Восточный Крым в ранней прозе С.Н. Сергеева-Ценского
Широко известны слова С.Н. Сергеева-Ценского: «Я вышел из мастерской алуштинских окрестностей. Это величие пейзажа и создало мою душу художника слова». Большую часть своей творческой жизни писатель провёл в Крыму, на окраине Алушты, в знаменитом «Профессорском уголке», на вершине Орлиной горы. Там была построена дача, ставшая на много десятилетий мастерской художника слова. Именно так называл её сам мастер. Георгию Степанову, посетившему любимого писателя в послевоенный 1947 год, Сергеев-Ценский говорил: «Здесь я живу, и то, что вы видите с этой веранды, вот уже почти полвека, обратилось для меня писательской мастерской».
Эту веранду сам хозяин прозвал шагальней, обозначив тем самым привычку создавать произведения, вышагивая по этой пронизанной солнцем «мастерской», поразившей Г. Степанова: «Весеннее солнце превращало веранду, расположенную на южной стороне дома, в своеобразный храм света. Блестели белизной свежевыкрашенные переплёты широких оконных рам, блистали до зеркального блеска вымытые полы, отражавшие потолок, столик, покрытый белым лаком, сверкала, лучилась, голубела махина моря…»
Но формироваться как писатель-пейзажист Сергей Николаевич начал раньше: сказалась и любовь к природе средней полосы России, и увлечение изобразительным искусством (Репин, Суриков и другие, что позже отразилось в его статьях), и собственная живописная практика (писал этюды, в основном пейзажи, некоторые из них можно сегодня увидеть в мемориальном алуштинском музее).
На формирование писателя-пейзажиста оказало влияние и увлечение импрессионизмом, пришедшим из Франции, где расцвет этого направления пришёлся на последнюю треть ХIХ века. В России импрессионизм воспринимался через непонимание, недоверие, сомнение (Д.В. Сарабьянов).
Отношение русских художников к импрессионизму было неоднозначным, и широкого распространения и полного развития этот художественный стиль в России не получил. Но знаменателен путь к импрессионизму ведущих мастеров русского искусства: И.Е. Репина, В.А. Серова, К.А. Коровина, Ф.А. Малявина, К.А. Сомова, Б.Л. Кустодиева.
С.Н. Сергеев-Ценский, как мы уже отметили, сам увлекавшийся живописью, пробовавший себя в жанре пейзажа, не остался в стороне от этих художественных ориентиров. Рассуждая о своём творческом процессе, писатель даёт ему чисто художническую интерпретацию, обращаясь к поэтике импрессионизма. Критики начала ХХ века так и воспринимали Сергеева-Ценского – как своеобразного импрессиониста в литературе, отмечая «смелое импрессионистское движение в погоне за новым отпечатком впечатлений», приближение к «голому переживанию» в отличие от строгих «логических форм».
Неслучайно в 1909 году Ценский входит в редакционный совет журнала «Лебедь», близкого ему по взглядам на задачи художественного творчества. Утверждая самодовлеющее значение искусства, писатель заботился о «правильной передаче своих ощущений». И своеобразие своего творчества видел в том, что он «сформировался как художник-красочник, пейзажист».
Для самого С.Н. Сергеева-Ценского родство поэзии и живописи, слова и музыки не вызывало сомнений. «Художник слова неизбежно должен знать и понимать все другие виды искусства», – утверждал он и советовал молодым писателям обязательно изучать теорию изобразительного искусства, что поможет им создавать объёмные образы, добиваться большей гармонии в построении литературных произведений. Знание законов создания живописного образа, считал Сергеев-Ценский, научит писателя более внимательно наблюдать окружающую жизнь, «не только смотреть, но и видеть» (А. Блок).
Ярко и своеобразно «живопись словом» нашла воплощение в одном из ранних произведений С.Н. Сергеева-Ценского – поэме «Береговое» (1907), навеянном впечатлениями от встречи писателя с Восточным берегом Крыма, генуэзской крепостью в Судаке, первозданной суровой красотой Киммерии.
С этих позиций Сергеев-Ценский обратился к созданию образа мира, воплощённого в красках и звуках, пронизанного «вибрациями» человеческих чувств, мира, в котором художник проникает через «внешнюю» форму и позволяет нам воспринять всеми нашими чувствами его внутреннее «пульсирование» (В. Кандинский «О духовном в искусстве»).
Действие здесь происходит не на широкой исторической арене, а в пределах малого мира, духовно-нравственного Микрокосма, тесно связанного с Макрокосмом. Этот внутренний духовный мир так же глубок и полон драматизма, как и внешний, физический.
«Береговое» представляет собой попытку автора передать ощущения, чувства двух людей – мужчины и женщины – через состояние природы. Люди отъединены от мира, обособлены, одиноки. Внимание автора сосредоточено на воспроизведении не поддающихся логическому объяснению переживаний.
