Оберег от всего плохого

* * *

Сегодня мы с тобой большие,

        а завтра кончится борьба.

Нас ждёт провинция России

        и скандинавская ходьба.

Нам хватит в жизни звёзд и терний.

        Мы через них придём туда,

Где моцион ежевечерний

        и минеральная вода.

Здоровый дух в здоровом теле

        отгонит злую скуку прочь,

И мы по разные постели

        уйдём не спать в глухую ночь.

Под утро что-нибудь приснится:

        то неизвестная река,

То облака Аустерлица,

        то над Россией облака.

На завтрак будем из бокалов

        пить молоко и тишину.

Для счастья нужно очень мало –

        всего лишь выиграть войну.

Всего лишь выстоять у края

        и стать сильнее вопреки.

А там уже «не надо рая» –

        верните домик у реки,

Где будем праздные беседы

        вести в ухоженном саду,

Ну и, конечно, День Победы

        два раза праздновать в году.

* * *

Удивительным образом образ войны

передал баталист Верещагин.

Ну а люди на стройке великой страны

не искали суровой сермяги.

Хоронили друзей, целовали подруг,

закрывали соления в банки.

А в июле рвались дикарями на юг:

кто в купе, кто в плацкарте,

                                     кто в танке.

Так и едешь, бывало, по голой степи,

затыкаешь соседа за пояс:

«Потерпи, – повторяешь ему, –

                                             потерпи,

не теплушка, а фирменный поезд

комфортабельный нам предлагает уют.

И не требуй другого комфорта,

а не то наш состав по пути развернут

и отправят на линию фронта...»

* * *

Когда в степи наступает ночь,

я вижу мир на манер Басё,

и воду в ступе готов толочь –

ну то есть в небо смотреть – и всё.

Весной тем паче, когда на треть

закончен год и болит душа,

не отрываясь могу смотреть

на звёзды маленького ковша:

и путеводная на конце,

и остальные его огни

напоминают мне об Отце,

коему я и мой враг сродни.

* * *

Мой старый друг

             вчера вернулся с юга

И так сказал, объевшись белены:

«Я был в лесу,

               там все едят друг друга

И не имеют статуса войны.

Я шёл по размалёванной опушке,

А иногда входил в глубокий лес,

Где мне встречались

                  разные зверюшки:

То чистый ангел, то такой же бес.

Хрустел валежник, радостные трели

Летели над горящим сосняком,

А параллельно все друг друга ели

И не жалели, в общем, ни о ком.

Я видел слизней и другую гадость:

Мохнатых мух, стада зелёной тли.

Гармонию, согласие и радость

Испытывали твари всей Земли.

И вот теперь,

             живым вернувшись с юга,

Спросил бы я приятелей своих:

Ведь если я такая же зверюга,

То чем же отличаюсь я от них?

Конечно, человек не насекомый,

Хотя и вредным кажется весьма.

Но если не животные, то кто мы,

Имеющие горе от ума?

Что мира нет и не было на свете,

Понятно даже малому зверьку,

Поэтому они в бронежилете

И каждую секунду начеку.

Ведь тех, кто в этот час

                           добры и кротки,

Сожрёт немилосердная орда...»

Мой друг был прав,

                   хотя и выпил водки

За то, чтоб в мире кончилась вражда.

* * *

Где порвётся киноплёнка,

Там и кончится кино.

На Востоке слишком тонко,

А на Западе темно.

На Востоке больше солнца,

На Восток течёт Янцзы.

Но где тонко, там и рвётся,

Говорили мудрецы.

И на Западе, конечно,

Есть хорошие дела.

Только там почти кромешно:

Мало света и тепла.

Ну а мы посередине.

Стало быть, закончим путь

Где-нибудь на Украине,

В Запорожье где-нибудь.

Ляжем в острую осоку

Возле берега Днепра,

Пожелав добра Востоку,

Да и Западу добра.

* * *

Капает больничный йод

в сердце Левитана,

потому что каждый год

там бывает рана.

Ни палаты, ни врача –

никакого мрака –

просто чудо Ильича –

осень Исаака.

Капли йода, рыжина –

бывшая зелёнка.

Осень не моя жена,

а моя сестрёнка,

только без приставки «мед»

и в цветном халате.

Осень оставляет след

на живом солдате.

Всё случается не зря,

но теперь хотя бы

дотянуть до октября.

Нет. Прожить октябрь

и увидеть первый снег

праздника Покрова:

снег в России – оберег

от всего плохого.

Только русская зима –

наша ойкумена –

нас избавит от ярма

и спасёт от тлена.

* * *

Горит звезда над Палестиной,

       и люди дышат под звездой:

Одни сражаются с рутиной,

       другие – с вражеской ордой.

А Он лежит в хлеву воловьем

       и озирается кругом:

Архангел бдит над изголовьем,

       слегка касается крылом

Высоких яслей, а поодаль,

       отряхивая кожухи,

Стоят смущённо возле входа

       евангельские пастухи.

Им далеко до фресок Джотто

       и до рождественских стихов,

А нам до каменного грота

       и вифлеемских пастухов.

Но «Величание» пропели

       и, выпив сладкого вина,

Под завывание метели

       проговорили допоздна.

...Ненормативным словом «сыпет»

зовут на выселках буран,

И точно знают, что в Египет

       сбежит семья, умрёт тиран,

Воздастся каждому по вере,

       а посему она тверда.

Но Он пока ещё в пещере,

       а над пещерою звезда...

* * *

В конце зимы бардак такой,

Что даже чёрт сломал лодыжку.

И по весне у нас с тобой

Надежды нет на передышку.

Уже второй по счёту год,

Как водим пальцами по карте

Да ждём наивно, что вот-вот

Февральский лёд растает в марте,

Зарянки – певчие дьячки

Тепло споют во славу Божью

И бесконечные дички

Задышат трепетною дрожью...

Но неужели мы одни,

Кто жаждет выползти из мрака

И ждёт единственные дни

Солнцеворота Пастернака?

* * *

Ты не хазар, не печенег,

Ты мой любимый брат,

Но продолжает липнуть снег

На стены баррикад.

И тяжелеет в феврале

Его липучий страх,

Пока идёт парад-алле

Пернатых в облаках.

Картина уличных боёв

Из палок и камней

Мешает видеть воробьёв,

Синиц и снегирей.

Они прекрасны без прикрас,

Одежды их пестры.

А что у нас? А вот у нас

На улицах костры.

Нам эта близкая весна

Сегодня не с руки:

У нас – гражданская война,

И ставки высоки.