Продолжаем публиковать исследование Михаила Хлебникова и Михаила Косарева, посвящённое роли юмора в русской литературе XX столетия (начало – в № 3–5).
В этом номере – главы о романе Олега Сидельникова «Нокаут» и коллективном произведении «Смеётся тот, кто смеётся» (авторы – Валентин Катаев, Анатолий Гладилин, Юрий Казаков, Лев Славин, Василий Аксёнов, Илья Зверев, Владимир Войнович, Фазиль Искандер, Георгий Владимов).
Бонд в роли Бендера
Примерно в ту же историческую эпоху, лишь чуть позже – в 1958 году – выходит роман Олега Сидельникова «Нокаут». Это единственное произведение из нашего списка, определённо и открыто отсылающее к дилогии Ильфа и Петрова как к образцу. Тексту предпослано посвящение:
«Светлой памяти Ильи Ильфа и Евгения Петрова».
Таким образом перед нами оммаж, то есть попытка уважительного перепева известного текста.
Сидельников очень верно подметил на примере первоисточника, что интрига должна быть не комической, а полноценной, самостоятельной, интересной самой по себе – и должна не шутя (извините за невольный каламбур) увлекать. Потому он избрал форму шпионского романа – жанра весьма популярного в те годы, ничуть не менее востребованного, чем авантюрный роман в конце двадцатых.
Далее всё по рецепту. Известно, что центральный персонаж должен быть уверен в себе и остроумен. И это непременно движущийся герой, преследующий некую ускользающую цель. Ему обязательно надо придать в спутники Санчо Пансу. И колесо покатится. Маршрут возможен сколь угодно извилистый. Так, без особой необходимости в «Нокауте» появляется редакция местной газеты. Просто автор не удержался от цеховой сатиры.
Олег Сидельников жил в Ташкенте, там же выходили его книги. Вот почему местом действия является неназванная восточная республика. Среднеазиатский колорит не столько оживляет повествование, сколько усложняет задачу автора, вынужденного постоянно и с большим запасом избегать гипотетического оскорбления национальных чувств.
Однако имеется главный, конструктивный порок замысла, изначально обрёкший роман на неудачу, – выбор «Бендера». Остап, конечно, жулик и проходимец. Но Фрэнк Стенли, разъезжающий по советской стране под именем Сергея Виноградова, – шпион! Матёрый, всесторонне подготовленный, не останавливающийся перед убийством агент империалистических спецслужб. А это не одно и то же. Бендер может заставить плясать под свою дудку наивных сограждан. Но дать хотя бы на миг восторжествовать иностранному шпиону – невозможно.
Разумеется, на сотрудничество с ним может пойти лишь человек, достигший морального дна. Таким образом, «Санчо» обязан оказаться ничтожеством, отвратительным, примитивным, нечистоплотным во всех смыслах субъектом, какового нам и предъявляют в лице Льва Яковлевича Сопако. Он по определению пустое место. Чего никак нельзя сказать об Ипполите Матвеевиче или Михаиле Самуэлевиче. У тех есть и гордость, и характер, и собственные замыслы.
Понятно, что дело чести и священный долг каждого советского человека – разоблачить и посрамить гнусную парочку Виноградов – Сопако. Простора у автора почти нет. Уже в первом же хлопкоробческом хозяйстве, куда приводит агентов их мутная миссия, случается провал и позор. Сознательные дехкане легко вычисляют во Льве Яковлевиче ряженого. Дело в том, что он представился лордом, членом английского парламента от лейбористской партии, а лорд, как известно любому труженику мотыги, не может быть лейбористом. Оцените уровень политического просвещения в среднеазиатской глубинке!
При таком раскладе в кого запускать свои отточенные остроты Фрэнку Стенли? Единственная мишень – Сопако, только для этого и пристёгнутый к матёрому шпиону. И вот последний с псевдобендеровской вальяжностью произносит:
«– За ключами же зайдите обязательно.
– За какими ключами?
– За ключами от города. Скажите, завоеватель приехал... Впрочем, не трудитесь. Мы въедем в поверженный к моим стопам город как победители – на белом коне, то бишь в белом такси... Знаете, о чём мечтаю я всё это волшебное солнечное утро?
– О своём миллионе, – не задумываясь сказал Сопако с азартом. – Это я...
– Действительно, глупости говорите именно вы. Эх, Сопако, Сопако! Есть вещи куда важнее. В настоящее время я мечтаю об одном: чтобы вы купили себе новые носки. От нынешних остался, по-моему, только запах».
Конечно же, эта сцена родилась из начала восьмой главы «Золотого телёнка». Помните?
