90 лет назад Игорь Северянин был избран Королём поэтов
27 февраля 1918 г., в переполненной публикой Большой аудитории Политехнического музея состоялся вечер «Избрание Короля поэтов». В нём участвовали Владимир Маяковский, Константин Бальмонт и Игорь Северянин. «Всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием» это звание было присуждено Северянину. Второе место занял Маяковский, третье – Бальмонт.
Сегодня подробности этого события почти забыты. Одним оно кажется забавным, другим – значительным и серьёзным. А что было на самом деле? Заслуженно ли получил звание Короля поэтов один из самых ярких русских лириков ХХ века Игорь Северянин (И.В. Лотарёв, 1887–1941)…
Участник того состязания С.Д. Спасский вспоминал, что выступать разрешалось всем: «На эстраде сидел президиум. Председательствовал известный клоун Владимир Дуров.
Зал был забит до отказа. Поэты проходили длинной очередью. На эстраде было тесно, как в трамвае… Маяковский читал «Революцию» (по другим сведениям – отрывок из поэмы «Облако в штанах»), едва имея возможность взмахнуть руками… Он швырял слова до верхних рядов, торопясь уложиться в отпущенный ему срок.
Но «королём» оказался не он. Северянин приехал к концу программы. Здесь был он в своём обычном сюртуке. Стоял в артистической, негнущийся и «отдельный».
– Я написал сегодня рондо, – процедил он сквозь зубы вертевшейся около поклоннице.
Прошёл на эстраду, спел старые стихи из «Кубка». Выполнив договор, уехал. Начался подсчёт записок. Маяковский выбегал на эстраду и возвращался в артистическую, посверкивая глазами. Не придавая особого значения результату, он всё же увлёкся игрой. Сказывался его всегдашний азарт, страсть ко всякого рода состязаниям.
– Только мне кладут и Северянину. Мне налево, ему направо.
Северянин собрал записок немного больше, чем Маяковский».
Журнал «Рампа и жизнь» (1918, ‹ 9) сообщал: «Публика аплодировала, свистала, ругала, стучала ногами, гнала артистов, читавших стихи Бунина и Блока». Северянин выступил с тремя стихотворениями: «Весенний день», «Это было у моря», «Встречаются, чтоб разлучаться». Читал «кристально, солнечно, проточно». Одно из наиболее известных стихотворений Северянина «Весенний день», посвящённое поэту К.М. Фофанову, автор особенно любил исполнять с эстрады.
Весенний день горяч и золот, –
Весь город солнцем ослеплён!
Я снова – я: я снова молод!
Я снова весел и влюблён!
Душа поёт и рвётся в поле,
Я всех чужих зову на «ты»…
Какой простор! какая воля!
Какие песни и цветы!
Скорей бы – в бричке по ухабам!
Скорей бы – в юные луга!
Смотреть в лицо румяным бабам,
Как друга, целовать врага!
Шумите, вешние дубравы!
Расти, трава! цвети, сирень!
Виновных нет: все люди правы
В такой благословенный день!
Вечеру избрания Короля поэтов предшествовало газетное объявление:
«Поэты! Учредительный трибунал созывает всех вас состязаться на звание Короля поэзии. Звание короля будет присуждено публикой всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием.
Всех поэтов, желающих принять участие на великом, грандиозном празднике поэтов, просят записываться в кассе Политехнического музея до 12 (25) февраля. Стихотворения неявившихся поэтов будут прочитаны артистами.
Желающих из публики прочесть стихотворения любимых поэтов просят записаться в кассе Политехнического музея до
11 (24) февраля. Результаты выборов будут объявлены немедленно в аудитории и всенародно на улицах».
На призыв устроителей вечера откликнулось довольно много малоизвестных поэтов и просто случайных людей. В Фонде
Е.Ф. Никитиной (ГЛМ) сохранилась «Программа на избрание Короля поэтов»:
Отделение первое: Вступительное слово учредителей трибунала, избрание из публики председателя и выборной комиссии. Артистка Наталия Поплавская прочтёт стихотворения Ив<ана> Алек<сеевича> Бунина и Валерия Брюсова. Лев Никулин прочтёт стихотворения Ф. Сологуба. Артистка Н.А. Нолле прочтёт стихотворения Ахматовой и А. Блока. К.Д. Бальмонт. Игорь Северянин. Василий Каменский. Давид Бурлюк. Владимир Маяковский. Антракт 10 минут. Артист Раневский прочтёт стихи Королевича. Лев Никулин. Елизавета Панайотти. Стефан Скушко. Морозов Евгений. Василий Фёдоров. Мария Кларк. Семён Симаков. Михаил Лисин. Елена Ярусова. Скала Дон-Бравино. Поляков. Константин Дуглас. Виктор Мюр. Владимир Никулин. Николай Куршин. Алексей Ефременков. Антракт 10 минут. Подача избирательных карточек. Подсчёт голосов. Избирание и чествование Короля поэтов.
