Продолжаем публиковать исследование Михаила Хлебникова и Михаила Косарева, посвящённое роли юмора в русской литературе XX столетия (начало – в № 3–6). В этом номере – главы о романе Юрия Алексеева «Бега» и романе Аркадия Арканова «Рукописи не возвращаются».
Без последствий
Как будто по контрасту, а может быть, в силу волновой природы всего сущего очередной роман в нашем списке почти во всём противоположен предшествующему, хотя создавался приблизительно в то же время. «Бега» Юрия Алексеева (1972) – книга стилистически совершенная, написанная живым, свежим языком, когда юмор пронизывает каждую фразу. Чувствуется даже своего рода щегольство или озорство понимающего свои сильные стороны автора.
«Ночью по крышам катались драные коты и грохотали так, будто они были в сапогах».
Такой романный зачин, согласитесь, обязывает. И Ю. Алексеев с остроумием и весельем держит марку до конца. Ну вот, например, раз уж речь, как понятно из названия, об ипподроме:
«Сказывали, например, что он знает особенное трын-сено и потому может выиграть на любой лошади, даже на рысаке конного милиционера Зеленихина, охранявшего в дни футбола кассы стадиона «Авангард».
Юрий Александрович Алексеев – тоже фельетонист (как Ильф и Петров, как Егоров – Полищук – Привалов). Долгие годы он проработал в уже упоминавшемся журнале «Крокодил» и за роман взялся на пике своей журналистской карьеры – в сорок лет. Вероятно, многие типажи будущего романа встречались ему в ходе подготовки материалов для главного сатирического издания страны. Однако даже с поправкой на известную профессиональную деформацию роман у него получился запредельно острым.
Кто встречается нам на страницах книги? Беговые завсегдатаи и между ними – ипподромные «жучки»-махинаторы. Подпольный скупщик антиквариата и предметов искусства, который процветает и вообще прекрасно себя чувствует в социалистическом обществе. Основатель секты в российской глубинке, который также прекрасно себя чувствует среди доверчивой братии. Молодая красивая модель (редчайшая тогда профессия) отнюдь не строгих нравов. Советские кинематографисты, которые отправляются снимать фильм о полярниках на черноморское побережье. Туповатые народные дружинники, которых даже милиционеры считают дебилами. Новый тип – всеобщий незаменимый человек, доставала и ловчила, маклер взаимных услуг. И это незавершённый перечень.
Особенно поражает, что задолго до явления Зураба Церетели Алексеевым нарисован некий скульптор-монументалист, который своими циклопическими фигурами разоряет целые города. Чтобы на родине заслуживающих увековечивания героев местные власти не смели отказываться, ваятель задействует все административные рычаги.
Словом, в романе «Бега» к читателю прорвался целый хоровод свежих, полнокровных антигероев, ничего общего не имеющих с чахлыми, полузадушенными типчиками из списка разрешённых мишеней для сатиры. Неудивительно поэтому, что «Бега» в том же (!)
1972 году были пиратским образом переизданы на Западе. А именно в Лондоне – в издательстве некоего Флегона. Флегон специализировался на русскоязычной скандальной литературе – эмигрантской, диссидентской, даже советской, – лишь бы с оттенком сенсации.
Удивительно другое. Как, во-первых, рукопись прошла все стадии отбора и подготовки в издательстве «Советская Россия»? И почему, во-вторых, книга не была подвергнута публичному разгрому критикой, способной узреть крамолу и в гораздо более безобидных текстах?
Если заинтересоваться судьбой романа попристальнее, то выяснится, что ни на каком этапе никому текст не казался сомнительным.
«И вновь в Продолговатом зале редакции негде было яблоку упасть. Многие пришли со своими стульями, и их нетрудно понять... После продолжительного отсутствия на страницах «Крокодила» в редакцию явился фельетонист Юрий Алексеев и оправдал свою долгую отлучку сатирическим романом «Бега».
Аудитория признала причину уважительной.
