Николай Шамсутдинов. Пир для интерпретаторов (Dialog, Neues Munchner Kunstforum e.V. / Диалог, Новый Мюнхенский культурный форум, Ubersetzung / Пер. (r/d) Ilja Samoilenko, Printed in Germany 2020 / Германия, 2020). – 180 с.
Николай Шамсутдинов. Яблоко раздора – книга юмора и сатиры. Стихи. – Тюмень: Изд-во «Вектор Бук», 2019. – 360 с.
Николай Шамсутдинов. Избранное. Пятитомное собрание избранных произведений. – Тюмень: Изд-во «Вектор Бук», Т. 1–5 – 2018. – 528 с.
Николай Шамсутдинов. Патрицианка: Книга лирики. – Тюмень: Изд-во «Вектор Бук», 2018. – 352 с.
У известного поэта Николая Шамсутдинова, которого Станислав Золотцев, к сожалению, уже ушедший поэт и критик, называл «одним из самобытнейших российских стихотворцев», недавно вышла поэтическая книга в Германии. А прошлый, 2019 год стал для него юбилейным. Серьёзную дату юбиляр воспринял не эсхатологически, а оптимистически, издав, при поддержке Правительства Тюменской области, пятитомное собрание сочинений «Избранное», а также книгу поэтической сатиры и юмора «Яблоко раздора». В неё вошли пародии, авторские афоризмы, метко названные Шамсутдиновым «законсервированной мудростью», и катрены:
На подарки нам скупа природа…
Потому-то и любуюсь я
Женщиною – ложечкою мёда
В бочке дёгтя, в бочке бытия…
Данное четверостишие прекрасно иллюстрирует восторженное отношение поэта к женщине. Критик, доцент ТГУ В. Рогачев, говоря о любовной лирике Н. Шамсутдинова, выделял в стихах поэта «трепетное, нежное преклонение перед женщиной, гармонизированное в свободно льющихся образах». В интервью Н. Шамсутдинов приводит ещё один отзыв С. Золотцева: «Я всегда знал, что ты безумно талантлив, – писал ему собрат по перу после прочтения любовной лирики. – Это действительно современный Гимн Любви во всех её проявлениях. Песнь Песней нынешнего русского поэта…»
Н. Шамсутдинов – прекрасный переводчик: переводит он стихи тюменских и казанских татарских поэтов (Б. Сулейманова, З. Акбулякова, Р. Ибрагимова, Г. Рахима и др.), чеченского поэта А. Осмаева, с языка манси – стихи М. Вагатовой, поэзию ханта Д. Ругина и многих других. По сути, Н. Шамсутдинов является мостом между разными культурами: единственный из тюменских литераторов, он был приглашён в Данию, где прочитал цикл лекций о русской поэзии в Королевских университетах Копенгагена и Оденсе (1991). В. Рогачев, говоря о лирике поэта и обещая «пиршество для гурманов», отмечал взаимосвязь Шамсутдинова с мировой и европейской культурой. О том же писал С. Золотцев: «Эллинистическое движение строки, с «переливаниями» групп дактиля, амфибрахия и анапеста, звуковая аллюзия античного движения стоп… Образы и реалии древнегреческого и древнеримского мифов, евангельско-библейский словарь, лексика западных поэзолегенд – всё это как-то удивительно и органично смыкается у него с тюркской почвой мелоса и фольклора». Критик Ирма Юстус, убеждённая, что Н. Шамсутдинов – исключительное явление в современной литературе и что он соседствует с пантеоном творцов мировой поэзии, называет его стихи «альтернативой повседневному убожеству». Критики отмечали ещё и особые эпитеты поэта, их многозначность. Ранние стихи Н. Шамсутдинова, 70–80-х годов, очень отличаясь от стихов более поздних, «тёмных», усложнённых по стилистике и философской парадигме, были исполнены оптимистического накала, в них жили и творили люди труда, звучала тревога за сохранение природы; недаром его поэму «Покорители» В.П. Астафьев предварил такими словами: «Поэма-боль, поэма-крик, поэма – смятение нашего разума, ибо только разум способен спасти нас и летящую в безбрежном пространстве планету, по нашей вине и разнузданности всё более впадающую в инвалидное состояние».
