Многие тысячи стихотворений, сотни сборников, сотни поэтических имён составляют в совокупности то, чем отчитываются советские поэты перед народом в своей работе в годы Великой отечественной войны. На десятках языков народов Союза написаны эти стихи. Подавляющее большинство их не переведено на русский язык. Зная более или менее подробно то, что написано видными русскими поэтами, мы очень мало знаем, что писала поэтическая молодёжь и старшие поэты в областях. Столь же мало мы знаем и о том, что делали в эти годы поэты, работавшие в армейской печати на отдельных фронтах.
Поэтому было бы по меньшей мере самонадеянно взять на себя задачу дать полный, разносторонний обзор и исчерпывающую характеристику тому, что написано. Для такого обзора нужен труд многих людей.
В силу этого я поставил себе значительно более узкую и оттого более осуществимую задачу – назвать то, что стало достоянием большого читателя в годы войны, и то, что лежало на магистральных путях развития нашей поэзии в эти годы.
На протяжении всех военных лет читатель слышал голоса наших поэтов.
Престарелый Джамбул, Демьян Бедный, Аветик Исаакян, Галактион Табидзе, Леонидзе, Барбарус, Пастернак, Маршак, Янка Купала, Якуб Колас, Тихонов, Людас Гира, Гамзат Цадаса, Тычина, Рыльский, Гришашвили, Эули, Чичинадзе, Лебедев-Кумач, Бажан, Сельвинский, Исаковский, Твардовский, Безыменский, Прокофьев, Саянов, Щипачёв, Уткин, Михалков, Долматовский, Симонов, Светлов, Антокольский, Алигер, Инбер, Френкель, Матусовский, Васильев, Софронов, Кирсанов, Ушаков, Коваленков, Жаров, Браун, Гитович, Шишова, Берггольц, Рыленков, Мартынов, Фефер, Кушниров, Галкин, Квитко, Маркиш, Первомайский, Голованивский, Сосюра, Чиковани, Машашвили, Мосашвили, Каладзе, Ираклий Абашидзе, Григол Абашидзе, Самед Вургун, Сулейман Рустам, Мамед Рагим, Расул-Рза, Кулешов, Глебко, Бровка, Танк, Наиви Завьян, Гегам Сарьян, Ованес Шираз, Гафур Гулям, Хамид Алимджан, Ата Салих, Аалы Токомбаев, Гасем Лахути, Венцлова, Корсакас, Нерис, Рауд, Судрабкалне, Малышко, Панов, Буков и многие, многие другие советские поэты не молчали в эти трудные годы.
Из большого цикла лирико-публицистических и лирических стихов, написанных в годы войны, мы можем выделить как наиболее сильно прозвучавшие у читателя стихи Константина Симонова, Леонида Первомайского, Евгения Долматовского, баллады Аркадия Кулешова, лирические стихи Маргариты Алигер, ленинградские стихи Николая Тихонова, Александра Прокофьева, Ольги Берггольц, книгу лирики Максима Рыльского, стихи и песни Михаила Исаковского, фронтовые стихи Ильи Сельвинского, памфлеты Самуила Маршака, стихи Андрия Малышко.
Поэмой Николая Тихонова «Киров с нами» открывается список произведений «большой формы», по преимуществу лирико-героической поэмы, в котором выделяются «Василий Тёркин» Александра Твардовского, «Сын» Павла Антокольского, «Зоя» Маргариты Алигер, «Пропал без вести» Евгения Долматовского, «Россия» Александра Прокофьева, «Знамя бригады» Аркадия Кулешова, «Жажда» Максима Рыльского, неровная, но интересная поэма Михаила Светлова о двадцати восьми панфиловцах, «Домик в Шушенском» Степана Щипачёва, «Пулковский меридиан» Веры Инбер, историческая поэма Миколы Бажана «Даниил Галицкий», трагедия в стихах Ильи Сельвинского «Ливонская война», вышедшее в годы войны начало эпопеи Георгия Леонидзе о товарище Сталине, «Песнь о Давиде Гурамишвили» Симона Чиковани, недавно вышедшая новая поэма Максима Рыльского «Путешествие в молодость».
