Василий Мурзин
Поэт, прозаик. Родился 3 октября 1982 года в Москве. Лонг-листёр Всероссийской литературной премии «Гипертекст» имени Александра Чаковского в номинации «Поэзия» (2023), финалист Всероссийского литературного конкурса «Золотое звено – 2023». Удостоен наград МГО СПР – ордена «За вклад в литературу ХХI века», медалей «А.А. Блок» и «Ф.И. Тютчев», награды Московского отделения Российского творческого союза работников культуры – ордена «За верность, мужество и гуманизм». Автор книг «Обнуление», «Остров», «Жиза». Участник коллективных сборников «15», «Приглашение в мастерскую», «Тайна вдохновения», «Вероятность счастья», «Точка отсчёта. Роман Сенчин представляет», «На стыке веков», «Собратья по перу», «Ностальгия по будущему», «Проводник в иную реальность», «Попутная сила». Публиковался в газетах «Литературная Россия», «Независимая газета», «Литературные известия», альманахе «День поэзии – XXI век. 2022–2023 год», «Невском альманахе», журналах «Москва», «Вторник», «Москва литературная», «Свет столицы».
* * *
Лет двадцать пять назад железная дорога была в состоянии глубочайшей астении.
Да и поезд Москва – Осташков всегда считался почему-то неудачным. Видимо, из-за номера: 666.
Впрочем, когда годы спустя заменили номер, дурная его слава, кажется, перекочевала вслед за поездом.
Поезд, по-моему, и по сей день отправляется с Ленинградского вокзала в 16.55, а в Осташков прибывает в 05.15.
Идёт он почти 11 часов. Останавливается на каждой остановке. Поэтому словосочетание «скорый поезд» из-за вышеописанных условий теряет всякий смысл.
Остановки типа Жукопа и Соблаго манят своей экзотикой. Но мне туда не надо. Мой конечный пункт назначения – Кувшиново.
Экспозиция такова: жара, июль…
В Кувшиново эта разогретая на газовой горелке сковорода прибывает в три ночи с копейками.
Общий вагон. Шесть человек на четыре места. Окна наглухо закупорены!
Кажется, что из вагона выкачали воздух.
Сказать, что духота жуткая, значит ничего не сказать. Я сразу же покрываюсь испариной, как в сауне. Но от мысли, что в этой газовой камере мне предстоит провести ещё одиннадцать часов, меня слегка бросает в дрожь, напоминающую предсмертную судорогу.
Вглядываюсь в лица пассажиров. Бабушка Бибибхол (кажется, она полжизни или более того провела в таких поездах и поэтому относится к происходящему философски), моя соседка, говорит, чтобы я сказал спасибо, что поезд ночной. Днём поезд напоминает ад, где грешников за их грехи черти жарят на сковородке, а потом едят с грибами.
Я едва успеваю сказать «спасибо», как под Торжком входят ещё четверо. И нас становится по 8 человек на 4 места. То есть по два человеко-места на одно место-человека.
Единственная отдушина – окно, открытое насупротив тамбура проводницы, – наглухо заткнута, словно бутылочное горлышко пробкой, головами пассажиров.
Проводница спит на ходу. Ей всё и давно по барабану. Она словно попала сюда случайно, шла мимо, дай, думаю, зайду!
Зашла и уснула!
Иногда, впрочем, она открывает глаза, но не просыпается. И смотрит своим лунатическим и каким-то колдовским взглядом куда-то вдаль, сквозь стены вагона.
– А что ж так, уважаемая, – спрашиваю я её, когда она просыпается и выходит в коридор – зевнуть, – у вас тут дышать нечем?
– А вот так, вентиляция не работает, – отвечает она, – окна не открываются. Потому что никому это сегодня не нужно…
В дискуссию с ней вступать так же бесполезно, как пинать ногами фонарный столб.
Она смотрит на меня с нежным материнским участием доброй Бабы-яги из русской сказки: залезай, добрый молодец, в печку и не выкобенивайся!
И я понимаю, что железную дорогу выдумали не для того, чтобы по ней передвигаться в разных направлениях, а чтобы пассажиры проходили различные испытания и искусы.
Мы едем в коммунизм!
А кто пройдёт, одни идут работать в какую-нибудь диверсионную школу выживания для засылки в глубокий тыл врага (недаром железную дорогу курировал в своё время Железный Феликс); другие, пережив момент истины: глаза миролюбиво облизывающейся суки-боксёра на соседней полке, бесконечную очередь в туалет с непременной общественницей из числа колоритных пассажирок, перегораживающих своим телом вагон, словно плотина бурную реку; едущих за пьяным туманом не то рыбаков, не то грибников, не то просто алкоголиков, привыкших закусывать самогон свежим лесным воздухом, с непременным полуночным волчьим воем под гитару, понимают: жизнь прожить – не поле перейти.
И всё же искусство пассажира, в частности, меня, состоит не в том, чтобы выжить, несмотря ни на что. Помереть, как говорится, мы всегда успеем.
Главное – успеть выйти на своей остановке в три часа ночи.
В Кувшиново.
Поскольку проводница обещала меня разбудить. А если обещала, то обязательно забудет!
И поэтому я сплю беспокойным сном утопленника, которого зацепили багром, но ещё не вытащили.
И проводница, видимо, спит, как русалка с открытыми глазами.
И мы едем долго, иногда кажется, что всю жизнь, в Пузаково поезд стоит целую вечность. Вагон погружается в сумеречный храп.
Проводница тоже спит мирным сном.
И всё же в начале третьего я скорее почуял, чем понял: пора.
Так чует зверь весну или свою кончину.
Я успел выйти совершенно случайно, внезапно очнувшись и увидев, как к выходу движется, словно поршень, могучая тётка с сумками, она перегораживала собой вечером все подходы и подлёты к туалету.
Бисер пота на её могучей шее сверкал перламутром. В спёртом воздухе висел топор.
И я, не проснувшись, пошёл за ней. Проснулся уже на пустой платформе.
Кувшиново встретило меня свежим ветерком!
Я вышел из поезда в тёмную ночь и почувствовал, что русского человека вот так голыми руками не возьмёшь. Его не заморишь, не убьёшь и не съешь с чебуреками.
Но главное не это. Главное, что я приехал туда, куда хотел.
В коммунизм!