Международный театральный фестиваль в Санкт-Петербурге, который провёл ТЮЗ им. А.А. Брянцева, в двадцать четвёртый раз собрал театры из самых разных городов России, из ближнего и дальнего зарубежья: Армении, Белоруссии, Сербии, Казахстана, Ирана, Ирака, Турции.
Афиша, как водится, на этом теафоруме была насыщенной, по два-три спектакля в день, помимо того – офф-программа «Студенты, студенты, студенты!», драматургическая лаборатория «Молодёжь. Театр. LAB. – Палитра-2023». А ещё встречи с деятелями театров из разных стран, дискуссии.
Международные фестивали проводить в ситуации европейских санкций, в том числе и в культуре, сегодня рискованно. Так, не доехали до Питера венгры, но зато сербы показали в Северной столице свой психологически выверенный спектакль «Ложь» по пьесе Ф. Зеглера (Белградский драматический театр) с актёром Милошем Биковичем, ставшим у нас звездой российского кино. Фестиваль дал возможность увидеть театры Ирана, Ирака.
На карте театральной России этот фестиваль (известный до сего года как «Радуга» и сменивший своё название на нейтральное) всегда стремился, прежде всего, ухватить новое, поймать нерв сегодняшнего дня. Оттого здесь стартовали многие молодые режиссёры, драматурги.
В этом году треть афиши составила классика, которую театры осваивали по-разному. Одни режиссёры опускали великие тексты до капустника (увы, но таким разочарованием стал спектакль «Горе от ума» Красноярского драматического театра). Для других произведения великих авторов становились поводом в большей мере себя показать, навязать своё «я», не озабочиваясь, зачем тот же, например, Гоголь написал «Шинель» или «Нос». Зачастую профессия режиссёра у молодых сегодня сводится к способности производить метафоры в большей мере, чем вдумчиво трудиться над чтением. Почему вдруг шинель играет девушка в спектакле Новосибирского молодёжного театра «Глобус»? Нужно совсем не чувствовать автора, чтобы предложить такое решение. Человек у Гоголя «овеществляется» до шинели, что в конце концов и убивает героя. Очеловечение шинели – навязанная тексту классика драма, ложно понятая. Причём тут актриса в белом платье? И почему потеря носа майором Ковалёвым равна потере социального статуса гоголевским героем в спектакле хозяев фестиваля, ТЮЗа им. А.А. Брянцева? Речь-то в повести не об этом, а о смерти, любимой теме Гоголя «мёртвых душ».
Фестиваль показал спектакли, которые в освоении классики шли совершенно разными путями, но достигли главного: автор зазвучал современно, хотя способы превращения текста в спектакль были совершенно различными.
Речь пойдёт о постановках пьесы А.П. Чехова «Дядя Ваня» Псковского драматического театра режиссёром Павлом Зобниным и пьесы «Последняя жертва» А.Н. Островского Воронежского ТЮЗа режиссёром Анатолием Ледуховским.
В первом случае режиссёр не сильно озабочен постановочными решениями, порой ошибочно кажется, что сценограф (Евгений Лемешонок) не особенно трудился. Стол – посередине сцены, разве так можно в театре ХХI века! Оказывается, можно, и не коробят чувство прекрасного пластиковые кресла вокруг стола, какие любят на современных дачах, недорого и не жаль, если сломаются или кто-то стащит. Слева диван-качалка, укрытый пледом. Трудно поверить, что здесь двадцать шесть комнат. Кажется, их сильно меньше. Вообще ничего не убеждает в том, что Иван Петрович Войницкий (Андрей Кузин) – рачительный хозяин. Да и сам дядя Ваня, слегка пополневший чудак, давно за собой не следит. Галстук повязан на клетчатую рубашку как хомут. То и дело кутается в то, что под руку попадёт, как правило в плед. И его племянница Соня (Александра Кашина), про которую в округе говорят «какая некрасивая», из тех, в кого не влюбляются. Она под стать своему дяде. Плотная, коренастая, с утра до вечера занимается хозяйством, не до красоты. Она увлечена доктором Астровым, но повторяет его фразы о лесе, природе как школьница, выучившая урок. Соня усвоила добропорядочные истины и приняла их как прописные. Её отцу, профессору Серебрякову (Сергей Скобелев), было не до неё, женился на молодой красавице, дочь не жила рядом с самовлюблённым эгоистом отцом, а могла бы погрузиться в университетскую атмосферу. Она выросла под приглядом Вани и переняла весь строй провинциальной жизни своего дяди. У такой Сони нет ни одного шанса привлечь внимание Астрова (Георгий Болонев), который в спектакле наделён сильным мужским обаянием. Вот ведь и Елена Андреевна (Линда Ахметзянова) чуточку увлеклась им. Именно Михаил Львович – доктор, деятельный поэт леса, в спектакле Зобнина отчётливо проводит мысль о том, как безжалостна к судьбам талантливых людей провинция, превращающая сильных и талантливых людей в чудаков, от случая к случаю попивающих водочку. Вместо того чтобы жить, они смирились доживать жизнь.