Я нарочно дал длинное перечисление произведений, созданных за время войны, ибо таким образом можно хотя бы отчасти уяснить себе размах творческой работы наших поэтов в трудные военные годы. Если мы учтём, что перечисленное составляет лишь малую часть того, что за эти годы создано, станет ясно широкое и горячее участие поэтов во всенародном деле обороны социалистического отечества, в великом труде народа во имя победы справедливости и права над тёмными силами фашизма.
Не только стихами, отразившими биение пульса народной жизни на различных этапах войны, но и общей жизнью с воюющими соотечественниками и кровью, пролитой на полях войны, снова и снова утвердили поэты общность своей судьбы с судьбой народа.
Пытаясь кратко определить характерные особенности советской поэзии в годы войны, можно установить естественное преобладание в ней лирико-публицестического начала, равно пронизывающего стихи и поэмы.
Тема любви к родине, тема утверждения незыблемой правоты нашего дела, тема гнева и ненависти к захватчикам пронизали всё лучшее, что создано поэтами в дни Великой отечественной войны.
Наша поэзия этих лет предстаёт мужественной, сильной, исполненной ясным и сильным чувством уверенности в силах родного народа, чувством уверенности в непобедимости нашей родины. На дальних рубежах Сталинграда, Предкавказья, в осаждённом Ленинграде наши поэты предчувствовали победу.
Мы писали злые, негодующие, призывающие к уничтожению и кровавому возмездию стихи. Но ни единой ноткой шовинистического человеконенавистничества не оскорбила себя поэзия молодого социалистического общества. К правому и беспощадному историческому суду, суду возмущённой совести родного народа и человечества призывала она, а не к слепому кровавому самосуду. Любовь к светлому и солнечному будущему человечества, которое грозили залить кровью и залепить грязью варвары, была аккумулятором нашей ненависти. Вот почему мы с полным осознанием можем утверждать, что наша поэзия гнева и ненависти была подлинно гуманистической поэзией.
Оттого из лучших произведений нашей поэзии наш воюющий современник-соотечественник предстаём во весь рост как человек, как носитель человечности и справедливости, как жизнелюб и жизнетворец, огрубевший в неуюте фронтового существования нервами, но не огрубевший сердцем. Именно на трудной, острой, сложной военной теме поэзия наша раскрывала свою особую, советскую, большевистскую природу. Перед нами лежит новая полоса жизни, новая полоса работы, не менее трудная и ответственная, и очень важно отчётливо представить себе и то, что создано нами положительного, плодотворного для завтрашнего дня, и то, что надо отмести с нашего пути.
Сводя воедино плюсы и минусы нашей работы, лучше всего начать разговор с нашей молодёжи. С тех людей, на ком прямее и резче, в силу их молодости и творческой неоформленности, сказываются недостатки, присущие и профессионально опытным поэтам.
Значительно окрепла, более смело заявила своё право на место в рядах советских поэтов большая группа молодёжи, дебютировавшей в последние предвоенные годы.
Стихи Михаила Дудина, Александра Яшина, Владимира Лившица, Ивана Неходы, Пипена Панченко, Михайлы Стельмаха, Ахмета Джамиля, Гургена Боряна и некоторых других литературных ровесников мы знали и перед войной.
Но именно в военные годы произошло их литературное возмужание, окреп их голос и оформилась поэтическая индивидуальность.
Война ввела их в круг больших тем, значительных чувств, неизмеримо раздвинула их жизненный кругозор, сделала заинтересованными участниками больших событий. Найдя себя в строю сражавшихся за родину, они нашли себя и в поэзии.
С ещё большей наглядностью этот процесс открывается на работе таких совсем молодых поэтов, как Семён Гудзенко, Василий Захарченко, Иван Бауков, Алексей Недогонов, Михаил Луконин и некоторые другие. Они пришли в поэзию в годы, непосредственно предшествовавшие войне. У большинства этих поэтов и в то время были признаки литературной одарённости. Окрепла, развилась эта одарённость в испытаниях времени, с изменением личной судьбы молодых поэтов. Боевой опыт обогатил их стихи значительностью содержания. Это уже не те люди, что были до войны, и не те поэты.
