Татьяна Шорохова
Морской прибой
Здесь никогда не бывает покоя и тишины.Волны отмечены общей судьбою – первой волны.
Пены кисейной подвижный орнамент выткан не в ряд.
Мелкие камешки над валунами в небо летят.
В брызгах солёных, в области риска – дерзки лучи.
В них расцветают цветы тамариска и алычи.
Грохот и шорох, шелест и шёпот – песни волны –
в напоминанье былого потопа людям даны.
И в восхищенье, и в ликованье, в дар за труды –
безостановочное колыханье крайней воды.
В марте на море не наглядеться, и в сотый раз
падает радость с уровня сердца к уровню глаз.
Осколок детства
То чмокаю сладко, то губы кривлю,
пыхчу деловито носом,
нектар добывая, подобно шмелю,
из чашечек медоносов.
Я, каждый цветок различая на вкус,
певучим пронизана ладом
и с травами, где муравьём копошусь,
и с оперённым садом.
О луч ударяясь, сверчит тишина,
и бабочка знает хуже,
чем я, непрочтённые письмена,
что рядом ползут и кружат.
Мой рай в колыбельных ладонях тепла
цветаст, бесконечен, сочен.
И я не ребёнок. Я просто пчела.
И мне это нравится очень.
Предназначение слова
Не только для услады слуха! –
в стихах слова –
ладьи для переправы ДУХА
в мир ВЕЩЕСТВА.
* * *
И жмот – подаст, и жулик – не обманет,
и, может быть, бесстыдным стыдно станет
в последний день, в последний миг Земли,
но будет поздно, будет слишком поздно,
когда сорвутся и погаснут звёзды,
и всех настигнет огненный прилив.
Ну а пока без толку и без меры
везде снуют наложницы Венеры,
и рад им жулик, да и жмот охоч.
И пьяно спит утопленный в стакане,
и девочка вскрывает вены в ванне,
хотя счастливой быть совсем не прочь.
Чего не встретишь по дороге в люди!
И потому неброско сердце любит
Того, Кто стал среди земных стихий
и этим жмотам, жуликам и прочим,
и этим девкам – юным и не очень –
за покаянье отпустил грехи.
Букашка
С делами рядом – шито-крытыми, –на небо глядючи в упор,
лежит букашка, мной убитая.
Лежит, как смертный приговор.
И для меня всего ужаснее,
что я имею дело к ней:
– Зачем ты вылезла, несчастная,
навстречу лютости моей?
Ты безымянная, безличная! –
шепчу, но подступает страх.
И дело вроде бы обычное
вселенский приняло размах.
За право – с лёгкостью расправиться –
в мои пределы входит смерть.
И начинает сердце каяться
и о содеянном жалеть.
С изящными, в разводах, крыльями –
созданье Бога – не моя, –
букашка, ты зачем явилась мне
на хрупкой грани бытия?
Зачем с тобою будем квиты мы
у запредельности кончин?..
В томах, с делами не закрытыми,
на это есть ответ один:
по тельцу с тонкими полосками
меня выводишь ты на свет,
чтоб поняла я, смертоносная,
что дело не в букашке. Нет…
* * *
Не смотри на меня, двуликую, –
дожилась, и любовь – лиха мне! –
обовью тебя повиликою,
придавлю тебя серым камнем.
Я кажусь тебе птицей белою,
высоко над землёй парящей,
но несчастным тебя я сделаю,
коли встретишься с настоящей.
Обойди стороной мудрёную,
чтоб не стала тебе постылой…
Примириться с непримирённою
даже ангелу не под силу!
Что же снова, почти растерянно,
ты ласкаешься к сердцу взглядом?
…Знаешь, к боли моей немереной
прикасаться тебе не надо.
* * *
До смерти буду удивляться
способности – залюбоваться.
Крымский март
Снега переиначились в ручьи,
и наледи избавились от пут.
Под первыми цветками алычи
последние подснежники цветут.
И почка, что таранит семена,
на ветках уцелевшие зимой,
уже не сомневается – она
должна забыть про зимний свой покой.
Мне возле растревоженных кустов
и почками напичканных дерев
так странно ощущать себя листом,
что не слетел со всеми в ноябре.
Так странно под живучестью небес,
у прошлого, утратившего вид,
догадываться – новой жизни всплеск
о Вечности мне что-то говорит.
Погаснет снег…
Погаснет снег и… выпадет миндальиз надоевших зимних сновидений.
Пастушья городская пастораль
потащит из тоскливых настроений
южан, уже уставших от зимы
(для северян – ну, просто смехотворной!).
Проснётся в душах тяга – в небо взмыть,
покажется самой себе просторной!
…Иду по пятнам мокрым и сухим –
по шкуре леопардовой асфальта –
и властвует весна, как серафим
в ему подвластных огненных базальтах.
Одета в сногсшибательный наряд,
который каждый год бывает к месту,
на пир она скликает всех, кто рад
её приходу в образе невесты.
А на пиру весны не надо яств:
здесь нежная отважность первоцветов
от муки избавляет без лекарств
души закоченевшие сюжеты.
Всех без разбора светом обдаёт –
Весне на свете ничего не жалко!
…Ах, как февраль, ах, как миндаль цветёт!
Как покоряет крымскою закалкой,
когда в цветенья раннего разбег
нисходит с неба неуместный снег!