ЛИТПРОЗЕКТОР
В основу своего нового романа «Чудо» Юрий Арабов положил историю, известную как «Зоино стояние». Предание гласит, что дело было в Куйбышеве, как тогда называлась Самара. Вечером 31 декабря 1955 года девушка по имени Зоя Карнаухова собрала у себя знакомых на вечеринку (по другой версии, она участвовала в веселье на квартире знакомых). Среди гостей ожидался и некий Николай – молва называет его приятелем Зои, а то и вовсе её женихом. Как бы то ни было, он не появился. Подруги принялись поддразнивать девушку: «А ты чего не танцуешь? Да забудь ты про него, не придёт он!» Зоя схватила со стены образ Николая Чудотворца и воскликнула: «Раз нет моего Николая, потанцую со святым Николой!» Всем стало не по себе, её попытались образумить, но тщетно, лишь услышали в ответ: «Если Бог есть, то пусть он меня покарает!»
Сверкнула молния, ударил гром – и богохульница, окаменев, застыла посреди комнаты, сжимая в руках икону. Так она простояла почти до Пасхи. Незадолго до Светлого воскресенья священник, отслужив молебен, смог взять из её рук образ, после чего к Зое постепенно вернулась способность двигаться. О её дальнейшей судьбе рассказывается разное: умерла через несколько дней после той Пасхи, была упрятана властями в психушку, ушла в монастырь…
Споры вокруг этой истории идут до сих пор, и весьма бурные. Пылкие атеисты категорически отрицают саму возможность столь очевидной Божьей кары, отыскивая корни истории то в сфере психиатрии, то в области чистых мифов и легенд. Среди верующих находятся не менее горячие головы, предлагающие снять на сюжет о «Зоином стоянии» переполненный благочестивым ужасом триллер и показывать его под Новый год вместо «Иронии судьбы», дабы гражданам было неповадно в эту ночь вообще что-то там праздновать.
Ну если за дело взялся сам завкафедрой сценарного мастерства ВГИКа, фильма нам, скорее всего, не миновать… А пока что мы имеем роман, сюжет которого почти полностью повторяет описанную историю, но действие автор перенёс из Самары-Куйбышева в некий безнадёжно захолустный уральский городок при металлургическом заводе.
Автор очень старается с первой страницы настроить читателей на мрачный лад. В мерзости живёте, дескать, дорогие товарищи, в пакости, вот смотрите и ужасайтесь теперь. Добросовестный читатель, конечно, постарается ужаснуться при виде маленького закопчённого городка, где «одинокие фонари раскачивались от снежной крупы, освещая неширокие улицы, заметённые снегом по горло, до резных наличников, до наглухо закрытых форточек». И тут же споткнётся этот Добросовестный, растеряв благие намерения, поскольку трудно представить себе, чтобы населённый пункт при вроде бы немаленьком заводе, работающем день и ночь, был вот так засыпан снегом.
Ироничный читатель, оценив словесный выверт, хмыкнет: «Где у улицы горло?»
Ладно, будем считать случайной неточностью, непрояснённостью. Следующая примета безнадёжного советского бытия – уже сам упомянутый завод «с одинокой трубой, похожей на жерло наведённой на небо пушки». Звучит впечатляюще, вздохнёт Добросовестный, вот только завод, впоследствии именуемый даже не заводом, а комплексом, – как уже говорилось, металлургический, то есть вряд ли способный обойтись одной трубой, не котельная ведь и не прачечная. Причём полагающаяся ему, металлургическому, коллекция труб, кою при желании можно сравнить с целой батареей, нацеленной опять же на небеса, никак не могла повредить авторскому замыслу по изображению местного апокалипсиса…
Ироничный читатель без лишних слов предположит, что г-н Арабов просто никогда не видел металлургического завода.
Весьма вероятно, что и редактор книги Д.З. Хасанова отродясь на подобном производстве не бывала, однако чтобы не пропустить в печать такую развесистую клюкву, как «вой ледяной пороши», специальных знаний вовсе не требуется, могло бы хватить и здравого смысла. Пока Ироничный читатель хохочет, вспоминая хрестоматийный «стремительный домкрат», Добросовестный смущённо информирует автора и редактора «Чуда», что порошей называется слой свежевыпавшего снега, который в отличие от метели, бурана и прочих ветров выть категорически не способен.
Дальше – больше. «Серый кот, лежавший в ногах, ощерившись, словно пушистый ёж, поднял голову». Автор, желая написать «ощетинившись», перепутал слова, а редактор опять не заметил ляпа? Или тут скрывается потаённый авторский замысел по напоминанию того факта, что ёжик способен щериться? Наверное, способен, раз может мышей ловить, только к чему такие сложности… От главного отвлекают.
