Завершаем публикацию исследования Михаила Хлебникова и Михаила Косарева, посвящённого роли юмора в русской литературе XX столетия (начало – в № 3–8). В этом номере – глава о романе-эпиграмме Юрия Полякова «Козлёнок в молоке».
Золотой козлёнок
В те же годы (1985–1987) в «Юности» были опубликованы три повести Юрия Полякова, с которых он, уже автор нескольких поэтических книг и член СП, собственно, и начался как писатель.
В них почти ничего не напоминает руку зрелого Полякова. Юмора и сатиры там немного, несмотря на то что «Сто дней до приказа», «Работа над ошибками» и «ЧП районного масштаба» были признаны разоблачительными и ниспровергающими основы. Всё же скорее это просто производственные «проблемные» повести. Автор писал о не понаслышке ему известном, ибо закончил педвуз, служил в армии и работал в комсомоле. Но уж больно звонкая получилась триада. Армия, школа, ВЛКСМ – священные коровы советской идеологии. А Поляков обошёлся без предписанной сусальной лжи.
Однако прозаик неуклонно вырабатывал свой стиль и уникальную манеру. Юрий Михайлович всегда писал много, быть может, руководствуясь наставлением Чехова, утверждавшего, что многописание есть великая, спасительная вещь. Узнаваемой чертой автора становятся ирония и остроумие. Вслед за повестью «Апофегей», которую, безусловно, никто, кроме Полякова, написать не мог, появляется «Парижская любовь Кости Гуманкова», где писатель, пожалуй, нащупал свой магистральный на долгие годы сюжет: взаимоотношения мужчины и женщины в подчёркнуто меркантильном мире. Затем в 1994-м – актуальнейшая социальная антиутопия «Демгородок». И вот наконец в 1995 году выходит роман-эпиграмма «Козлёнок в молоке» – полноценный, со всеми романными признаками и при этом очевидно юмористический роман.
Наше исследование неминуемо закольцовывается, ибо говорить о «Козлёнке...» невозможно, не вспоминая Аверченко. Понимает это и сам автор.
«Кстати, в некоторых письмах меня упрекали в неоригинальности этого сюжета, ссылаясь, в частности, на известную повесть А. Аверченко. Но, конечно, правильнее всего сослаться на пресловутую интертекстуальность, которую задолго до постструктуралистов открыл русский народ, обмолвившись поговоркой: «Плоха песня, непохожая ни на какую другую песню!»
Это из предисловия к переизданию «Козлёнка в молоке». Мы видим классический противолодочный зигзаг. Название не упомянуто, роман перекрещен в повесть, словом, стёрся из памяти. Интертекстуальность упомянута мимоходом (другой, понаивнее, напирал бы на этот аргумент). Завершает ссылка на мудрый народ, спорить с которым как минимум самонадеянно.
Забавно прочитать сразу за приведённой цитатой отрывок из другой книги Полякова («Селфи с музой»). Там речь о пьесе.
«Сюжет «Одноклассницы» я таскал в голове лет десять. Впрочем, ничего особо оригинального и не придумал. «Традиционный сбор» Розова?» – спросил кто-то, прочтя пьесу и намекая на преемственность темы. «Нет, – ответил я. – «Двадцать лет спустя» Дюма-отца». И это нормально. Как говорится, плоха та песня, которая не похожа ни на какую песню. Новое – это понятое старое. Собрать десятиклассников 1961 года в 84-м, когда им стукнуло сорок, и собрать выпускников 1984 года в 2007-м – не одно и то же».
Думаем, что напрасно стали бы искать дважды упомянутую Юрием Михайловичем пословицу в самом полном собрании русского фольклора. Скорее её авторство следует приписать Сен-Жон Персу, как это делает с только что придуманными им самим афоризмами персонаж другого романа Полякова – режиссёр Жарынин из «Гипсового трубача».
