В книгах Альбины Хохловой подлинная поэтическая культура, естественная, как само дыхание стиха. Её поэзия привлекает «лица необщим выраженьем», как сказал в своё время Боратынский. А. Хохловой всегда было свойственно влечение к поэмам. Стоит вспомнить её увлекательную поэму «Игрок Лобачёв». Новое произведение автора – «Самый скорый поезд» при некоторой неженской жёсткости отличается неподдельным лиризмом, захватывающим читателя. И эта поэма посвящена игре, ставка в которой – бытие и творчество. Ахматова и Гумилёв – имена-мифы. Образ Беатриче возносит Ахматову до дантовских высот, где она чувствует себя как дома. Таковы пассажиры самого скорого поезда, они провожающие и встречающие: поэты Серебряного века. Поезд идёт от них – к ним же. В последнее время Серебряный век стал обозначением прекрасного, но ни к чему не обязывающего далёка. Между тем для истинного читателя поэзии, роль которого в современной культуре неуклонно возрастает, Анненский, Гумилёв, Ахматова, Мандельштам и есть современные поэты, поэты будущего, где место назначения самого скорого поезда. Такова сокровенная мысль поэмы: игра бессмертия с мнимой смертью. Гумилёва обгоняет его учитель Иннокентий Анненский, как известно, умерший на вокзале, но для самого скорого поезда смерть – даже не остановка, а вехи на творческом пути. Игра фантастическая, потому что фантазия – не вымысел, а творческое начало, которому нет конца. Минуя руины времени, самый скорый поезд поэзии движется наперегонки с забвением и обгоняет забвение, на то он и самый скорый, о чём свидетельствует поэма Альбины Хохловой.
Владимир Микушевич (1936–2024)
Альбина Хохлова
Родилась в Подмосковье. Поэт, критик, литературовед, член Союза писателей Москвы. Номинант Всероссийской литературной премии «Золотое звено» (2022). Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и аспирантуру. Автор поэтических книг: «Мир зеркальный», «Игрок Лобачёв», «Самый скорый поезд».
Самый скорый поезд
Фантастическая игра
с участием И. Анненского,
Н. Гумилёва, А. Ахматовой…
Нет, не луна, а светлый циферблат...
О. М.
Уходит поезд как беглец,
И Гумилёв глядит в окно,
Мелькнул разрушенный дворец,
И вновь становится темно.
Он чиркнул спичкой, закурил,
И дым сиреневый поплыл,
И мысли, словно ищут брод:
Который час? Который год?
…Сигналят станции огни,
Но поезд набирает скорость;
Нас стерегут, как Цербер, дни,
Нас стережёт любая новость.
Имперский Рим уже шумит,
И легионы перед дверью;
Пейзажа изменился вид
И стал подобен сновиденью…
Похожа на часы луна –
Всё ближе циферблат,
Бегут земные времена,
Бегут они назад.
Их не задержит даже взгляд,
А поезд мчится дальше,
Две тени мирно говорят:
Их встречи стали чаще.
Одоевцева? Тень растёт,
По-ученически цепляясь
За неприметный горизонт,
А та, другая, что смеялась,
Как Беатриче на базаре, –
Ахматова?..
Игра в разгаре!
Луна огромна. – Подарю
Её Одоевцевой рыжей,
Такой подарок и царю…
И Гумилёв уже на крыше
И, выпрямляясь во весь рост,
Достал луну (совсем не трудно!),
И воздух, вспыхнувший от звёзд,
Сиял божественно и чудно.
Луна огромна. Он косит
Глазами на подарок щедрый,
И ветер задувает в щели,
И мелкий дождик моросит.
Ахматова ревнует….
Дрожь
Огней блеснула на перроне,
И вновь в грохочущем вагоне
Всё изменилось. Хлынул дождь,
Похожий на потоп вселенский,
И дом старинный, царскосельский
Закувыркался по волнам…
А поезд выскочил в туман,
Всё больше набирая скорость,
И Гумилёв, смиряя гордость,
Задёрнул шторою окно –
Настала ночь. Темно. Темно…
Под мерный перестук колёс
Он задремал среди событий,
И путевых метаморфоз
Теперь единственный был зритель.
Тяжёлых век не приподнять,
А сон земной всё длится,
Он в руки книгу хочет взять
И полистать страницы.
И книгу в руки он берёт –
Судьбы насмешка, что ли?
(Попал, как видно, в переплёт.)
Как снег, укрывший поле,
Чисты страницы! Целый том –
И нет живых историй,
И он задумался о том,
Что мы напрасно спорим;
Не сфинкс загадку задаёт,
А чистая страница…
Опять луна над ним плывёт –
Со счёта можно сбиться…
В вагоне Гумилёв один,
Глаза его закрыты,
Руины времени над ним
Нависли, словно плиты.
Душа достигла глубины,
Достигла и астрала,
И все пути теперь видны:
Земля прозрачной стала.
И свет безоблачно разлит,
И трели птичьи всюду,
И Гумилёв в саду стоит,
Едва ли веря чуду.
И, обогнув куртину роз,
Он видит Анненского спину,
Идёт за ним, решив всерьёз
Служить такому господину.
И Анненский замедлил шаг
И оглянулся церемонно:
– Мой ученик? – и подал знак,
И он вздохнул тогда свободно.
Дорожки, залитые светом,
Пересекались тут и там,
И Гумилёв шёл по пятам
За Анненским, своим поэтом.
Но Анненский ушёл… Аллея
Казалась влажною слегка,
Казались влажными деревья,
И влажно плыли облака…
И небо было сокровенным,
И сокровенною – земля,
А где-то, на краю Вселенной,
Всё те же липы… тополя…