Когда я в одну прекрасную минуту понял, что мой давний приятель Владимир Скворцов – великий поэт, я впал, как сегодня принято говорить, в изменённое состояние. Ещё лет десять назад я бы начал бегать, махать руками и кричать. А тогда я просто сел на пятую точку, и мысли были такие:
– Этого не может быть!
Несколько придя в себя, при этом не выбравшись из изменённого состояния, я вновь открыл сборник стихов «Свет надежды» Владимира Скворцова, подаренный мне автором в 1997 году с тёплой и трогательной надписью, и тщательно перечитал несколько стихотворений подряд, а затем, убрав книжку в портфель, позабыл о ней. И напоролся на неё спустя несколько долгих лет. И она ударила по моим мозгам электрическим разрядом.
Вот простенький вроде бы стих, который называется «В юности»:
Коровка Божья на руке,
И стрекоза на шляпе Верки,
Кувшинка светится в реке
Огнём из газовой горелки.
Цветы и солнце на лугу,
И пенье птиц на всю округу.
А мы сидим на берегу
И улыбаемся друг другу.
Это и есть настоящая поэзия – когда несколько слов живописуют картину, на отражение которой в прозе уходит несколько абзацев. И когда эти несколько слов долго не можешь забыть, а вспоминая их, ощущаешь радость, как от приятной встречи.
Это стихотворение показывает автора как тончайшего лирика, создающего из простых слов яркое, солнечное полотно, которое, несмотря на весь свой оптимизм, рождает в душе тихую грусть по светлым ощущениям и чувствам ушедшей юности.
Мощь лирического дара, его остроту Скворцов демонстрирует и в своей любовной лирике:
Прости.
Я, видимо, уйду.
Непонятый, покину стаю.
И птицей, мёрзнущей на льду,
Я в одиночестве растаю…
Я – весь в себе,
Я – вдалеке,
Ты мне напрасно повстречалась.
Любовь слезинкой по щеке
Ползла…
И тихо оборвалась.
Яркое, сильное, скальпельной остроты стихотворение, вскрывающее состояние, когда запредельность переживаний микшируется, сглаживается осознанием неизбежности разрыва.
Все мы, живущие после Есенина, испытали на себе его мощное воздействие. И русскому человеку этого невозможно избежать. Можно, думается, сформулировать и ещё определённее – если в твоих стихах нет есенинских ноток, то ты не русский поэт.
Вспомним самое раннее стихотворение Скворцова, точнее, самое известное из его ранних произведений. Называется оно «Осень в деревне»:
Мёрзнет мокрая дорога
с длинным шрамом колеи.
В луже льдинка-недотрога
силы пробует свои.
Разрумяненные клёны
как на сцене сельский хор…
Возле сосенок зелёных
шелестит осин костёр…
А у ёлочки-девицы
есть косметика своя:
красит инеем ресницы
перед зеркалом ручья.
Притаившись где-то рядом,
от волненья сам не свой,
любопытным
впился взглядом
в ёлку тополь молодой.
Коркой льда хрустит дорога,
меркнет небо за рекой…
За родительским порогом
печка, ужин и покой…
1974 г.
Не надо быть знатоком поэзии, чтобы увидеть – из каждой строчечки здесь, по-доброму улыбаясь, торчит Сергей Есенин. И это хорошо.
Когда-то Есенин заявлял, что он последний поэт деревни. Он, безусловно, прав. Сказать такое мог только человек, перебравшийся из деревни в город на постоянное проживание. И сказать такое он мог только горожанам. Однако среди тех, на чьём творчестве ясно виден отпечаток патриархально-деревенского уклада, кто всегда пишет о деревне, и даже когда не упоминает о сельской жизни, ощущение того, что поэт и читатель всё равно пребывают в сельской архитектонической среде, был (и есть) Николай Рубцов. Последним поэтом деревни среди наших современников является Владимир Скворцов.
...А есть ли рецепт счастливой, благополучной жизни? Чтобы не было таких страданий, на разрыв? Да, такой рецепт есть. Об этом в стихотворении «Желать и верить», наполненном точнейшим сакральным смыслом:
Судьба у всех – от Бога ноша,
но даже в трудные года
ты думай только о хорошем,
желай хорошего всегда!
Желать и верить – не зазорно,
и, если ты приложишь труд, –
твои желания, как зёрна,
из пашни веры прорастут.
И пусть порой слепит пороша,
Но, чтобы солнечней был май,
ты думай только о хорошем
и всем хорошего желай!
