Беседу вела Арина Обух, писатель, художник
Её считают сейчас одной из самых многообещающих молодых актрис Северной столицы. И не без оснований – редко какой артист может в свой дебютный год появиться сразу в четырёх фильмах. В медиапространство наша героиня ворвалась в имидже жёстком, даже агрессивном, но… такая ли она на самом деле?
Необыкновенной девушке, актрисе, русской вьетнамке, которую все зовут Сиу Нгуен, при рождении было дано имя Ле – то есть Ленинград. А её маму звали Россия. И было у России две сестры и три брата. Если соединить все их имена получается такая фраза: «Если Германия и Америка полюбят Россию, то будет мир во всём мире».
– Сиу, как в твоей семье давались такие удивительные имена?
– Можно сказать, что это запланированная акция от бабушки с дедушкой. Когда во Вьетнам пришла война с американцами, моей маме по имени Россия было 10 лет. Два её старших брата – Германия и Америка – отправились воевать. Им было по 17–18 лет. Перед тем как уйти, они заперли книжный шкаф, где были собрания сочинений Толстого, Достоевского… Дело в том, что мама очень любила читать, но ей объясняли, что эти книги могут читать только взрослые. А она взломала шкафчик и читала книги под одеялом – из-за этого у неё село зрение, но проснулась любовь к России.
– То есть Германия и Америка ушли на войну, а сестра Россия – в книжный шкаф.
– Да. Братья погибли. Вообще в живых тогда остались только половина Мира и Любовь. И Россия. Но мамы не стало в 2016 году… Вернее, так: для меня она жива.
– А что значит «половина Мира»?
– «Мир» – на вьетнамском состоит из двух слов: «Hòa bình». Дядя Hòa жив, а Bình – это младшая сестра, которая умерла во время войны. И вот, так как братья Германия и Америка пали в бою, то двум членам нашей семьи был дан шанс побороться за право учиться в Советском Союзе. Дядя поехал в Ростов-на-Дону, а мама – в Ленинград.
– Ты родилась уже в Петербурге, но мама назвала тебя именно в честь Ленинграда. Каково носить это имя – Ле?
– В школе меня называли Лена, но я не отзывалась. Просто не понимала, что обращаются ко мне. Когда учительница говорила: «Елена, встань!», я продолжала сидеть – это имя никак не соотносилось внутренне со мной.
Детство моё было непростым, и в какой-то момент возникло желание расстаться и с «Леной», и со своим настоящим именем тоже. Хотелось стать только Сиу.
– А как появилось имя Сиу?
– С самого рождения. Мама увидела меня и подумала, что я очень маленькая. «Сиу» переводится как «малыш». Она всегда так меня называла. Но вьетнамцы, конечно, смеются, слыша моё имя, ведь мой рост метр семьдесят пять.
– И всё-таки из чувства местного патриотизма мне хочется называть тебя Ле. А какое твоё восприятие Ленинграда?
– Представление о нём я могу составить только по старым фотографиям, по фильмам. Но, к сожалению, моя первая ассоциация – это блокада. Недавно я побывала на спектакле «История старой квартиры» в «Городском театре» и поняла, что мне до сих пор тяжело смотреть про блокаду. Во время спектакля я в очередной раз почувствовала, что ощущаю это как историю моего народа.
– А что для тебя значит Петербург?
– Это место большой любви. Очень часто снится общежитие, в котором я росла. И парк Лесотехнической академии. Когда там нахожусь, кажется, что я во сне, даже дыхание перехватывает.
А центр Петербурга для меня всегда был другой планетой, каким-то отдельным городом. Сейчас я живу на Старо-Невском проспекте. Один шаг с Невского – и ты в другом государстве, на Апрашке. Кстати, там расположен небольшой магазинчик, напоминающий о моей маме, о её деятельности. Честно говоря, он работает в убыток, но он мне дорог. Это история женщины, которая, не зная языка, приехала одна в чужую страну учиться, осталась и решила создать свой вьетнамский уголок в большом гранитном Петербурге. Когда я беру в руки вьетнамскую плетёную корзину, то чувствую запах мамы – она всегда вот так пахла после рабочего дня.