«Внизу на тарелочке лежал незнакомый город. Он был нарезан аккуратно, как торт. <...>
– Райская долина, – сказал Остап. – Такие города приятно грабить рано утром, когда ещё не печёт солнце. Меньше устаёшь.
– Сейчас как раз раннее утро, – заметил Паниковский, льстиво заглядывая в глаза командора».
Но тут, как говорится, без сравнений и комментариев.
Основной сюжет сводится к осмеянию Виноградовым своего безответного подельника. С какой целью заслан в Союз выдающийся по своей подготовке шпион, практически Джеймс Бонд, остаётся толком невыясненным. Миллион, которым бредит Сопако, оказывается на деле списком законспирированных агентов, причём списком устаревшим и бесполезным, ибо иных уж нет, а те далече. От бессилия враги переключаются на распространение слухов и анекдотов. В конце концов деятельность суперагента приходит к закономерному финалу...
О деятельности его оппонентов из славных органов пишется идиллически, как о высоком творчестве:
«– Послушай, малыш, – вымолвил наконец Пётр Ильич. – Теперь нам весьма кстати придётся ужин. Позвони. Пусть принесут перекусить и чаю. Во мне фантазия взыграла. Бывает у тебя такое? Набрёл на интересную мысль – и потянулась цепочка догадок, доводов, домыслов... <...>
Марат оставил чай и внимательно посмотрел на полковника.
– Пей, пей, вундеркинд, – махнул рукой Пётр Ильич. – Может, всё, что я говорю, – чепуха, игра воображения».
А кроме того, в романе содержится «широкая сатирическая панорама», как написал бы критик-современник. Например, автор рисует картину неблагополучия в местной прессе. Ведущего фельетониста замели в милицию.
«Обозревающий номера за неделю – «дежурный критик» – бубнил себе под нос что-то крайне неопределённое и нудное. Сотрудников одолевала нервная зевота. Им было жаль Антиноя Вешнева, отбывающего ныне наказание за мелкое хулиганство, стыдно за него, обидно за редакцию.
В глубине кабинета за огромным, напоминающим языческий храм письменным столом, украшенным по фасаду резными изображениями львиных голов и химер, недвижно, подперев рукой большую голову, восседал редактор «Вечернего Бахкента» Рюрик Ольгердович Корпусов-Энтузиастов. Крупные черты его лица, монументальная фигура, казалось, были вылеплены талантливым, но торопливым скульптором, пытавшимся на скорую руку изваять бюст мыслителя-общественника».
Всё на месте: и трёхэтажная вымученная фамилия, и тяжеловесные потуги на иронию.
Медицинский факт (словами Остапа Бендера): практически в каждом из разбираемых нами романов задета советская печать. Но если у Ильфа и Петрова будни газетчиков описаны как полные жизни, шуток, ляпов, профессиональных завихрений, то у их последователей преобладает мрачность, переходящая в разлитие желчи. Примеры чего нас ещё ожидают.
На месте и бродячий, вездесущий объект критики – всё тот же незадачливый стиляга:
«Стиляга» прежде всего – духовное состояние. Внешние данные его могут меняться. Войдут завтра в моду широкие штаны – и «стиляга» облачится в сорокасантиметровые клёши. Закономерно лишь одно: внешний вид «стиляги» сверхмоден, гипертрофирован, доведён до абсурда.
Внутренне «стиляга» примитивен донельзя. Он рабски преклоняется перед всем иностранным, умственно ограничен, но «нахватался верхушек», по убеждению – тунеядец».
Уже по приведённым отрывкам видно, что новизны, тонко подмеченных черт, узнаваемых типов, подлинного комизма от текста ждать не приходится. Возможно, в итоге разочарован был и сам автор. Больше подобных попыток он не предпринимал, писал военную прозу (Олег Сидельников – фронтовик), а также романы и повести о чекистах.
От первого до последнего
Валентин Петрович Катаев помимо всего прочего обладал изрядными организаторскими способностями, что блестяще продемонстрировал, возглавив журнал «Юность». И в зрелом возрасте его не оставляло желание что-то затевать, придумывать какие-то литературные игры, и, наверное, он был не прочь ещё раз оказаться крёстным отцом литературного события, каким стали в своё время «Двенадцать стульев». По всей видимости, именно от него исходил импульс, приведший к созданию коллективного романа «Смеётся тот, кто смеётся».
Произведение это печаталось в «Неделе» – воскресном приложении к газете «Известия» в апреле–мае 1964 года. Тираж еженедельника достигал двух миллионов экземпляров.
Коллектив авторов составили: Валентин Катаев, Анатолий Гладилин, Юрий Казаков, Лев Славин, Василий Аксёнов, Илья Зверев, Владимир Войнович, Фазиль Искандер, Георгий Владимов. Каждый из девяти написал по главе, очерёдность определялась жребием.
