Найти созвучия классики с днём сегодня-шним – одна из самых сложных задач в современном театре. Попытка уловить во времени те частотные вибрации, то волнение и трепет, которые вовлекут и актёров и зрителей в единый художественный поток – задача для режиссёра трудновыполнимая. Но если эти созвучия найдены, если между залом и сценой натягивается единая струна, а мысли и чувства звучат в унисон, тогда даже самый сложный материал обречён на успех.
Масштабный эпос Александра Солженицына «Красное колесо» созвучен современности. Действие динамичной инсценировки эпопеи классика, блестяще выполненной Ольгой Любимовой, разворачивается на самой большой сцене Европы, зрители также разместились на сцене. Пространство огромного зала Театра Армии до определённого момента скрыто экраном, потом в знаменитой правительственной ложе мы увидим семью последнего русского царя. Сценографическое и художественное решение спектакля в постановке Бориса Морозова эпично и уникально (художник-постановщик Анастасия Глебова), зритель теряет ощущение театра – он напрямую вовлечён в действие, следит за ходом трагически кровавой истории России в период с 1914 по 1917 год. Вехами-эпизодами проходят перед нами воспоминания Николая II, заговор и покушение на Петра Столыпина, суд над Дмитрием Богровым, грозовые ветры Первой мировой, зловещая подготовка Февральской революции и фанатичный в своём размахе путь Ленина к Великому Октябрю – всё это спаяно единым, зримым и ощутимым мыслеобразом красного колеса. Колесо истории и фортуны в своём роковом и стремительном вращении не щадит никого. Вращается малый круг, и зрители сидят неподвижно, но с каждым эпизодом нас всё больше затягивает в воронку неотвратимого движения истории.
В спектаклях Б. Морозова всегда присутствует единство и слаженность актёрского ансамбля – явление сегодня уходящее, – но в этой премьере есть два звенящих камертона-образа, которые не только задают тон повествованию, определяя его динамику, но и заставляют зрителя положить на чашу весов своих раздумий и размышлений те самые идеи о судьбе России, два полюса, две грани: Николай II (Андрей Егоров) и Владимир Ленин (Денис Кутузов). Образы опасные – легко уйти в ложный пафос, иконописную святость или просто в карикатуру. Оба актёра наполняют знакомые нам персонажи истории личным содержанием, настолько пронзительным и ярким, что форма тут уходит на второй план. У Андрея Егорова в момент подписания отречения от престола на словах о цесаревиче Алексее, о его «некрепком здоровье» дрожит голос и перехватывает дыхание – сыграть такое сложно. Николай II здесь не мученик и не святой, а живой человек, верящий, ошибающийся, надеющийся и до самозабвения любящий Россию.
Владимир Ленин в исполнении Дениса Кутузова буквально одержим идеей революции – энергия актёра, горящий взгляд и вера в необходимость тотальных перемен буквально зашкаливают. Ленин в спектакле начисто лишён грима, картавости, всех внешних атрибутов вождя, даже кепка появляется изредка, ну разве что снимают один раз с пыльного постамента как памятник, но и в том видится горькая ирония, в этом «ожившем» из праха истории монументе живут грозная разрушительная сила, гипнотическое воздействие, буквально физически ощущаемые в спектакле. Как тут не вспомнить хрестоматийно известный ответ Алексея Дикого на вопрос Сталина о том, как ему удалось столь точно передать его образ: «Я играл не вас, товарищ Сталин, а представление о вас советского народа». Ленин окружён фантасмагорическими тенями (художник по свету Тарас Михалевский) во время договора о финансировании революции с «Мефистофелем» Парвусом (яркая работа Антона Морозова), Надеждой Крупской, в глазах и движениях которой словно есть осознание всей трагической участи как Ленина, так и революции, да и собственной судьбы (Татьяна Морозова решает образ трепетно и пронзительно), наконец, окружён и революционерами-однопартийцами, но при этом Ленин – фанатик-одиночка, возможно, и раскрутивший это дьявольское красное колесо, которое уже не остановить.
