Песня грустная

Лидия Сычёва

Поздней ночью 15 апреля я возвращалась из московской больницы, где умер Валентин Васильевич Сорокин, и громада богатого, сияющего огнями реклам города, будто бы убеждала меня: нет, ничего не изменилось! Всё также играла простенькая музыка в такси, летели по опустевшей магистрали авто, мелькали знакомые места – как много здесь хожено, прожито, пережито! «Сколько слёз и затаённой боли / Пролилось над зимнею страной / И зачем тебе седое поле / В поздний час переходить одной?..» Величавые проспекты и площади, эклектика новоделов, пережившие потрясения древние храмы – словно страницы гигантской каменной книги открывались передо мной. И пунктиром ночных огней торжественно всплывали письмена: «Москва! Соборов золотые главы, / Сиянье звёзд и утренний прибой / Наследник русской доброты и славы / Впервые я стою перед тобой!..»

Какая великолепная, исполинская жизнь! Сколько в ней символических пересечений, трагических испытаний, борьбы со злом («Со злом борясь, я вызываю зло, / И вынужден в пути ожесточаться, / И с недругами доблестно встречаться, / А мне на них действительно везло»). Сколько верности призванию, созидательной мощи, красоты и благородства! Какая великая, одухотворённая, победительная смерть – Бог дал мне счастье быть рядом с Валентином Васильевичем не только до последнего дня, но и до последнего его вздоха. Великий поэт, великий гражданин, великий труженик, великий сын Отечества, великий славянин, прославивший русскую национальную культуру – так думаю я о нём. «Во времени, чужом и мракобесном, / Я ветер зла перечеркнул крестом. / Я осенён Твоим крылом небесным, / Твоим спасён от гибели перстом».

Вся его жизнь – на виду. «Я приехал в Москву с Ивашлы, / Не сшибет меня ветер плутовский». Казачий хутор Ивашла, что на Южном Урале, был основан предками Валентина Сорокина. Ныне – не существует. «И хутора мои растворились в чилижнике и крушине, / И над горным простором истаяла русская речь». Почти десять лет молодой поэт отработал в 1-м мартеновском цехе Челябинского металлургического завода. «Я прошёл через его науки, / Молодость доверивши ему, / И мои отмашистые руки / Не уступят в силе никому». Тяжёлая и опасная работа на вредном производстве, огненный труд – на границе жизни и смерти.

Учёба на Высших литературных курсах при Литинституте. Валентин Сорокин окончит их в 1965 году, а в 1983-м – станет руководителем ВЛК. После крушения СССР он сохранит курсы, убережёт от приватизации элитный флигель в центре Москвы и будет вести ВЛК до 2014 года. А ещё была работа в журналах «Волга» и «Молодая гвардия», руководство «Современником» – самым русским издательством советского времени.

Но главное – стихи. Как и когда он их писал при такой гигантской занятости?! Поэмы «Дмитрий Донской», «Бунт», «Евпатий Коловрат», «Бессмертный маршал» (о Георгии Жукове), «Ляхи», «Оранжевый журавлёнок», «Палестинец» – какой точный выбор тем, героев, эпохи! Не только в биографии, но и в творчестве Валентин Васильевич ни на кого не похож. Единственный, неповторимый. Любимый – для многих.

Почему же сейчас, на трагическом перевале жизни, мне кажется, будто с его уходом ничего не изменилось? «Свет души, и если он погаснет, – / Мир умрёт. Вселенная умрёт!» Значит, свет его души ещё здесь, с нами? Или мои чувствования – самообман, «анестезия» от горя? Утешение, уберегающее от саморазрушения?

Он сделал и написал так много, так ярко, так сильно, с таким огромным запасом, что иногда кажется, будто в нём одном было заключено несколько жизней, «кругов» бытия. «Деревенский, вдумчивый и скромный» Валя Сорокин («Полюби меня крепко, / Чтоб единой судьбой / Словно дерево с веткой, / Был я связан с тобой»), отважный и дерзкий воин («Умов слепое бездорожье / Трагедий века не решит, / Меня, взлетевшего над ложью, / Могильный крест не устрашит!»), увенчанный красотой мудрости патриарх («Ханами, царями и вождями / Ни один поэт не побеждён»). И – при всей его определённости, точности, в сущности, до сих непрочитанный поэт. «Скачи, мой конь, отважным путь открыт, / А я посланник матери и Бога». Валентин Васильевич часто говорил, что Есенин – это русский Христос. Кем же был он сам?! Старшим поэтическим братом нашего национального гения, сокрушающимся о его гибели: «Ах, Есенин, Есенин, в груди застревают слова…»

В Ветхом завете Бог посылает ангела с поручением вести и охранять народ. Это счастье – быть современником Валентина Сорокина, прикоснуться к богатству его поэзии.