Нам представляется, что в момент жеребьёвки в шапку были брошены только восемь бумажек. Первая глава была закреплена за Катаевым изначально. Вероятно, это входило в условие – сформулировав идею, мэтр сказал примерно следующее: «Я закручу интригу, а вы выпутывайтесь как знаете». Молодые (а с ними и Славин, ровесник Катаева) вызов приняли.
Валентин Петрович в поддавки играть не собирался и в короткой вступительной главе порезвился. Молодой инженер Васильчиков приходит домой и обнаруживает отсутствие: а) жены, б) дочери, в) всей обстановки. Загадка, возможно, детективная – что может быть увлекательней? Читатели с нетерпением ждали продолжения.
Что является несомненным достоинством романа – атмосфера. Оптимизм, свобода, радостное восприятие жизни. Роман написан абсолютно свободными людьми, в раскованной лёгкой манере, без надоевших штампованных фигур и формул юмористики, ещё вчера казавшихся обязательными. Но на этом список достоинств, похоже, заканчивается. Конечно, прекрасно, что в СССР стали возможны подобные литературные шутки на всю страну, но роман не удался, да и удаться, строго говоря, не мог.
Подобный замысел был бы хорош как отправная точка неких школярских упражнений – для компании подвыпивших студентов Литинститута, например; это капустник, но зачем затянувшийся и изложенный на бумаге капустник предъявлять широкому читателю?
Тем более что авторы по-разному отнеслись к поставленной задаче и кто-то откровенно схалтурил. Или пренебрежение к товарищам, или полное непонимание сути дела продемонстрировал, например, Василий Аксёнов. Впрочем, пойдём по порядку.
Счастливый второй номер выпал Анатолию Гладилину, также одному из лидеров молодой прозы, близкому к «Юности». Гладилин попросту перекинул горячую картошку дальше, ничего не сделав для разворачивания сюжета. Юрий Казаков принял эстафету и поступил, может быть, не вполне спортивно, но продуктивно: начал развивать параллельный сюжет. Его глава написана тонко, иронично и вообще удалась. Лев Славин борозды не испортил, но его стараниями экспозиция сильно затянулась. Далее пришёл черёд уже упомянутого Аксёнова. Он заполнил отведённое ему пространство энергичной и почти бессмысленной импровизацией. В памяти читателя остаётся разве что фирменная аксёновская языковая неопрятность («шествует бегум» и так далее).
Единственным, кто попытался всё это выправить и поставить на рельсы, ведущие к финалу, оказался Илья Зверев, автор наименее известный из всех. (Он рано ушёл из жизни, запоздалую известность принесла ему книга «Защитник Седов», по которой сняли фильм.)
Именно Зверев, которому «звездить» не полагалось, честно и толково, проявив выдумку, хорошей фельетонной рукой подлатал разваливавшуюся на глазах конструкцию. Владимир Войнович сосредоточился на стилизации казённых бумаг, пришитых к действию несколько сбоку. Но этот приём будущему автору «Иванькиады» всегда удавался хорошо, и поэтому будем считать седьмую главу не провальной.
Катастрофичной оказалась предпоследняя глава. Фазиль Искандер, которому, казалось, подвластны были все оттенки юмора и иронии, который два года спустя выступит с великолепной повестью «Созвездие Козлотура», свой фрагмент провалил. Устроил довольно грубый карнавал с пародийными шпионами, идущими поперёк с таким трудом выровненного текста. Искандер поступил в конечном итоге просто не по-товарищески, не только не облегчив, а предельно осложнив задачу завершавшему роман Владимову.
Тому выпало смеяться последним. Однако вопреки пословице его смех обернулся обильным трудовым потом.
Георгий Владимов – писатель серьёзный, даже мрачноватый. Но главным образом серьёзный, обстоятельный. Ему удалось как-то закруглить роман, свести воедино линии, дать правдоподобный финал. Может быть, жребий в этом случае оказался вовсе не слеп и другой с задачей мог и не справиться.
Затянувшуюся шутку может спасти только жирная точка. Владимов её поставил. Позже «Неделя» уже не устраивала таких рискованных экспериментов. Кстати говоря, в безусловно затянутом романе всего 4 печатных листа. Несмотря на малый объём, его издали отдельной книгой, и даже в твёрдом переплёте, – уже в наше время. Как литературный курьёз, как раритет. Отрадно, что теперь «Смеётся тот, кто смеётся» в качестве факта литературной истории стоит на полке, а не прозябает в забытых подшивках.
Продолжение — в следующем номере «ЛГ»