Через неделю после избрания вышел альманах «Поэзоконцерт», открывавшийся фотографией с надписью: «Король поэтов Игорь Северянин». 9 марта состоялся вечер «Короля поэтов Игоря Северянина» в Политехническом музее – последний из 23 поэзовечеров, проведённых им в Москве в 1915–1918 гг. Возможно, тогда и прозвучал впервые «Рескрипт короля»:
Отныне плащ мой фиолетов,
Берэта бархат в серебре:
Я избран Королём поэтов
На зависть нудной мошкаре.
Меня не любят корифеи –
Им неудобен мой талант:
Им изменили лесофеи
И больше не плетут гирлянд.
Лишь мне восторг и поклоненье
И славы пряный фимиам,
Моим – любовь и песнопенья! –
Недосягаемым стихам.
Я так велик и так уверен
В себе, настолько убеждён –
Что всех прощу и каждой вере
Отдам почтительный поклон.
В душе – порывистых приветов
Неисчислимое число.
Я избран Королём поэтов –
Да будет подданным светло!
Поэзовечер оказался в прямом смысле рубежным для поэта, чьё возвращение в «хвойную обитель», в эстляндскую Тойлу в конце марта 1918 года, совпало с брест-литовским переделом границ и обернулось для Северянина двадцатилетней эмиграцией.
И всё же Игорь Северянин оставался общепризнанным Королём поэтов. Возникла «оппозиция его величества», и футуристы говорили: «Король будет низложен, и московским Парнасом начнёт править совет поэтических депутатов».
Избрание Северянина казалось многим случайным. Но вспомним, что ещё до выхода в свет «Громокипящего кубка» (1913) его поэзия увлекала современников. Не знакомый с ним Валерий Брюсов прислал ему целую кипу своих книг: три тома «Путей и перепутий», повесть «Огненный ангел» и переводы из Верлена. На первом томе стихов была надпись: «Игорю Северянину в знак любви к его поэзии. Валерий Брюсов». «Не знаю, любите ли Вы мои стихи, – писал мэтр в 1911 году, – но Ваши мне положительно нравятся».
Едва 4 марта 1913 года вышел сборник поэз Северянина «Громокипящий кубок», А.М. Горький на Капри, обеспокоенный, «как бы достать книги Игоря Северянина», шлёт 4 апреля настойчивую просьбу
В.В. Шайкович: «Весьма заинтересован «футуристами», в частности Игорем Северянином, коего Сологуб, – он же старикан Тетерников с бородавкой – именует «гениальнейшим поэтом современности».
И дело не в том, что для Горького оставалось первейшим требование, высказанное в письме Д.Н. Семеновскому 26 мая 1913 года: «Русь нуждается в большом поэте. Талантливых – немало, вот даже Игорь Северянин даровит! А нужен поэт большой, как Пушкин, как Мицкевич, как Шиллер, нужен поэт – демократ и романтик, ибо мы, Русь, – страна демократическая и молодая.<…> Не забывайте, что литература у нас, на Руси, дело священное, дело величайшее».
Ожидание такого поэта не исключало самобытного существования Игоря Северянина, книг которого нетерпеливо ждал Горький, вероятно, не подозревая, что Дмитрием Семеновским вместе с Яковом Коробовым только что выпущена во Владимире книжечка пародий на Северянина «Сребролунный орнамент» (в духе его ранних брошюр).
«Настоящий, свежий, детский талант»
(А. Блок), «счастливое чудо» (А. Измайлов), «большое культурное событие» (Н. Гумилёв) – так определили появление «Громокипящего кубка» современники Северянина.
Но известность к Северянину пришла ещё раньше и, как водится, после скандала. 12 января 1910 года Лев Толстой разразился «потоком возмущения по поводу явно иронической «Хабанеры» молодого, тогда не известного поэта («Вокруг – виселицы, полчища безработных, убийства, невероятное пьянство, а у них – упругость пробки!»):
Вонзите штопор в упругость пробки, –
И взоры женщин не будут робки!..
«Всероссийская пресса, – заметил Северянин, – подняла вой и дикое улюлюканье, чем и сделала меня сразу известным на всю страну!..». Положительную часть отзыва Толстого, которому «особенно понравилось это стихотворение», все забыли. Так создаются легенды.
Двусмысленная слава сопровождала Игоря Северянина всю жизнь и заслоняла истинный облик поэта. О нём писали фельетоны, рисовали карикатуры и шаржи, его пародировали. Имя Северянина, по словам
И. Бунина, «знали не только все гимназисты, студенты, курсистки, молодые офицеры, но даже многие приказчики, фельдшерицы, коммивояжёры, юнкера...»