Задолго до того, как в широкое сознание было внедрено представление о том, что наши мысли материальны, что они определяют качество жизни, что формирование мыслеобраза своей цели, продумывание до деталей, как она выглядит, способствуют скорейшему её достижению, Скворцов совершенно чётко сформулировал парадигму достижения счастья – солнечного мая.
Для этого надо иметь желания, они должны быть хорошими, и надо стремиться претворить их в жизнь, во-первых, веря в то, что это произойдёт, и, во-вторых, прикладывая для этого усилия. И, что очень важно, надо желать всем только хорошего. Чётко, лаконично, и правильно – как с точки зрения православной, так и человеческой. И эзотерической.
Чего же желает сам поэт? Об этом он пронзительно-ярко сообщает в стихотворении «Яблоня»:
В хуторе брошенном,
вся покалечена,
с чёрной безлиственной головой
прячет плоды свои
яблоня-женщина
в хрупкой
единственной
ветке живой.
Все мы пребудем
в объятиях осени…
Пусть посмеётся
судьба надо мной,
только бы люди
меня не забросили
так же,
как яблоню с веткой одной…
Первые же строчки рождают фонтан эмоций, столь мощный, что начинаешь искать виноватого, а на глаза набегает слеза. Высочайшее мастерство пульсирует на гребне эмоционального накала, сам поэт потрясён тем, что происходит, и это потрясение вызвано подлинностью трагедии, а не кичем полупьяного шансонного подвальчика типа «Шёл по улице мальчонка, посинел и весь дрожал», или «Нищий давно просит в раю».
Эту трагедию не исправить горячей ванной, сытным завтраком или комфортабельным домом для престарелых. Тихо, никому не жалуясь, умирают деревни, унося с собой частички Руси как крестьянской общины. Умирают мучительно медленно, цепляясь за жизнь, протягивая, с мольбой о помощи, в эту помощь уже и не веря, жерди пустого скотного двора. Так и появляется хутор брошенный.
В этом месте, где когда-то кипела жизнь, её затухающие вибрации сконцентрировались в одной-единственной хрупкой ветке, в которой яблоня-женщина прячет свои плоды. Образ, от которого мороз идёт по коже. И она прячет свои плоды от непогоды, воющего ветра, стужи и леденящего ливня, который вот-вот сменит снег. Зачем она прячет плоды? Она пытается сберечь их для людей, ибо выращивать, холить и лелеять яблоки – её предназначение и её высшая функция.
Да, сейчас вид у яблок не очень товарный – они не сияют восковым глянцем импортного производства, не восхищают алым бочком, созданным качественным красителем, не поражают гигантским размером. Некоторые из них асимметричны, покрыты кое-где корочкой парши, обветренны, надкусаны слизняком. Но они дадут силы страннику, освежат его, вдохнут надежду и веру, пробудят любовь.
Но нет никого в округе, потому что хутор-то – заброшенный, нет странника, которого так ждут и яблоня, и её плоды, изо всех сил цепляющиеся за ветку, но под напором ветра и времени ослабляющие хватку, теряющие связь с живой веткой, с жизнью, и падающие в небытие…
И поэт – для особо сообразительных – повторяет уже сказанное: меня изрядно поколошматила судьба, но я боюсь не новых страданий и физической кончины, а того, что выстраданные стихи мои останутся невостребованными, непонятыми, непринятыми. Брошенными.
Владимир Степанович, дорогой! Этого не будет! Впереди у тебя – большая творческая дорога, пусть и не гладкая, пусть, как водится, изрытая рытвинами и ухабами (что поделать, в России живём!), но уже сегодня ты окружён читателями и почитателями, их тьмы, и тьмы, и тьмы, тех, кто среди мириадов песен и мелодий выискивает звучание твоего чуть посаженного голоса и с наслаждением погружается в мир твоих мыслей и образов, понимая и разделяя твои взгляды, надежды и чаяния. Так что работай спокойно – на радость нам. Хотя спокойно работать ты не умеешь, твоя стихия – тянуть воз на пределе любых, сверхчеловеческих сил, так, чтобы на лбу вздувались вены, в теле трещали сухожилия, а по жилам толчками текла алая, наполненная кислородом и страданием жизнь…
Павел Замаратский
Поздравляем Владимира Скворцова, нашего давнего друга и автора, с юбилеем! Желаем крепкого здоровья, житейских радостей и новых книг!