Этот мир тревожен и непостоянен; изменчивы и люди, и природа – художественный образ Бытия, символ, не имеющий границ и логически точных, конкретных истолкований. «Отлетавшее крыло ночи» слушало «пугливо, как молились горы»; море не молилось, «но оно было всё, как одна невнятная оплотневшая молитва».
 |
| В картине А. Милюкова «Ласточкино гнездо»,
как и в произведениях Сергеева-Ценского, привольно дышит крымская природа |
Утром море улыбается, жмурясь от солнца, вечером будет плакать, «бросать в берега горы из белых слёз». Что перед нами – обычная стилистическая фигура «олицетворение», означающая перенесение человеческих черт на неодушевлённые предметы и явления? Но автор продолжает описание – проникновение в суть, в сущность явления, и море в этом особом мире, представляющее застывшие звуки, реявшие когда-то вверху, а теперь упавшие вниз и слившиеся в беспокойную музыку красок, это море «ловит солнце и прячет, прячет жадно и нагло, и смеётся, как смеются дети, и снова ловит бездной коротких рук, а на дне всё так же холодно и темно, и не слышно криков ни при рождении, ни перед смертью».
Символический образ природы ассоциируется с макрокосмом, существующим в пространстве и во времени. Пространство здесь представлено символическими образами гор и моря, а их движение, изменение символизирует ход времени:
«Горы придвинулись, стали резки и четки. Каждая пядь их была временем густо уписанная скрижаль. Чудилось – оно реет над ними здесь всё целиком, это время, и оттого небо кажется таким глубоким, чтобы было где поместиться миллионам лет» (Выделено мною. – Д. Б.).
Сергеев-Ценский объяснял, что он «ушёл из условной реальности в область красок … Из привычных, точных понятий в область сравнений, сближений, намёков». По словам писателя, он «впитал в себя груду красок и солнца, выложил их сырьём на холсты…». Цвет, живописный пространственный образ становятся ведущими художественными средствами в характеристике личности, причём изобразительные детали и мотивы совершенно конкретны, визуально достоверны («тонкие пальцы», «заросшая кустами калитка в вечернем саду»), как достоверны звуки («звякал ключ о замок»), запахи («вишнями пахло»), но, объединённые автором, они создают некую ирреальную субстанцию.
Свет и цвет, соединённые с реальными деталями предметов и явлений в непривычные, непредсказуемые сочетания, рождают ощущение иллюзорности происходящего. Например, у женщины «цветная душа», «полнозвучная и немая»; воздух звенел «серебряно-синим, таким тонким, что его слышало только тело, тёмное, вечно спрятанное, более мудрое, чем мудрость».
Как художник-живописец, писатель видит мир в цветовых пятнах, красочных эффектах, что придаёт его пейзажам эмоциональную полноту, зримую конкретность. Он не только видит тончайшие оттенки и цветовые переходы, но и лепит сложный живописный рельеф, густо, мазками накладывая краску, создавая картины моря, неба, гор и обрывов, кустов и трав на скатах крепостных стен и башен
В. Кранихфельд, анализируя раннее творчество Сергеева-Ценского, отмечал, что «пятно» – едва ли не самое любимое слово писателя; он «бросает на картину красочные мазки, и весь … рассказ играет переливами разноцветных красок…» Светлым силуэтом выделяется на фоне моря дача – «белое плотное пятно на голубом». Она, как белая чайка, купается в сухом воздухе гор. Ярким жёлтым пятном на сером камне скалы видится крепость, а тени от разломанных башен «расползлись, как голубые змеи». Небо и море пронизаны светом. Героиня говорит: «Может быть, свету здесь слишком много?»
«Разноцветьем» русского языка можно назвать эту прозу Сергеева-Ценского. Она буквально переливается множеством цветов, и каждая деталь кажется подлинной живописной драгоценностью, живёт в мерцании тончайших переходов. Ярко всплывают в небе «огненные кудри», «янтарятся глинистые обрывы», надвигается «матово-зелёное» море, видны «розовые и синие» горы в лучах утреннего солнца, кажется, они поплывут по «сквозному молочно-белому». Днём горы застыли в «синих грёзах», они струятся «в солнечной пыли», «сизые и мягкие», а море «вспыхнуло и горит внизу, огромное, голубое».
И, как на полотне К. Моне «Впечатление. Восход солнца», на море много «блестящих точек и струй», так что «глазам больно от блеска». Потоки красок заливают этот мир, где море «распахнулось… навстречу горам и горы навстречу морю», и каждый миг что-то меняется в них.
Всё это – торжественный хорал, воплощающий в художественном образе могучий творческий импульс, внушающий людям веру в то, что придёт взаимопонимание и они пойдут «по земле рядом, двое разных…».
Характерным является описанное Г. Степановым первое впечатление от знакомства с творчеством С.Н. Сергеева-Ценского: «Я начал читать, и вдруг увидел, что обыкновенными словами можно так же, как красками, изобразить солнце, сияющее в земном мелколистье, тонкую, светлую, нежную дымку, в которой… «как-то непостижимо растворились зелёные тени и светлые пятна, прозрачные крылья мохнатых жёлтых шмелей и красненькие черноточенные спинки божьих коровок».
Минутами казалось: я листаю альбом с лучшими пейзажами Левитана и Куинджи, Серова и Саврасова… такого густого, ярко-солнечного описания я как-то не замечал в книгах раньше, хотя читал их немало».
Диана Сергеевна Берестовская – доктор философских наук, профессор, завкафедрой культурологии и религиоведения Таврической академии КФУ имени В.И. Вернадского. Автор целого ряда монографий и учебных пособий.