В знаменитый финал, монолог Сони, режиссёр вставляет текст считалочки, который дядя Ваня, обняв племянницу, как когда-то в её детстве, забавлял маленькую девочку, повторяет сейчас. Серебряковы уехали, они оба остро пережили, что никем не любимы. Две сироты при живых родителях, прижались друг к другу. Им остаются нудные заботы о хозяйстве, счета: "Второго февраля масла постного двадцать фунтов... Шестнадцатого февраля опять масла постного двадцать фунтов... Гречневой крупы...", - безучастно как конторщик ведет подсчет Иван Петрович Войницкий. Жизнь истончается, смысл бытия ускользает.
Воронежский ТЮЗ предложил свою современную версию по пьесе русского классика А.Н. Островского «Последняя жертва». Режиссер Анатолий Ледуховский и художник Андрей Щаев не стали привязывать пьесу к конкретному времени: тут сосуществуют времена минувшие и нынешние. В духе Роберта Уилсона решено пространство купеческого дома вдовы Юлии Тугиной. В белом кабинете фигуры актеров графически подчеркнуты, по-особому пластически выразительны. Словно каждого персонажа художник «оформил», а режиссер вставил в сценическую коробку. Московское захолустье рифмуется ли с эстетствующей стилистикой в духе американского авангардиста? Возможно ли это? В спектакле воронежцев – да.
Такой подход призван подчеркнуть универсальность сюжета Островского. Тут «уживаются» костюмы разных эпох: платья с многочисленными оборками в духе второй половины века XIX Тугиной (Мария Малишевская) с народными сарафанами Михеевны (Алина Бачурина) и скромными черными платьями современного образца Глафиры Фирсовны (Анастасия Гумникова).
Не стали обклеивать стены полосатыми обоями, а превратили их в занавес, который то появляется, и тогда за ним мелькают тени, слышатся голоса, то исчезает, открывая белейшую комнату вдовы Тугиной, ждущей своего непутевого жениха Дульчина (Антон Надточиев).
Спектакль останавливается в шаге от гротеска. Главная героиня в этой интерпретации театра не противостоит жестокому мужскому миру, в котором жених обирает ее, а благодетель семьи Прибытков (Сергей Смирнов) хочет женить на себе. Она – часть этого социума. Ее трудно назвать героиней не от мира сего. Ее жертвы – денежные пожертвования – любовнику не бескорыстны. Она, если не покупает Дульчина, то старается привязать к себе. Когда Тугина, теряя гордость и достоинство, просит взаймы у Прибыткова, то не очень-то веришь ее словам, что, мол, ей стыдно. Последним аргументом по выколачиванию денег становится обольщение с раздеванием, когда юбка с оборками падает, и она оголяется, оставаясь в нижнем белье. Крупная, похожая на белую индейку, по словам Михевны, и вправду Юлия выглядит неуклюжей и вульгарной.
Деньги – альфа и омега существования каждого в этом сюжете. Прибыткова – похож на мелкого олигарха с комсомольским прошлым – волнует не столько Тугина. У него отсутствует чувство к ней. Куда более привлекательно Флору Федулычу ее не да конца расхищенное наследство от покойного мужа. В конце спектакля не состоится их свадьба. Два тела покойников – Юлии и Дульчина – лягут рядом в белой комнате. А Прибытков найдет свою вторую половину – ловкую Глафиру Фирсовну, мотор всей интриги, добытчицу информации и энергичную попрошайку. Два циника найдут друг друга и со звонким хохотком покинут сцену.