С журнальным вариантом романа, напечатанным в № 1–2 «Молодой гвардии», собравшиеся уже были ознакомлены. Автор зачитал аудитории новые главы романа, который полностью выйдет отдельной книгой в издательстве «Советская Россия».
Это цитата из журнала «Крокодил», который, напомним, являлся «изданием газеты «Правда». Товарищи по перу лояльно и даже положительно отнеслись к сатирическому произведению коллеги, более того – его одобрила весьма консервативная уже тогда «Молодая гвардия». Итак, фрагмент романа был напечатан в журнале «тонком» и специализированном – сатирическом, в журнале толстом, литературном, и наконец издан книгой в одном из самых уважаемых издательств.
Но более достойно удивления и восхищения то, как сотрудник центральной советской прессы сумел написать абсолютно несоветский роман. Не антисоветский, что понятно и несложно, а именно свободный, без какой-либо оглядки...
Многочисленные отрицательные персонажи предстают как данность, как среда обитания. Автор не спешит их развенчать и привести к краху. Нет, кое у кого может и не срастись особо хитрая комбинация, но подпольный антиквар по-прежнему богатеет, жокеи вступают в сговор с «жучками», а моделька продолжает искать обеспеченного простофилю...
Достаётся и среде окололитературной. Набирающий популярность провинциальный драматург перебирается в столицу. Иван Сысоевич входит в моду, но и мода входит в него. Новоявленный москвич обрастает знакомыми, которые навязывают ему свои стандарты: как одеваться, как обставить квартиру. В квартире обязательна собака, а в зубах – трубка. Трубку курить тяжело, но ведь Хемингуэй...
«– Да, это был мужественный человек, – соглашался Иван Сысоевич и, морщась, запихивал себе трубку в рот, как удила».
В общем, взнуздывает неофита столичный околотворческий мирок.
Как объяснить отсутствие реакции на роман со стороны властей предержащих? Напомним, что в те времена практиковалось не только осуждение с газетно-журнальных страниц, но и административные меры. Бывало, что журнал или книгу запрещали выдавать в библиотеках и т.п. Возможно, что в случае с «Бегами» было принято самое правильное решение: замалчивание. Любая кампания осуждения лишь подогревала бы интерес, а тут он угас достаточно быстро.
Причиной этого было, увы, и очевидное несовершенство романа. Сюжет Алексееву явно не удался. Он поступил вроде бы правильно: наметил движущегося героя, шумную толпу персонажей. Если Бендер гонялся за стулом, то здесь целью погони («бегов») стала картина художника-наивиста, якобы стоившая огромных денег, которые всё тот же барышник-антиквар готов заплатить. Но чётко выстроить романную структуру автор не сумел. Одни и те же фигуранты отправлялись на юг, посещали несколько городов – и толпой возвращались в столицу. Зачем тогда был этот забег? Литературный герой путешествует ради встреч с новыми людьми. Представьте себе Чичикова, который в своей бричке совершил долгий путь, но не заехал ни к Манилову, ни к Плюшкину, ни к Коробочке, а Ноздрёв с Собакевичем не отставали от него ни на шаг.
Нет в романе и яркого главного героя. Ни Бендера, условно говоря, ни Чонкина. Проигравшийся на бегах художник Стас Бурчалкин – остроумный, в меру циничный, привлекательный внешне, располагающий к себе человек – является главным героем лишь формально. Он скитается за ускользающей картиной, но как-то неувлекательно, обречённо. Может быть, в силу явной вторичности образа. Нет у него и приземлённого спутника: Санчо Пансы, Планше, Паниковского с Балагановым или, скажем, доктора Ватсона.
Версию о намеренном замалчивании подтверждают и последующие события. Алексеев, с кем никто, надо полагать, профилактических бесед не провёл, окрылённый первым удачным опытом, очень быстро написал второй роман, и тоже сатирический. Уже в конце 1973 года «Крокодил» сообщал о новом детище Юрия Алексеева под названием «Пепел» и о том, что в следующем году его напечатает всё тот же журнал «Молодая гвардия». По сложившейся традиции тут же опубликована и небольшая глава из романа автора-крокодильца.
