Прочитал тут: на продажу за $1,25 млн выставлен машинописный экземпляр «Маленького принца» с личными правками писателя. «Именно в этом экземпляре книги впервые появились строки: «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь».
В черновиках Экзюпери ещё играл с этой фразой, но остановился на том варианте, который мы все помним.
Почему в моей памяти, когда Маленький Принц умирает, он хватается за сердце? Нет. «Точно жёлтая молния мелькнула у его ног. Мгновение он оставался недвижим. Не вскрикнул. Потом упал – медленно, как падает дерево. Медленно и неслышно, ведь песок приглушает все звуки».
Никакого сердца. Никаких хватаний.
Это у Экзюпери стукнуло сердце.
Когда его возлюбленная Луиза разорвала помолвку. Родители девушки потребовали от Антуана, чтобы он завязал с карьерой лётчика, – они не хотели, чтобы их дочь осталась вдовой. Но Антуан отказался – он не мог жить без неба. Тогда Луиза отказалась, уже в свою очередь, от него.
Я просто приписал боль в сердце (оно же действительно сильно брякает – при разлуке) у Экзюпери Маленькому Принцу.
«Сердце моё больно сжимается, когда я вспоминаю моего маленького друга, и нелегко мне о нём говорить. Вот уже шесть лет, как мой друг вместе с барашком меня покинул. И я пытаюсь рассказать о нём для того, чтобы его не забыть».
Вообще удивительно. Как всё перекручивает жизнь. Думал ли Экзюпери, что когда-нибудь даже не целая его книга, а только его рукопись (хотя какая уж тут рукопись, если машинка?) с его правками, личным беглым почерком будет стоить миллион?
Беглый почерк – это почерк, который убежал.
Он уже тебе не принадлежит. И много-много лет спустя стоит миллион. А ты нет.
...Тут читаю ещё: «Археологи нашли кувшин с древним отпечатком кошачьей лапы».
Она выпустила когти в глиняную поделку, когда та сохла.
Глупая кошка. Чем тебе мешало это изделие? Что ты к нему прицепилась?
Зато теперь мы видим твою лапу. Лапу кошки, давно истлевшей в непонятно какой земле.
Чего ты там мурлыкала? О ком вспоминала?
И-та-та, и-та-та,
Вышла кошка за кота,
За кота котовича,
За Иван Петровича.
Стали кошку хоронить,
Во все колоколы звонить.
Какой странный переход. Только вышла – сразу и померла. Почему? Может, это был кот-синяя-борода?
Шёл на мягких лапах, пел (мурлыкал) свою страшную песенку?
Слышишь ли ты звук набата?
Зряче одно лишь сердце.
В траур твоя мать оделась,
То, что важно, невидимо взгляду.
И не видно ни одного брата. Никто не скачет, не торопится тебя выручать. И не стоят твои страх, твоя жизнь, твоя грядущая гибель ни миллиона, ни ломаной полушки.
...Бежит юная кошка, чувствуя биение сердца, выскочила на двор, со всей дури, испуганной такой дури, налетела на сохнущий кувшин, выставила лапу – спружинила, бежит дальше.
Или не было всех этих ужасов? Просто разыгралась мёртвая теперь кошка, прыгала как оглашенная, подбежала к сохнущему кувшину и стукнула его, играя, по глупости, из-за своих невечных, но таких сейчас молодых сил.
А теперь на боку кувшина – свежая вмятина. Память о безымянных. Которая и Экзюпери переживёт, и нас.