Александр Громов, г. Самара
Мир утешался бабьим летом и благоденствовал. Даже в большом городе чувствовалось умиротворение и летали паутинки. А добрые бабушки говорили внукам: «Это тебя ангел поцеловал».
Но вот у шестиклассника Вани Пёрышкина день не задался. Ладно бы школа, в которую только первые сентябрьские дни приходить радостно – голова свежая, всё новое само просится и ложится аккуратно по своим полочкам, но уже скоро знания начинают переполнять, давить друг на друга, перемешиваться, и уже не соображаешь, куда и что ложится, а лишь бы впихнуть. Но школу Ваня воспринимал как жизненную необходимость, которую надо исполнять. Он не понимал, зачем, но ведь вот и мама, и папа ходят на работу, и тоже особой радости на их лицах, когда они с неё возвращались, Ваня не замечал. Он решил, что без этой неприятной обязаловки жизнь устроена быть не может, что зачем-то нужно тратить время и силы на ненужные вещи. Тем более выяснялось, что во взрослой жизни обходятся и без того, чему учили в школе. Мама сколько раз повторяла, пытаясь помочь ему с уроками: «Ничего не помню». А папа, когда заглядывал в учебники, удивлённо округлял глаза: «Нас этому вообще не учили». И надо же, ничего – живут. «Не так чтобы уж сильно хуже других» – как говорит мама.
Со школой – ладно, но вот то, что отменят тренировку, Ваня никак не ожидал. Перед бассейном перекопали улицу, трубы к зиме меняют. Досадно даже не то, что он потратил полтора часа на дорогу в другой конец города, а то, что после бассейна он всегда чувствовал себя легче, свежее, и школа уже не казалась такой нудной и бессмысленной. И вот теперь на неделю про бассейн нужно забыть.
И что теперь делать? Мама с работы ещё не приходила, и холодильник был практически пуст. Ваня сделал бутерброд с маслом и сел в кресло перед телевизором. Потянулся за пультом и на журнальном столике обнаружил с десяток переломленных пополам газет. Он развернул пачку, она открылась последней страницей, и Ваня увидел свою фамилию, имя и даже фотографию. Только на фотографии Ваня был повзрослевший, с пробивающимися усиками, но с такими же, как сейчас у него, завивающимися колечками волосами. Портрет был настолько похож (даже несмотря на усики), что Ваня не сразу сообразил, что это папа. Дальше по всей странице были стихи.
Первым делом Ваня обратил внимание на стихотворение, которое называлось «Иванушка-дурачок». Так его одно время дразнили в школе. «Не обижайся, – сказал тогда папа, – Иванушка-то в конце концов царём стал». Об этом и было стихотворение. Только получалось, что Иванушка не когда-то там стал царём, а уже был им, даже тогда, когда его дурачком дразнили, только иного царства, о котором никто не хотел знать.
Следующее стихотворение было про любовь. Вернее, про звёзды, но Ваня почему-то понял, что про любовь. Так сладостно и хорошо стало, ему вспомнилось лето, как они плавали на теплоходе и там он допоздна просидел на палубе с девочкой Юлей. Были такие же звёзды и удивительная глубина всего окружающего – Ваня точно тогда почувствовал, что за этими звёздами обязательно есть ещё что-нибудь. И сказал об этом Юле. А ещё в одном стихотворении он узнал маму – её весёлый хвостик сзади, ямочки на щеках, светлые глаза. От этого стихотворения Ваня пришёл в такой восторг, что запрыгал по всей комнате в непонятном танце, стал кувыркаться на диване и опрокинул стул. А когда услышал, как открывается входная дверь, схватил газету и бросился в коридор:
– Мама, мама, смотри, тут ты, – и показал папин портрет.
Мама поставила сумки и взяла газету.
– Ну и где он?
– Кто? – не понял Ваня.
– Папа-то наш? Опять с шаромыжниками во дворе козла забивает? А ты чего дома? – Всё это мама проговорила буднично и словно ей это было неинтересно.