Бюро газетных вырезок присылало ему их по пятьдесят в день, отзывы, полные восторгов или ярости, фельетоны, карикатуры. Его книги имели небывалый для стихов тираж, громадный зал городской Думы не вмещал всех желающих попасть на его «поэзовечера». Это была самая настоящая, несколько даже актёрская слава. Своим чтением, его мелодичной напевностью он буквально завораживал и околдовывал публику.
«Его поэзия, – заметил В. Ходасевич, – необычайно современна – и не только потому, что в ней часто говорится об аэропланах, кокотках и т.п., – а потому, что его душа – душа сегодняшнего дня. Может быть, в ней отразились все пороки, изломы, уродства нашей городской жизни, нашей тридцатиэтажной культуры, «гнилой как рокфор», но в ней отразилось и небо, ещё синеющее над нами».
Даже В. Хлебников, именовавший Северянина «усыплянином», в письме к М.В. Матюшину в апреле 1915 г. сообщал: «Для меня существуют 3 вещи: 1) я; 2) война; 3) Игорь Северянин?!!!»
Но титул Короля поэтов был не только заслужен им – Северянин и позже оставался Королём поэтов, с ним считались как с королём, им восхищались как королём, его ниспровергали как короля…
В ревельской газете «Последние известия» в отчёте о «первой гастроли» Игоря Северянина в Эстонии иронически замечали: «Даже для Царей поэзии нет особенного пути в наши демократические дни «революционного периода искусства»… Поэт был таки поднят «народом на щит» – публика отдала ему должное».
Как к Королю поэтов к Северянину в 1922 году обращался Сергей Прокофьев (подписывался футуристически – СПркфв):
«Не сердитесь за призыв к беспристрастию. Вы ведь состоите не только Искусствиком, но ещё и Королём. На обязанности же Короля лежит защищать своих подданных...»
Неслучайно в заметке «Концерт С.С. Прокофьева» в «Новом русском слове» смелую и оригинальную манеру композитора сравнивали с творчеством его старого знакомого – Игоря Северянина: «Нежно-тоскующая мелодия, характерная для классицизма, сменяется смелыми вызовами импрессионизма… Творчество Сергея Прокофьева в музыке напоминает Игоря Северянина в поэзии».
К сожалению, добавлял автор, произведения С. Прокофьева «мало доступны пониманию широкой публики, как всё, что особенно изысканно и смело-оригинально».
Один из знакомых Северянина подарил ему в мае 1923 года только что вышедшую в России книгу Бориса Гусмана «Сто поэтов. Литературные портреты» с дарственной надписью: «На память тому, чьё имя стоит на стр. 237 этой книги. Если бы она была составлена не по алфавиту авторов, то бесспорно имя это, вероятно, оказалось бы там, где теперь написано «Адалис». М. Кабанов. Май 1923 (Литературный музей Эстонии. Тарту).
Марина Цветаева в неотправленном письме Северянину, делясь впечатлениями о его выступлении в Париже (1931), «от лица правды и поэзии» признавалась: «Это был итог. Двадцатилетия. (Какого!) Ни у кого, может быть, так не билось сердце, как у меня, ибо другие (все!) слушали свою молодость, свои двадцать лет (тогда!). Кроме меня. Я ставила ставку на силу поэта. Кто перетянет – он или время! И перетянул он: Вы».
В зарубежье Игорь Северянин действительно много работал, писал не только привычные поэзы, но преуспел в сложных стихотворных формах, изобретателем многих был сам, о чём подробно рассказал в «Теории версификации». Его автобиографические романы «Роса оранжевого часа», «Падучая стремнина», «Колокола собора чувств» нашли и заинтересованного читателя, и «иронящую» критику. Встречавшийся с поэтом во время его поездок по Югославии В.В. Шульгин вспоминал: «В эту свою пору он как бы стыдился того, что написал в молодости; всех этих «ананасов в шампанском», всего того талантливого и оригинального кривлянья, которое сделало ему славу. Славу заслуженную, потому что юное ломанье Игоря Северянина было свежо и ароматно. Но прошли годы: он постарел, по мнению некоторых, вырос – по мнению других. Ему захотелось стать «серьёзным» поэтом; захотелось «обронзить свой гранит» [выражение Вас. Шульгина]».
Сам от себя – в былые дни позёра,
Любившего услад душевных хмель –
Я ухожу раз в месяц на озёра,
Туда, туда – «за тридевять земель»…
Почти непроходимое болото.
Гнилая гать. И вдруг – гористый бор,
Где сосны – мачты будущего флота –
Одеты в несменяемый убор...