Ухищрения эти тщетны – не потому, что опровергаются, а потому что неважны. Позаимствовал и позаимствовал. В конце концов, первый из наших эталонов написан на сюжет, также творчески украденный. Напомним, что авторам вскоре по выходе «Двенадцати стульев» некий доброжелатель прислал из ближайшей кондитерской шесть пирожных «наполеон», намекая на рассказ Конан Дойля «Шесть Наполеонов» – не самый, прямо скажем, удачный в холмсиаде, но фабулу застолбивший. Однако в литературе не существует строгой формы заявки на золотоносный участок. Иначе бы в ней хозяйничали стряпчие, возводящие «Золотого телёнка» к «Золотому ослу» Апулея.
Известный сюжет может быть взят не от сознания собственной немощи, а как раз от уверенности в собственных силах, и это меняет всё. Полное алиби – это когда тебе удалось предшественника превзойти. Ведь недаром сказал Сен-Жон Перс: «Если украденная скрипка звучит в твоих руках лучше, это твоя скрипка».
Напомним вкратце сюжет «Шутки Мецената». Компания весёлых бездельников решила сделать из скромного, и по способностям тоже, молодого стихотворца поэтическую звезду. Предприняла для этого некоторые действия, а дальше всё пошло само собой. В финале, естественно, франкенштейновский ужас.
Что же в «Козлёнке...»? Там герой трудится в одиночку, задача похожая, но гораздо тяжелее: его подопечный ни разу не писатель и вообще авторучку держит не тем концом, а парня по условию пари надо сделать лауреатом престижной литературной премии.
Конечно, герои Аверченко и Полякова в итоге заигрываются – это необходимая фаза развития сюжета. Но у Полякова он более насыщен и более, если угодно, социально заострён. Традиционный водевильный пшик в финале («А под занавес – куплет!») здесь невозможен, поэтому возникает более сложная структура.
Главное с этой точки зрения – писатель в самой ранней фазе, в начале девяностых, ухватил и осмеял явление, которое можно определить как превращение литературы в балаган и тут же, следом, балагана – в технологическую линию. К сожалению, никаким Щедриным не дано остановить прогресс, если его маршрут пролегает по наклонной плоскости. То, что создатель лауреата из Витькб Акашина мастерил «на коленке», сейчас без труда исполняют с помощью интернета тысячи бездарностей.
Что ещё замечательно у Юрия Полякова – богатство и щедрость, с которой он превращает голый столб фабулы в цветущее дерево романа. Ему просто нравится выращивать новые побеги, новые веточки, цветы и прочие красоты. Создавать юмористические метафоры, остроумные аналогии, парадоксы, словечки.
«Единственный раз в жизни у меня был шанс разорвать этот проклятый круг, но я воспользовался им как дуралей, который по счастливой случайности выпустил джинна из бутылки (именно из бутылки!), а на громовой призыв: «Спрашивай чего хочешь!» – спросил: «Который час?»
«Это про меня!» – решит каждый второй. Или:
«Официанты, похожие на шабашников, которым вовремя не подвезли раствор, бесцельно бродят от одного пустого столика к другому, поправляя таблички «Стол заказан».
Согласитесь, прекрасная картинка ресторана сразу после открытия. К вечеру раствор пойдёт кубометрами.
«Я бы на его месте просто повесился на клейкой ленте для мух».
Виден масштаб личности, не так ли?
«Женский голос с лёгким антисоветским акцентом».
Не все оценят сейчас, но в 1995-м, мы уверены, каждый расплывался в улыбке.
Поляков сетовал, что, садясь за рассказ, он заканчивает его, когда тот уже вырос до романа (трилогия «Гипсовый трубач», вероятно, изначально замышлялась как повесть). Нам кажется, в этом нет ничего патологического. Хорошо, будь подробен и нетороплив, только не заставляй читателей скучать. Полякову девяностых это удавалось.
После успешного опыта с «Козлёнком в молоке» Юрий Поляков не написал второго юмористического романа. Трудно сказать почему. Писал он по-прежнему много, чаще о жгучей современности; основным его жанром стал роман социально-психологический, с закрученной интригой, с некоторыми элементами скандальности, с обязательной эротикой и, конечно же, с юмором.
Юмор всегда востребован. Да и работается веселее.