Почему память одних мы увековечиваем, а о других забываем?
Как-то незаметно проскочили юбилейные даты Карамзина, Достоевского, Фадеева и других признанных классиков. Зато весь год в СМИ превозносился эмигрировавший в США Сергей Довлатов, и к его 75-летию в Санкт-Петербурге даже был установлен памятник.
Когда один из его поклонников презрительно распял меня вопросом: «Как, ты до сих пор не читал Довлатова?», я, пристыженный, решительно устремился в библиотеку. С интересом познакомился с ярким, ироничным стилистом, обволакивающим читателя изящными кружевами слов – но не более. Незатейливый сюжет с одними и теми же героями странствовал из книги в книгу, расширяясь дополнительными подробностями от эссе, рассказа и повести до романа, но так и не превращаясь в нечто эпохальное и стоящее.
Как это часто бывает, внезапная любовь к Сергею Довлатову вспыхнула в определённых кругах, когда он уехал в США. Удивительно, но вездесущий репортёр из Прибалтики, заявивший о себе в зарубежной прозе, сам себя аттестует весьма неожиданно: «Национальность – ленинградец. По отчеству – с Невы».
В Северной столице до сих пор нет памятника великому Аркадию Райкину, а вот Довлатову теперь есть. Оказывается, достаточно группки поклонников-единомышленников, чтобы увековечить соратника.
Невольно захотелось ещё раз перечитать «классика», чтобы осознать его значимость. Увы, не стыкуется. Особенно коробит презрение к русскому люду, когда он красочно и со знанием дела живописует близкие его сердцу попойки. Застолье русских непременно представлено как свинство, а вот белая горячка одолеваемого той же страстью Довлатова-Мечика – интеллигентнейшее действо.
В пик популярности на Брайтон-Бич у Сергея Довлатова поинтересовались, как он относится к писателю Михаилу Веллеру. В ответ он небрежно спросил: «А кто это такой?» А это тот самый редактор в Риге, который опубликовал первый (!) литературный рассказ забывчивого журналиста Довлатова.
Когда в Багио проходил скандальный матч, в котором советский гроссмейстер Анатолий Карпов сражался за мировую шахматную корону, Довлатов и сотоварищи неистово болели за беглого Виктора Корчного. Почему? Да потому что «пятая колонна» болела не столько за талантливого шахматиста без подданства, сколько «против СССР». В эмиграции Довлатов сошёлся с теми, кого открыто презирал и не признавал, живя в Риге и Ленинграде. Такие вот издержки национального компромисса.
Конечно, любить Сергея Довлатова никому не возбраняется. Но странное всё же у нас отношение к родной истории. То мы лихо уродуем исторический облик Лубянки, снося памятник Дзержинскому, то возводим монумент противоречивому царю Ивану Грозному. То ломаем копья по поводу увековечения памяти крестителя Руси князя Владимира, то согласно молчим, когда в Санкт-Петербурге появляется памятник Довлатову. Журналист-эмигрант ближе сердцу нашей «просвещённой интеллигенции», чем креститель?