Феномен поэта Николая Шамсутдинова, на мой взгляд, заключается в том, что, будучи одним из самых заметных советских стихотворцев, имевших своё лицо и не обойдённых славой, публикациями и премиями, он не мумифицировал свои прежние стихотворные достижения, не застыл на воспоминаниях о былом успехе, который был весьма заметен (к примеру, в начале 80-х гг. Евг. Евтушенко на Всесоюзных днях Маяковского в Грузии назвал его «автором гениальных образов»), а совершил весьма рискованный резкий переход к совершенно иной поэтике, отталкиваясь от культуры, книги, но одновременно не утрачивая связи с жизненными впечатлениями. Страна, в которой вырос поэт, рухнула, противоречивая, сложная, прогностически непредсказуемая жизнь окружает его теперь – и рефлексия лирического героя становится всё тревожнее: «Мир катастроф. Неоновою россыпью / горя, трещат, в содоме городов...» Образы приобретают многослойность, косвенно воспитывая вкус читателей и его культуру, пострадавшие от массовой ориентации на упрощение. Зачастую образы афористичны: «убожество божеств гламурных», «эстетический стоицизм», «исповедник муз», «вечность есть архетип, заключённый в архитектуре» и так далее. Стиль (вспомним О. Шпенглера) – это и культура, и судьба. Симон Гурарий, концертирующий по миру пианист, писатель, редактор журнала «Dominante» (Мюнхен), подчеркнул, награждая Н. Шамсутдинова Международной премией «Dominante-Preis 2019» «За выдающиеся открытия и развитие новых эстетических принципов в литературе», что «стихи поэта отмечены неповторимой, энергичной, выпуклой, хорошо узнаваемой интонацией». А в своей приветственной речи добавил: «...твои неповторимые в своём кристаллическом блеске стихи... Ты «трудный автор» для массы, привыкшей заглатывать «литературные наслаждения» без затраты сил». Действительно, произведения Н. Шамсутдинова 1990-х–2000-х гг. невозможно читать без интеллектуального напряжения и культурологического соучастия:
И за полночь, простёрт, в молчанье, вдоль
безлюбия чужого, к изобилью
рацей, он убаюкивает боль,
надсадно обернувшуюся былью.
Жизнь бьёт его, кремнёва, – не добьёт,
плодя, в текущих подлостях, обиды,
покуда, в искупленье, не пошлёт
смерть Филемона – у колен Бавкиды…
В очень значимой для Н. Шамсутдинова книге «Патрицианка» (2018) поэт, уходя от тематических стихов, выявляет своё отношение к языку как первоэлементу поэзии. Стихи его максимально усложняются, поскольку сцеплением слов часто служит семантическая «валентность» рядом стоящих, нередко заключающаяся в самом их созвучии, а отнюдь не в прямом смысле слова или фразы. С. Аверинцев как-то признался: «Иногда приходится идти на затруднённый способ выражения, чтобы разрушить автоматизм скользящих мимо слов, «разбудить» себя и читателя». «Патрицианка», на мой взгляд, относима к явлениям такого именно характера. Астрофичность – характерная примета стихов, отмеченная критиком И. Матвеевой. Тема и сюжет не исчезают, но становятся менее конкретными, а главное, сквозными, соединяя стихи книги одним лирическим героем – странствующим Одиссеем: архетипический образ для любого настоящего творца («Жить упованьем, что жизнь – это топливо для / Фантасмагорий Гомера») у Н. Шамсутдинова насыщается личной образностью, интенсивной эмоцией, настоящим лиризмом:
Закроешь глаза и внезапно откроешь глаза,
Проснувшись от грома, – в листве увязая по оси,
В сон ломится, не разбирая дороги, гроза,
И, не отступаясь, в лицо погружается осень.
Одиссей, по О. Мандельштаму, «пространством и временем полный…», у Н. Шамсутдинова «в дощатой скорлупке, ведомый Афиной / на дымок очага, нетерпением полн, / с приближением к Итаке…». А Пенелопа верна и таит тихую боль любви «под скрипучее бденье / ткацкого, в узловатых морщинах, станка».
Одиссей Н. Шамсутдинова имеет и свои особые черты: он протестует против опошления жизненных смыслов, воспринимая такое снижение трагически: «Осточертев, при внешней безучастности, / Тем откровенней, то бишь тем честней, / Суть люда – в разделившем участь частности / При общем разложенье духа...» Разложению духа можно противопоставить только лишь гармонию, рождающуюся из единения человека с человеком, человека с Природой, человека с Космосом, то есть, по сути, путь к гармонии есть первый шаг на духовном пути к Богу. А иначе – падение и дорога к апокалипсису:
...Трубную весть органа
из глубин подаёт нам субстанция Иоганна
Себастьяна Баха, не требующая иных
сфер. Но, под ламентации о прозябанье пошлом
и грядущем коллапсе, в его посвежевшем прошлом –
наше будущее?!
Стихи Н. Шамсутдинова, с одной стороны, сигнализируют о дне нынешнем, с другой – заключают его в мифологическое кольцо вечности:
Под ропот листвы неизменных плакучих аллей,
Застиранных вечным ненастьем,
с рефлексией скифа,
Закроешь глаза и откроешь их, медленный, с ней –
По разные стороны времени, жизни и мифа.
Имено так: «По разные стороны времени, жизни и мифа» – ведь поэт всегда «ретранслятор трансцендентного» и «толмач его»...
Читая стихи Николая Шамсутдинова и невольно пытаясь понять причину радикальной метаморфозы его поэтики, приходишь к выводу: причина не только и не столько в тотальных социальных переменах и адаптации к ним, сколько в движении души поэта, получившей, благодаря социальным переменам, «грант свободы». В стремлении отыскать свою единственную, сокровенную поэтическую ноту, в стремлении к совершенству:
…дай мне отдохновенья, вдохновение,
от неусыпных милостей твоих…
Тогда уже и спросится сторицею
за камерное бдение вдвоём
со странницей по вечности, страницею,
с которой на два голоса поём…