Но что же будет завтра, через неделю, через месяц?!

***

Утром запестрели траурными портретами медиа, всколыхнулись сайты, газеты, соцсети.

«Уход из жизни такого человека – огромная потеря для нашей национальной культуры».

«Как-то сразу мы осиротели / Все, кто был птенцом его гнезда».

«Правление и Секретариат Союза писателей России скорбят…»

«Губернатор Челябинской области Алексей Текслер выразил соболезнования…»

«Его добрая улыбка, внимательное отношение к поэтам рязанской земли навсегда останутся в нашей памяти, как и его стихи, его книги».

«Помню, как выходил Валентин Васильевич из своего кабинета в Литературном институте: очень скромно, не привлекая к себе внимание ни как к поэту, ни как к проректору по ВЛК».

«А ведь он был – соколом и знаменем истинно русской поэзии».

«Его творчество является частью меня самой и всего человечества».

«В своих стихах и публицистике он писал и о родном Зилаирском районе, не теряя связи с малой Родиной».

«Настоящий старший друг, несгибаемый поэт и гражданин! Невосполнимая потеря!»

«Стихи и поэмы Валентина Сорокина надо преподавать в школах и вузах».

«Я буду помнить голос, взгляд / И к недругам слова взрывные».

«Астраханское региональное отделение Союза писателей России скорбит…»

«Мы, уральцы, отвечали ему взаимной любовью...»

«Ты его можешь почти не знать, но каким-то внутренним чутьём понимаешь, что он – «свой», а не «чужой». И с первых встреч не можешь насытиться общением».

«Он был для нас, студентов ВЛК (а нашему выпуску в этом году 20 лет) – сердечным попечителем, вдохновителем и бесконечно любящим многозаботливым отцом, учившим: «Надо жить так, чтобы ветер света шёл от вас...»

«Был знаком один день и на всю жизнь впечатлён».

«Независимо от занимаемых должностей, Валентин Васильевич Сорокин всегда оставался прекрасным, большим русским поэтом».

«Клуб писателей ЦДЛ с глубоким прискорбием сообщает…»

«Твой «Огненный маршал» пошёл сквозь грозу лихолетья / И в душах солдат наших русских, рванувшись, восстал!»

«Любимый Валентин Васильевич, низкий поклон, скорблю!»

«Он писал об истории так, будто поэту был открыт её код».

«Елка Няголова и все члены Славянской литературной академии из 20 стран передают семье и близким свои соболезнования...»

«Его творчество – достояние и гордость русской культуры».

«Разве мы Вас забудем, дорогой наставник, мудрый, мягкий, добрый, порядочный человек, великий поэт России?..»

Звонок от Абдуллы Иссы, советника Посольства Палестины в России. «Валентин Васильевич – большой друг нашего народа, нам сейчас очень тяжело, его уход – огромная потеря для мировой поэзии. Я сегодня же опубликую на арабском языке главу из монографии «Великая русская литература», посвящённую Валентину Сорокину. Её перепечатают во многих странах. Низкий поклон Валентину Васильевичу! Никогда не забуду наши встречи с ним!»...

***

Хоронили Валентина Васильевича 19 апреля. Символический день! 19 апреля 1943 года – дата рождения Челябинского металлургического завода, на котором поэт отработал десять лет. День, когда первый металл хлынул в разливочный ковш.

Ранним утром позвонил бывший начальник мартеновского цеха: «Обязательно передайте поклон Валентину Сорокину – от металлургов».

Пришёл на похороны сын Людмилы Татьяничевой Юрий Николаевич Смелянский. Валентин Васильевич хоронил Людмилу Константиновну, свою «поэтическую маму», хоронил Михаила Львова, вёл похороны Василия Фёдорова, которого считал литературным учителем.

