В 1980-х к внешнему вектору дискредитации ощутимо добавился внутренний. С началом перестройки и в 1990-е он послужил одним из факторов разрушения СССР и установления в России олигархического прозападного политического режима, который принёс страдания её народам, подорвал экономику, социальную сферу, культуру, изменил нравственную атмосферу, установил грабительский вариант капитализма. В головы гражданам стали вбивать идеологический штамп, что уход от классового неравенства и установление социальной справедливости – дело бесперспективное, порочное, даже преступное. Тем более что ведёт – это сегодня едва ли не главный аргумент – к «незаконным» политическим репрессиям.
Некоторое время назад правительством РФ была утверждена «Концепция государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий». В документе формально говорится о трагедии двух русских революций 1917 года, однако инвективы его авторов направлены только в адрес второй, октябрьской, хотя толкнули страну в пропасть устроители первой, февральской, а власть, возникшая после октября 1917-го, не дала погибнуть стране и в итоге из пропасти вытащила. Тем не менее только Октябрьская революция обвиняется в документе в том, что «разорвала традиции» и привела к «утрате преемственности культурного опыта». Произошедшие в феврале-марте 1917 года насильственное отречение императора и узурпация власти прозападным капиталом – это, видимо, были действия в пользу сохранения и традиций, и преемственности.
Похоже, ожидать объективности и даже просто последовательности от авторов концепции не приходится: в одном и том же документе они мечутся между тезисом о важности «осознания трагичности общественного раскола, повлёкшего за собой события 1917 года и Гражданскую войну» и утверждением о «революционных трансформациях 1917 года, повлёкших за собой раскол общества».
Конечно, революция и Гражданская война – это трагедии. Но их корни, повторю, вовсе не в том, что произошло в октябре 1917 года, а в общественном расколе, возникшем в России задолго до этого. Большевики, как и социалисты-демократы, а до них народники, декабристы, Пугачёв и так далее, появлялись в уже разделённом обществе. Возлагать вину за этот постоянно углублявшийся раскол только на советскую власть – как минимум упрощенчество. Полагаться на тот или иной вариант «реставрации» – путь в никуда.
Человеку, понимающему суть общественно-политических процессов, происходивших в России во второй половине XIX – начале XX века, знакомому с состоянием умов российской элиты того времени, странно слышать широко распространившиеся в последние годы утверждения, что революция в России не была неизбежной. Тем более удивительно слышать это от людей, заявляющих о себе как о православных верующих. Они вроде, с одной стороны, убеждены, что и волос не упадёт с головы человека без воли Божьей, но с другой – настойчиво доказывают, что революция произошла сугубо волей большевиков. И что попытки «оправдывать» их должны быть пресечены.
Между тем задача состоит не в том, чтобы что-то в истории оправдать или заклеймить, а в том, чтобы объяснить, разобраться в причинах, сделать правильные выводы.
Сегодня мотивированные политической конъюнктурой нападки на политическое устройство СССР 1930–1950-х годов особенно выгодны внешним врагам России. Им удобно, когда аргументы в пользу заведомо ложной попытки провести параллель между СССР и нацистской Германией звучат из самой России, помогая довершать слом Ялтинско-Потсдамской системы. Или возьмём абсурдный, но от этого не менее часто используемый сторонниками антикоммунистического взгляда на нашу историю тезис о необходимости «национального примирения» в России. Вдумаемся: разве мог разделённый народ победить того, перед кем оказались беспомощны «сплочённые» западные демократии, быстро восстановить народное хозяйство после войны, стать пионером в освоении космоса, совершить всё то, что сделали наши отцы и деды в 1950–1970-е годы? А если в 1940-х и после он был сплочённым, то кто его потом разделил?
Впрочем, хорошо известно, кто они. Их особенно ясно можно было разглядеть в октябре 1993 года. Одни из них инициировали известные обращения «демократической общественности» к Б. Ельцину, другие их подписывали, третьи осуществляли предложенный «комплекс мер» под общим лозунгом «Раздавить гадину!» (это, напомню, о своих соотечественниках). Причём осуществлялись эти «меры» не в начале или середине, а в конце XX века, то есть после множественных инициированных теми же «демократическими силами» осуждений репрессий.
Одним словом, не стоило бы власти предержащей потакать попыткам «смазать» предстоящее 100-летие Великой Октябрьской социалистической революции будь то навязыванием народу разного рода «покаяний» или продвижением новой программы «десталинизации». Не «десталинизация» и тем более не дискредитация коммунистической идеи нужны стране, а дегорбачёвизация и деельцинизация. Дегорбачёвизация – как отказ от привязки к внешней, западной, системе общественно-политических и культурных координат, и она, будем надеяться, уже начала осуществляться. Деельцинизация– как отказ от состоявшегося при Ельцине превращения власти в инструмент реализации интересов наиболее крупного капитала в ущерб широким слоям тружеников.
Не надо убеждать нас, что за последние сто лет Россия «исчерпала лимит» на социальные потрясения. Мы знаем, что их на её долю выпало немало, но знаем и то, что эти потрясения – явление производное. А вот на что она точно исчерпала лимит, и произошедшее в октябре 1917 года следует рассматривать именно в этом контексте, так это на безответственность элиты.