Важно, что трагедия России начала прошлого века, к осмыслению которой мы только приходим в последние десятилетия, рассмотрена как трагедия каждого в этом кровавом водовороте: трагична судьба полубезумного террориста Богрова (Александр Рожковский), трагичен Пётр Столыпин (Андрей Новиков) во всех своих стремлениях, заблуждениях и раскаяниях. И это не абстрактные фразы – в финальном монологе актёр блестяще передаёт боль русского человека за Отечество, за родных и близких, боль и разочарование за то, что не смог, не успел, не довелось…
Стилистически непростой текст Солженицына, почёркнуто документальные диалоги переданы живым и понятным языком, заставляющим сопереживать и прислушиваться. Прислушиваться, например, к сетованиям и резким выпадам Александры Фёдоровны в адрес «бедного Ники» (Анастасия Бусыгина), горькому разочарованию в сыне Марии Фёдоровны (Алина Покровская), брошенным, кажется, мимоходом в толпе, но колким и точным фразам тётушек, сестёр и племянниц. Актёрский ансамбль (с пронзительными работами Евгения Марченко, Кирилла Кирилличева и других) эпично и слаженно действует в пространстве необычной сценографии. Музыкальный фон с голосом Солженицына, песнями Фёдора Шаляпина, зловещими мелодиями предгрозовой революционной поры (композитор Рубен Затикян), сплавленными со стуком колёс мчащегося поезда, со--здают напряжённую в своей эмоциональной структуре палитру подлинной исторической хроники, по глубине и трагизму сопоставимой с шекспировской. Сравнение вполне допустимое, поскольку элементы шекс-пировского театра органично вплетены Б. Морозовым в ткань повествования. В сцене, где Николай II смотрит «Сказку о царе Салтане», пышно разодетый сказочный царь вместе со всеми поёт «Боже, царя храни!», а при убийстве Столыпина бросается по авансцене наутёк – от таких параллелей становится жутко. Срабатывает эффект узнавания.
Александр Рожковский в роли Дмитрия Богрова (слева)
и Андрей Новиков в роли Петра Столыпина
Ещё более пугающими, будто взятыми из сегодняшнего дня, выглядят революционные планы Парвуса о разделении России, экономической блокаде, религиозных войнах на Востоке, агрессии Америки. Мысль лежит на поверхности: а не есть ли вся наша история вращение некоего колеса, где всему неизбежно суждено повторяться? И словно в подтверждение этих догадок после отречения государя на сцену на руках выносят, подобно статуе, Ильича; большой круг сцены, на котором сидят зрители, приходит в движение, а сверху водопадом опускаются алые знамёна, слышны обрывки речи Ленина: «отдать Украину, Грузию, Финляндию!...» С дьявольским скрежетом крутится колесо истории. Здесь становится ясно, что мастерство актёра, режиссёра, писателя не только в том, чтобы воссоздать и понять эпоху, почувствовать время, но и в том, чтобы предостеречь, предупредить, предугадать. От прозрений искусства, которое, как правило, побеждает жизнь, становится страшно.
Но вот на мгновение всё замирает, и перед зрителями, как из далёкого сна о прошлом, возникают молодой солдат и девушка. Закончилась война (или войны), они выжили, договариваются всегда быть вместе – любить, радоваться жизни. Отчего же в двадцатом веке это давалось с таким трудом? Не оттого ли, что произошла утрата Бога, веры? Бог есть любовь. Не возносясь к церковным хоругвям или богословским эмпиреям, Борис Морозов со своей командой смог сказать это просто и внятно, мысль очевидна, как очевидно и неумолимое вращение колеса истории, а чтобы оно не перемалывало человеческие жизни, как это происходило весь двадцатый век, и – не дай бог! – случится снова, хочется повторить только одно: «Любите Россию!»
Пётр Абрамов