«К смиренью примиряющей воды», к «соловьям монастырского сада», к мечте о «воспрявшей России», к «любви коронной» обращается Северянин. Он обрёл то «лёгкое и от природы свободное дыхание», которое, как отмечал Николай Оцуп, редко встретишь у современных поэтов. Лучшие стихи 1922–1930 годов вошли в изданную попечением югославской Академии наук книгу «Классические розы». Среди многообразия лирических пейзажей, портретов, признаний есть стихотворение «И будет вскоре…» о весеннем дне, – но как далеко оно от прежнего упоения радостью жизни! Между ними словно пролегла трагическая полоса русской истории в том глубоко личном, интимном преломлении, которое свойственно Игорю Северянину:
И будет вскоре весенний день,
И мы поедем домой, в Россию…
Ты шляпу шёлковую надень:
Ты в ней особенно красива…
И будет праздник… большой, большой,
Каких и не было, пожалуй,
С тех пор, как создан весь шар земной,
Такой смешной и обветшалый…
И ты прошепчешь: «Мы не во сне?..»
Тебя со смехом ущипну я
И зарыдаю, молясь весне
И землю русскую целуя!
Прошло 20 лет после триумфального избрания Короля поэтов. Казалось, Северянин лишился всего: его мучают болезни и безденежье, распалась семья, нет своего жилья, книги остаются в рукописи, а изданные на средства автора сборники «Медальоны» и «Адриатика» не восполняют убытки… И тоска по родине…
В Литературном музее Эстонии (Тарту) среди уникальных архивных материалов хранится записная книжка Северянина. На одной из страниц едва прочитываются строки поэтического черновика:
Я мог родиться только в России,
Во мне всё русское счеталось:
Религиозность, тоска, мятеж,
Жестокость, нежность,
порок и жалость,
И безнадёжность, и свет надежд.
Но вот в Эстонию из Индии пришло письмо от Н.К. Рериха, и поэт снова «повсесердно утверждён»:
«Дорогой Игорь Васильевич,
И радостно и грустно было мне получить письмо от 28-го февраля. Радость была в том, что Ваше творчество было мне близким и Ваше имя звучало во всех странах, в которых я был за эти годы. Радость была и в том, что Вы прислали и книгу стихов и манускрипт Ваш – всё это и звучно и глубоко по мысли и прекрасно по форме. А грусть была в том, что Вы пишете и о Вашем и вообще о современном положении писателей, – я бы сказал вообще о положении Культуры. Дело стоит именно так, как Вы и описываете. Книга стала не нужна. В домах подчас не находится книжной полки, а ведь было время, когда книга была другом дома. Сейчас происходит такой армагеддон, который захлёстывает всю жизнь, во всех её проявлениях…»
Продолжая разговор о культуре, «прогнившей, как рокфор», Рерих в следующем письме из Гималаев рассказывает Северянину: «В прошлом году Б. Григорьев писал мне с великим отчаянием, как бы предрекая конец всякой культуры. По своему обычаю я возразил ему, что не нам судить, будут ли сжигать наши произведения. Ведь мы вообще не знаем ни читателей, ни почитателей наших. Помню и другое отчаяние, а именно, покойного Леонида Андреева, который писал мне о том, что «говорят, что у меня есть читатели, но ведь я-то их не вижу». Именно все мы не видим их. Может быть, и Вам иногда кажется, что у Вас нет читателей. Но даже в нашей горной глуши нам постоянно приходится слышать прекрасные упоминания Вашего имени и цитаты Вашей поэзии. Ещё совсем недавно одна неожиданная русская гостья декламировала Ваши стихи, ведь Вы напитали Вашими образами и созвучиями многие страны. Все мы находимся в таком же положении. Уж очень щедро было русское даяние. Потому-то так трудно усмотреть и урожай. Русская музыка, русский образ, русские слова запечатлены во всех странах света. Нет такого дальнего острова, где бы не отобразилась русскость. Даже и в трудах и в трудностях будем беречь русское сокровище. Оно так велико и прекрасно, что – за ним будущее… Пока что весь мир несмотря на зависть должен был поклониться и русской литературе, и театру, и живописи – всему русскому».
,
В статье использованы редкие и неопубликованные материалы из российских архивов и Литературного музея Эстонии (Тарту). Впервые публикуются программа вечера «Избрание Короля поэтов» (ГЛМ – Гос. лит. музей), письмо М. Горького к Шайкович (ИМЛИ РАН), дарственная надпись М. Кабанова Северянину, черновые записи из записной книжки поэта (Литературный музей Эстонии, Тарту), воспоминания В. Шульгина (РГАЛИ). Редкими и забытыми являются все остальные материалы, в частности письма Н.К. Рериха, С. Прокофьева и др.