Да ведь и день памяти Василия Дмитриевича – 19 апреля! Какая грозная, нерасторжимая цепь событий! После похорон, за рулём автомобиля, на свистящей трассе, Валентин Сорокин, обжигаясь и плача, выхватит из груди стихотворение «Прощание». «А в дому скрипит и плачет ставень, / Вечной мглы ему не покорить. / Ну зачем же за себя оставил / Ты меня страдать и говорить? / Свет – призванью и терпенье – людям, / Умираем здесь, а не гостим. / Нужные заветы не забудем. / Грубые обиды не простим».

В подлое время 90-х Валентин Васильевич не предал своих литературных учителей, наставников, любимых поэтов – они всегда были в его сердце, на его устах, в его статьях, книгах, выступлениях. А сколько он сделал для расстрелянных, репрессированных поэтов! Особенно – для Павла Васильева. «Крест поэта» – книга-подвиг. А сколько усилий вместе с Юрием Прокушевым приложил к тому, чтобы на Тверском бульваре был открыт памятник Есенину?!

Неужели всё это сделал один человек, которого я – знала?! Да ведь и памятник Мусе Джалилю открывал Валентин Васильевич! И памятник Дмитрию Кедрину в Мытищах установлен по его инициативе. Царь поэтов, властелин гармоний!

«Мы гроб несли семьёй, а не толпою, / К предательскому времени спиной…» В нашей литературной семье на похоронах Валентина Сорокина были Виктор Чалмаев, Владимир Крупин, Геннадий Иванов, Иван Голубничий, Александр Торопцев, Павел Лаврёнов, Сергей Алабжин, Виктор Сошин, Нина Попова, Инна Воскобойникова-Воронова, Ирина Ушакова, Лилия Агадулина, Галина Дубинина, Зоя Донгак, Валентин Суховский, Олег Малинин, Илья Вершинин, Юрий Петрунин, Владимир Полушин, Владимир Шаров, Флора Вафина, Татьяна Собещанская. И ещё многие, многие другие писатели из разных городов и весей, из республик России и бывших республик СССР, собравшие свои, народные деньги, на венки и молитвенные поминовения в церкви. «Мы теперь можем обращаться к Валентину Васильевичу за помощью. Чтобы он за нас попросил Бога».

Людей было много, но случайных – не было. Валентин Васильевич не только не допустил их к себе, но и незримо помогал нам, участникам скорбной процессии, на тяжком маршруте: Траурный зал больницы имени Виноградова – храм вмч. Георгия Победоносца – Семхозское кладбище. Помогал стихами. Они были пронзительней, чем наши речи, сильней, чем наше горе.

А день был яркий, солнечный. Нарядный народ спешил на веранду храма с куличами и крашенками. Бегали детишки, степенно, в длинных нарядах шли с пасхальными угощениями женщины. Возникало ощущение чего-то постановочного, происходящего не со мной. Как в кино. И временами казалось, что в блестящем лаковом гробе-челне на украшенном золотым шитьём ложе покоится совершенно незнакомый мне человек. Респектабельный мужчина, которого я прежде никогда даже не видела.

Смерть и стихи Валентина Сорокина – никак не сочетались, «не рифмовались».

На кладбище, у могилы, читали наизусть неожиданное: «Начинает песню удалую / Тёмный лес, приветствуя зарю, / Я тебя сегодня поцелую, / Завтра снова это повторю. // Нашу радость укрощает смута, / Ветер гибельный распятых лет, / Словно та черёмуха кому-то, / А не мне роняет белый цвет».

Когда рабочие споро засыпали гроб влажными, крупными, глинистыми комьями, когда водрузили деревянный крест и украсили высокий могильный холм живыми цветами и венками, когда поставили портрет в деревянной рамке – серьёзно, испытывающе-строго смотрел на нас ВВС – так, по инициалам, мы его звали в переписке, то стало слышно, как в наступившей тишине поют птицы.

Надо было уходить. И – не хотелось!

«…Я от могилы тихо шёл тропою…»

Но позже, в метро, в магазине, в аптеке, на кухне, за компьютером, на улице, в библиотеке, в самом неподходящем месте вдруг накатывает – ни с того ни с сего, без повода – ужас жизни, истерическое, надгробное рыдание. И тогда не помогают никакие философствования, религиозные мудрости, доводы рассудка, успокоительные капли.

Почему же так?!