От Платона до Гришковца

Евгений Гришковец – личность известная, и потому, что бы он ни написал, воспринимается его поклонниками на ура. И издатели спокойны: можно без всякого риска большим тиражом книжку выдать – не прогоришь.
В предисловии к своим девяти письмам Гришковец сообщает, что в двенадцать лет от нечего делать забрёл в кинотеатр и посмотрел фильм Андрея Тарковского. И режиссёр, и его картина поразили воображение мальчика настолько, что всю сознательную жизнь он напряжённо думал о природе искусства. Вот как сам автор определяет жанр своей книги: «Это точно не теоретические статьи. В этих письмах нет и намёка на теорию. Это не манифест и даже близко не манифест. Набор ли это эмоциональных банальностей? Возможно! Эмоций и банальностей в этих письмах хватает».
Гришковец, конечно, кокетничает и дразнит читателя. Ни один автор не считает банальными собственные творения. Иначе – зряшный труд.
Так что же представляет собой эта книга? Если в двух словах, то философию искусства для дилетантов, эстетику для простонародья. «Я написал то, чем хотел бы поддержать человека, живущего искусством! Почему? А потому что он, Андрей, сам поддерживал и поддерживает меня в моей к искусству любви». Нужна ли такого рода поддержка человеку, живущему искусством, – большой вопрос. Почему? Да потому, что этот человек, скорее всего, находится на другом уровне духовного и эстетического развития, гораздо выше планки, заданной Гришковцом.
Для наглядности приведём несколько цитат из книги:
«Только интенсивность переживаний сообщает жизни её содержательность как важнейшему для человека процессу. А жизнь – это таинственный и непостижимый человеком процесс, который важен и бесценен сам по себе. Если же человеку ошибочно кажется, что важнейшим в жизни является результат, то в итоге его ждёт страшное непонимание полной бессмысленности жизни, так как в конце концов его обязательно и непременно ожидает смерть, перед которой любые достижения и результаты теряют всякий смысл и масштаб». Во как! Жизнь, оказывается, – таинственный и непостижимый процесс (мы-то думали, так, ерунда какая-нибудь), а в конце – прямо огорошил! – смерть. Я уже не говорю про дважды употреблённое «который» и трижды – «человек». Когда хочешь выразить такую мощную мысль, не до стилистических изысков!
«Художник ставит перед собой недостижимую задачу – постижение сути человеческой жизни и пребывания человека в этом мире».
«Искусство не может быть однозначным. Оно обязательно многозначно. Многозначность тревожит».
«Искусство – это не наука! Искусство не терпит однозначного понимания и трактовки».
«Гениальные произведения искусства, обладая, как и сама жизнь, бесконечностью, многозначностью и многослойностью, позволяют делать любые выводы…»
«Можно ли научить человека быть творцом искусства, можно ли сделать путём обучения неким художественным навыкам из человека подлинного художника? Я утверждаю, что невозможно!»
Какая страсть! Какой напор! Какие свежие мысли!
Чего далеко ходить. Достаточно просто открыть «Введение в философию» и там, в разделе «Философия искусства», можно найти все эти мысли, только выраженные более точно и основательно виднейшими мыслителями, создавшими свои эстетические концепции, начиная от Платона до…
Теперь будут говорить так: от Платона до Гришковца.
Платон подробно исследовал природу вдохновения; о том, что искусство – не наука, догадывались (скажем Гришковцу по секрету) многие философы. Например, Кант, который резко разграничивал науку и искусство, объясняя, что правила, согласно которым осуществляется научный процесс, можно проследить; метод работы художника непонятен, он – загадка для большинства людей, а подчас и для самого художника. Не столь гениально, как Гришковец, выразил данную мысль и Шопенгауэр: «Искусство – это высшая форма познания, высшее достижение человеческого духа, которое может давать нам больше откровения, чем все науки, вместе взятые».
По поводу непостижимости искусства и его многослойности можно посоветовать автору обратиться к такой науке, как герменевтика, к трудам её ярчайших представителей, начиная от Вильгельма Дильтея в XIX веке, плавно переходя к экзистенциалистам Мартину Хайдеггеру и Жану Полю Сартру, и далее – к Гансу Георгу Гадамеру, Полю Рикеру, Энрико Бетти и другим (вторая половина ХХ века).
Чтобы не быть голословной, приведу высказывание на этот счёт одного из самых известных философов ХХ века Теодора Адорно: «Понимание произведений искусства – это процесс, протекающий отнюдь не по отношению к их объяснению; понимание выходит за рамки традиционного художественного чутья».
Да ладно, чего это мы пристали к порядочному человеку? Он же сразу заявил, что «Записки об искусстве» не манифест и не трактат, а набор эмоциональных банальностей. Абсолютную правду, кстати, сказал. Только возникает вопрос: кому интересен этот набор? Да ещё таким внушительным по нынешним временам тиражом?..
Наглое и напористое проникновение массовой культуры в элитарные сферы не может не тревожить (а создание собственных эстетических концепций, несомненно, область элитарная, заповедная). Создаётся ощущение, что на территорию, где, не чуя опасности, пасётся редкий, исчезающий вид изысканных оленей, бесцеремонно вторглась обыкновенная хрюшка, сбежавшая из загона. Она же там всё перетопчет! Немедленно гнать её!
Область массовой культуры – беллетристика от детектива и любовного романа до городской бытовой саги (поле, на котором успешно работает Гришковец). Так пусть масскульт в этих рамках и остаётся, нечего замахиваться на «Вильяма нашего Шекспира». Понятно, конечно, что хочется иногда чего-нибудь эдакого. Наверное, любой придорожный репей мечтает хоть однажды почувствовать себя аристократичной лилией. Что ж, мечтать не вредно.
Но их даже в одну вазу не поставишь.