Мама приехала в Россию и здесь впервые увидела снег. Еще её поразили юбки – она не знала, что это такое. А вообще, она приехала учиться на химика-технолога в конце 70 х, стала кандидатом наук и изобрела собственный метод получения бумаги из бамбука.
– Ты всегда так тепло говоришь о маме… А расскажи об отце.
– Все диалоги с ним были только в тетрадке, я их выдумывала и записывала. В жизни всё по-другому, мы редко видимся. Знаю только, что он – член литературной ассоциации, когда-то очаровал маму своими стихами. Ещё он говорил, что во Вьетнаме есть улица, названная именем нашего прадеда – поэта.
У отца была другая семья, тем не менее он следовал за моей мамой лет десять. Но она книжный червь. Рассказывают, что женихи стучались ей в двери с цветами, она отворяла и говорила: «Не мешайте мне учиться!» – и хлопала дверью. Когда её отправили в Ленинград, отец поехал за ней, но потом его распределили в Чехословакию. Они переписывались стихами…
– А из стихов получилась ты. И закончив восточный факультет СПбГУ, вдруг стала актрисой, которая поёт, пишет музыку, играет на барабанах и занимается тайским боксом. Как бы ты объяснила такое разнообразие интересов?
– Лучший друг в своё время подарил мне абонемент на актёрские курсы. А мой мастер по вокалу говорил, что я стану «Чёрной жемчужиной России». Мы даже ездили на телешоу «Голос», но всё сорвалось из-за моей застенчивости. После этого мастер велел мне записаться на бокс – для раскрепощения. А в детстве я хотела стать писательницей, которая сочинит бестселлер под названием «Любовь не умирает никогда».
– Пишешь?
– Уже нет, потому что меньше страдаю.
– А откуда брала страдания раньше?
– Из детства. Скажем так, русские дети называли меня нерусской, а вьетнамские – невьетнамской. Но душа у меня русская, страдающая.
– У Вуди Аллена есть воспоминание о том, как он в детстве поехал в лагерь для детей разных стран: всё закончилось тем, что его побили дети всех национальностей и всех конфессий. Понимаю и тебя, и Вуди Аллена, у каждого из нас была своя детская травма.
– Кстати, таких, как я называют «банана»: то есть «жёлтый снаружи, белый внутри». Вьетнам я очень люблю: его покой, возможность сесть на мотоцикл и поехать куда глаза глядят – в горы или к океану… У меня даже есть песня об этом. Но, находясь там, я постоянно думаю о России. Когда путешествуешь, больше всего думаешь о своей стране, всё время сравниваешь: «У них так, а у нас так». И для меня «у нас» – относится именно к России.
– Твоя актёрская карьера началась буквально в этом году – и сразу четыре фильма! О какой роли мечтаешь?
– Хочу играть в артхаусе. Моя фактура очень специфична. Ещё мне подойдут сказки и даже ужастики: могу быть колдуньей, киборгом, роботом… (Смеётся.)
– А кого из писателей любишь читать?
– Достоевского. Только любовь к его произведениям пришла не сразу. Школьная программа напрочь отбивает любовь к литературе. А лет в двадцать шесть я перечитала «Преступление и наказание» – и всё: любовь. Хотя принято говорить, что у него мрак, хтонь, безумие, но…
– Это те самые бесы про него так говорят.
– И сквозь весь мрак всегда сквозит луч надежды, который побеждает, рассеивает.
– Представь, что у тебя есть возможность встретиться с личностью из любой эпохи. Кто бы это был?
– Конечно же, первая мысль – мама. Это банально, наверное. Она иногда приходит ко мне во сне, говорит: «У нас мало времени, расскажи мне, как твои дела. Скоро ты проснёшься – и меня не будет».
Помню, я заметила, что, когда мама уже угасала, она решила везде как-то отметиться – во всех религиях – на всякий случай: и в православную церковь ходила, и в буддистские храмы… Но меня она крестила в православном храме. Хотя пока по духу мне ближе буддизм. А к христианству тянет как к искусству.
– Что такое рай для тебя?
– Рай – это безопасное место. На Земле я такого не знаю.