На этом всё. Товарищам из «Молодой гвардии», видимо, было указано на нецелесообразность второго захода, грозящего перейти в рецидив. Дошла ли рукопись до какого-либо издательства, вообще неизвестно.
Можно только гадать, был ли «Пепел» острее и бескомпромисснее «Бегов» или же, прошляпив один раз, власти просто решили не допускать раза второго. По напечатанному фрагменту трудно судить о содержании романа. Впрочем, в случае с «Бегами» автор, учитывая малые площади «Крокодила», дал для публикации относительно самостоятельный кусочек, являющийся боковым побегом, – чтобы не поставить перед читателем вопросов, остающихся без ответов. Вероятно, и из «Пепла» был выкроен более-менее законченный эпизод.
Содержание его таково. Эстрадный конферансье и куплетист в одном из выступлений продёрнул абстрактного хапугу-таксиста. Некий таксист, обладавший, напротив, мышлением предельно конкретным, узнал в шарже себя и серьёзно обиделся. Как-то добравшись до труженика эстрады, он потребовал публичного опровержения и обрисовал, что будет в случае отказа. Наряду с ультиматумом таксист передал конферансье «правильный» текст куплета, уже даже и зарифмованный. Тот весьма дорожил целостностью своего организма и в очередном концерте пропел:
На свои, на трудовые
Вставил зубы золотые (и т.д.)
Зал пришёл в восторг и полное веселье. Работник транспортного обслуживания населения не учёл силу туманных понятий «контекст», а также «ирония».
Всё это довольно остроумно, но, понятно, ни эстрадный халтурщик, ни левачащий таксист устоев не подрывали. Так что равновероятны оба предположения: либо Алексееву припомнили первый роман, либо он снова был излишне раскован в живописании социалистического быта.
Известен и третий роман Юрия Алексеева. Он вышел уже в перестройку и отношения к сатире и юмору не имел. Во всяком случае, после 1974 года фельетонист перестал писать в интересующем нас жанре.
В 2008 году роман «Бега» был переиздан. Но в современных условиях, когда книжный рынок перенасыщен и давно поделён на делянки, места ему не нашлось. Он опять остался не прочитан, хоть и заслуживает внимания хотя бы фактом своего появления – уникальный, выбившийся из своего времени текст.
Все жанры скучны, кроме хорошо сделанного
К началу 1980-х Аркадий Арканов уже был известным юмористом. Его рассказы в авторском исполнении выходили даже на грампластинках. Трудно судить, из чего сложилась писательская репутация Арканова. Юмористический рассказ по определению короток, а часто и сиюминутен. Правда, в составе vip-компании он поучаствовал в скандальном альманахе «Метрополь», который можно оценить как первую промоушен-акцию в нашей литературе. Аксёнов получил вожделенный (звёздный) билет на Запад, Вознесенский – «государыню», а молодой беззащитный Евгений Попов – глухой «жбан», выражаясь по-шахматному. Аркадий Михайлович остался при своих, никто его не притеснял, но и не задабривал.
И вот вскоре, в расцвете творческих сил, признанный юморист решил выступить с крупной формой. Роман «Рукописи не возвращаются» пришёл к читателям в 1986 году.
Репутация, надо сказать, работала. Ещё до публикации (она состоялась в журнале «Юность») побежала молва, что Арканов написал «очень острый» роман и к тому же безжалостно вывел в нём себя самого.
Однако сразу скажем, что даже по части остротыґ «Рукописи не возвращаются» уступали «Бегам» Алексеева, написанным на полтора десятилетия раньше. Но это не главное разочарование от прочтения. В первую очередь озадачивало отсутствие юмора как такового при очевидных попытках если не насмешить, так хотя бы осмеять.