– Воды в бассейне нет, трубы там меняют.
– Понятно. А уроки ты делал?
Ваня почему-то думал, что мама обрадуется. Хотя бы улыбнётся.
– Нет.
– Ну, иди делай.
Ваня развернулся и пошёл к себе в комнату. Но на уроках никак не мог сосредоточиться. Вошла мама.
– Ты ел?
– Бутерброд.
– Молодец, потерпи, я сейчас приготовлю.
– Мама, а ты папу любишь? – вдруг спросил Ваня.
Мама растерянно посмотрела на сына.
– В каком смысле?
Ваня от такого вопроса тоже растерялся: он не знал, что у любви могут быть разные смыслы.
– Ну, вообще...
Мама рассмеялась.
– Уроки делай. Я пойду ужин готовить.
Но то, что мама рассмеялась, приободрило Ваню, и он впрямь принялся за тетради. Споткнулся он, как обычно, на математике и пошёл было показать маме задачу, но его вдруг насторожила необычная тишина на кухне – ничего там не шкворчало, не звякало, не лилось и не шумело. Он осторожно заглянул в дверь: мама сидела за кухонным столом, подперев ладонью щёку, перед ней лежала газета. «Сам разберусь», – решил Ваня и вернулся в комнату.
Уже стало темнеть, когда снова зашла мама, и Ваня почувствовал необычность в ней, такой беззаботной она бывает разве что по субботам.
– Сделал уроки?
Он не ответил и заворожённо глядел на неё – на хвостик, ямочки, глаза. А она и не переспросила.
– Иди папу позови, ужинать пора.
Ваня быстро обулся и выбежал на улицу.
Мужики уже не шумели костяшками домино, а мирно потягивали пиво. Отец сидел на лавочке чуть в стороне, привалившись спиной к стволу большого тополя.
– Папа...
– А, садись...
У отца это так прозвучало, будто именно о сыне он сейчас и думал. Ване даже показалось, что он задержался и отец давно ждёт его. И сел рядышком. Молчали. Само собой получилось, что Ваня прислонился к отцовскому плечу и тот его обнял. И так хорошо Ване стало от этой нечаянной близости и ласки отца, такое тепло полилось в него, что он благодарно улыбнулся и смелее прильнул к груди отца.
– Смотри, звёздочки зажигаются, – сказал отец. – Как хорошо!
– Как у тебя в стихах.
Ване хотелось сказать приятное отцу, и он подумал, что ему это понравится, но он почувствовал, как обнимающая его рука потяжелела.
– Нет, – сказал отец. – Здесь лучше.
А когда рука опять стала лёгкой, Ваня спросил:
– А ты маму сильно любишь?
– Нет, – снова произнёс отец. – Я её просто люблю. Нельзя любить сильнее или слабее, тут или любишь, или нет, а всё остальное отговорки...
Ваня сначала хотел и про себя спросить, но сейчас, когда он так чувствовал своё единство с отцом, вот это общее тепло, которое – он точно знал – так же исходит и от него к отцу, вопрос показался глупым. Да и вообще слова были лишними... Он смотрел, как проступают в небе звёзды, и вдруг увидел маму, вернее только её силуэт, который недвижимо застыл в окне, и мама тоже смотрела, то ли на звёзды, то ли на них, сидящих на скамейке.
– Ой, мама, я совсем забыл, она ужинать нас ждёт.
– Да, конечно, – и папа помахал маме рукой.
Отец поднялся.
– Жаль, – сказал он.
– Почему жаль? – спросил Ваня, хотя и сам чувствовал, что чего-то нестерпимо жаль и было мучительно от того, что он не мог выразить и объяснить себе, чего именно жаль.
– Жаль, что так редко удаётся увидеть, как загораются звёзды... Пойдём, – и отец потрепал Ваню по голове, перепутав завивающиеся колечками волосы.