Но когда дело доходит до описания собственно чуда, читателям – хоть Добросовестному, хоть Ироничному – становится совершенно не до того. Всё заслоняет феерический образ столяра, которому снится, «что перед ним лежит тяжёлая чушка, которую надо взять рубанком. Но не даётся проклятая чушка… и хоть бы одна стружка с неё упала. И во сне говорит кто-то Павлу Игнатьевичу хриплым голосом вскипевшего чайника: «Нужно не рубанком брать, а фуганком!..» «Как же фуганком, не понимает он, – когда чушка сделана из железа?..»
Так… вдохнули-выдохнули. Забвение того обстоятельства, что железо не строгают ни рубанком, ни фуганком (ну если только есть горячее желание быстро привести инструмент в состояние, когда его останется лишь выбросить), и впрямь понять трудно. Или по мысли автора мы должны сами догадаться сделать поправку на алкогольную интоксикацию персонажа? Как бы то ни было, Павел Игнатьевич исторгнут милицией из рубаночно-фуганочного кошмара и призван выпилить кусок дощатого пола под ногами окаменевшей девушки. Вот он приступает к делу: «Взяв в руки долото, столяр ударил его молотком. Просунул в образовавшееся отверстие стамеску и попытался сделать первый распил». Стамеской решил пилить, ага. Что ж чудесного в провале такой затеи?!
Но это всё ляпы да ляпы, а вот истинный шедевр изящной словесности: «В отделении милиции было тепло. Где-то над головой журчали трубы канализации. Стены без обоев, крашенные в тошнотворный бледно-зелёный цвет, указывали на принадлежность к могучему государству, которого боялись все по ту и по эту сторону границы». Оба читателя, Добросовестный и Ироничный, потрясённо умолкают перед лицом величия и глубины этого образа не в силах постигнуть, что же хотел сказать автор.
А мы тем временем предоставим слово ему самому. В интервью журналу «Нескучный сад» Юрий Арабов говорит следующее: «Человек, не видящий чуда в другом человеке, не воспримет и любое другое чудесное событие. Он может потом, когда это событие сделают культом, биться лбом и креститься; но это не значит, что он что-либо понял». Разве плохо сказано? Да хорошо, просто прекрасно! Вот только почему ж тогда все герои романа больше похожи на сборище уродов, чем на собрание чудес? Они же люди, те самые люди, в которых и надо бы видеть чудесное начало, искру Божью! А кого представляет нам почтенный автор? Вот главная героиня – «сонная Танька, ледащая и поджарая, как вешалка, на которую накинули ночную рубашку». Её мать, которой, по преданию, положено быть благочестивой, а в романе она в Бога не верит и живёт так, «будто на мозги её была пролита липкая нефтяная плёнка». Священник с «мутным взглядом». Свердловский журналист, озабоченный проблемой: «Разве может быть дом с коллективным нужником, когда, сходив в него, приходится жечь втихаря газету, чтобы огонь уничтожил обличительный запах, потому что запаха не может быть у человека, знающего наизусть «Сероглазого короля» и носящего импортный плащ из пластиката…» Никита Хрущёв, «этот толстый жук», начинающий день «с гранёного стакана». И прочие, прочие, прочие без просвета. После этого финал с героиней, вознамерившейся всячески служить людям, выглядит искусственным и нарочитым, тем более что слова о любви перемешаны в нём всё с теми же приметами физиологического триллера. Вроде и описано чудо буквами и словами, а чудесности-то и близко нет.
И неудивительно. Не подобает литератору, взявшемуся за роман о чуде Господнем, с таким явным омерзением писать о людях и веселить нас, грешных, россыпью ляпов, провоцируя Ироничного читателя на шуточки, мол, написать такое можно лишь, никогда не держа в руках предметов тяжелее стак… то есть авторучки. Нет, это не мелочи. Потому что автор переполненной ляпами книги руководит подготовкой будущих сценаристов во ВГИКе, то есть определяет будущее нашего кинематографа. Можно ли в такой ситуации ждать от кино чудес, прорывов и 
открытий?.. На фоне одинокой трубы металлургического завода под вой ледяной пороши в обществе ощерившегося пушистого ежа и столяра, не отличающего стамеску от пилы, никакое чудо не свершится. По той простой причине, что рассказывающему о нём никто не поверит.
Чудо: Роман. – М.: АСТ: Астрель; Владимир: ВКТ, 2009. – 221 с.