«Вовец – публицист. Колбаско – поэт. Вовец и Колбаско – друзья, поэтому до драки у них дело почти никогда не доходит. Биография Колбаско типична для многих поэтов нашего времени. Детский сад, школа, техникум, работа, поэзия. И, как часто бывает, счастливая искорка случайности, попав в глубоко скрытые резервуары поэтического горючего, вызвала чудовищный взрыв таланта. Колбаско тихо жил в анабиотическом состоянии младшего бухгалтера одного из филиалов мухославского химзавода. Кстати, способность и любовь считать свои и чужие деньги сохранилась в нём до конца жизни и оказала колоссальное, можно сказать – животворное, влияние на его последующее творчество».
Это рядовая, проходная цитата. Таков по большей части весь текст, посвящённый литературной братии, кучкующейся вокруг провинциального журнала «Поле-полюшко». Отметим уже знакомую нам навязчивую игру в уморительные фамилии, дополненную здесь ещё и топонимом. Мухославск, как вы понимаете, изящно отсылает нас к современному городскому фольклору, где существует устоявшееся название глухого городка.
Кстати, ещё одного героя зовут Аркан Гайский. Он сатирик, и судьба к нему немилостива. Арканом, как известно, друзья называли самого Аркадия Михайловича. Причины, по которым автор передал это узнаваемое имя своему персонажу, неясны. Во всяком случае, никакие автобиографические мотивы в романе не прочитываются. К слову, кроме Аркана вам встретятся имена Индей, Рапсод, Алеко и т.п.
О сюжете. Выбирая ход, который завязал бы серию ядовитых портретов в одно целое, автор обратился к рамочной композиции. А ещё точнее будет сказать, что Аркадий Михайлович задумал этак амикошонски приобнять Михаила нашего Афанасьевича. У Булгакова почти фельетонные московские главы перемежаются с трагическими библейскими. И у Арканова использован тот же приём: в повествование о современности, о возне внутри провинциального литературного круга оказывается вложена некая псевдовосточная притча о тиране-философе. Она приводится полностью, но с разбивкой на главы. Так случается, что главы, по одной, прочитывают самые разные действующие лица (притча – это рукопись неизвестного автора, попавшая в редакцию журнала «Поле-полюшко»). С ней по необходимости знакомится главный редактор, из любопытства – его жена и т.д. На каждого из прочитавших текст оказывает мистическое, иррациональное, но очень конкретное воздействие, чем, собственно, и движется сюжет. У кого-то вдруг случается приступ творческого вдохновения, у другого обостряется либидо, а Гайский, видимо, мало склонный к возвышенному, получает диарею. В итоге рукопись так бьёт всех по нервам, что забыты правила пожарной безопасности, и редакция журнала сгорает со всеми бумагами. Здесь Аркадий Михайлович отчасти поправляет своего великого предшественника, утверждавшего, что рукописи не горят. Оказывается, не только не возвращаются, но и вполне себе сгорают. Да ещё какие рукописи! На изучение безвозвратно утраченного манускрипта стоило бы направить лучшие силы нескольких научных институтов разного профиля...
Всё это скучно, скучно и ещё раз скучно. Даже если не ставить роман в ряд юмористических, а принять, что Арканов создал собственный, уникальный жанр, всё равно это неинтересно и почти бессмысленно. Кому-то может показаться, что причина в неудачных пропорциях высокого и низкого. Конечно, притча великовата для «внутренней матрёшки», но дело проще: это просто плохо исполнено. Как будто пером члена редколлегии журнала «Поле-полюшко». И философия жидковата, и шаржи неискусны. Ни одного живого лица, ни одного острого слова, ни одного парадоксального поворота. Ради чего тогда это читать (и писать)?
Роман «Рукописи не возвращаются» не стал заметной творческой вехой в биографии сатирика. Арканов вообще по большей части вспоминается как лицо с телеэкрана. С определённого момента он преобразился в писателя, которому необязательно писать книги. Статус участника и ведущего телепередач поддерживал его писательскую репутацию куда эффективнее. Возможно, отзвук этого мы услышим в следующей главе.
Продолжение – в следующем номере «ЛГ»