Конечно, среди огромного стихотворного потока, захлёстывающего наши редакции и консультации, подавляющее большинство стихов представляет собой простые человеческие документы, не отмеченные печатью поэтической одарённости и профессионального навыка. Но за эти годы из обширного самотёка уже выделилось кое-что интересное, запоминающееся и обнадёживающее.
Большое впечатление на читателей «Знамени» произвёл опубликованный в этом журнале новый большой цикл стихов до сих пор никому не известной поэтессы Г. Николаевой, участницы войны. Уже запомнились читателю стихи поэта-сапёра Марка Соболя. Признаком несомненной талантливости и своеобразия отмечены известные мне стихи Виктора Урана, Межирова, Леонтьева, Олега Полевого, Якова Белинского, Александра Лисина, Василия Глотова, Леонида Решетникова.
Двадцатью пятью именами молодых поэтов представлена украинская молодёжь в вышедшем на русском языке сборнике «Сталина солдаты». Среди стихов, напечатанных в этом сборнике, есть сильные и запоминающиеся. К именам, представленным этим сборником, следует добавить автора партизанских песен Платона Воронько.
Новыми именами обогатилась за эти годы и поэзия Белоруссии, Армении, Грузии, Азербайджана и других братских республик.
У большинства названных мной поэтов ещё нет сложившейся своей манеры, ещё голоса их ломки, ещё взлёты чередуются с ужасающими провалами, но уже запечатлена в этих неровных стихах хорошая поэтическая зоркость, чутьё к детали, к подробности.
Однако надо отметить, что вместе с обещающими задатками стихи многих молодых поэтов, работающих на военной теме, несут в себе и кое-что такое, от чего следует предостеречь в самом начале.
Вот стихотворение начинающего поэта Прибыткова «Передний край»:
Мы здесь не можем долго жить:
Не жечь костров, ходить с опаской…
Здесь можно солнце разлюбить
За то, что освещает каски,
Не видеть, что цветы растут,
Когда в боях проходит лето.
И можно позабыть листву:
Деревья голы, как скелеты.
Здесь,
от бомбёжки ошалев,
Трясёшься исступлённой дрожью…
Но мы не можем жить в земле.
Отречься от небес не можем.
Нам легче встать и умереть,
Чем лечь и жить, не видя света.
И успеваешь постареть,
Пока, шипя, летит ракета.
В этом стихотворении верно, точно и сильно передана проза солдатского окопного существования. Стихи звучат, как вопль тела и нервов, истерзанных неуютом окопного существования. В этих стихах есть всё, кроме такого важного на войне качества человеческой личности, – его воли, определяемой высокой идеей. А ведь именно воля к действию, воля к победе провела нашего солдата сквозь тысячи смертей, сквозь тысячи кошмаров четырёхлетнего фронтового скитальчества к Берлину, к победе. Когда мы вспомним об этом, то станет очевидно, что при всей точности в стихах Прибыткова присутствует полуправда солдатской жизни. А каждая полуправда в искусстве уже есть неправда.
То, что отразилось в цитированных стихах Прибыткова, очень сильно даёт себя чувствовать и в стихах Урана, и в стихах Межирова, и в стихах некоторых других поэтов-фронтовиков.
Отмеченные мной недостатки с особой настойчивостью заставляют задуматься о дальнейшей судьбе хорошей и талантливой молодёжи, стучащейся в двери нашей поэзии. Сейчас их таскают с вечера на вечер, с обсуждения на обсуждение, похлопывают по плечу, хвалят за «сильные» строчки, за «солдатскую смелость», а давно уже пора сказать, что одной смелости мало. Что им, этим молодым и способным, не хватает широты жизненного и исторического кругозора, не хватает ясности поэтического зрения, способности сквозь пелену окопной обыденности разглядеть движущую поступками солдат идею.
Из большого круга вопросов, которые встают перед нами, я считаю необходимым выделить два, кажущихся мне особенно существенными.
Мы много написали стихов о войне и о воюющем человеке. В лучших произведениях есть все опознавательные знаки нынешней войны и её нынешнего участника. Знаки эти раскрываются не терминологией, а более значительными и тонкими признаками.
Когда я читаю поэму Твардовского «Василий Тёркин», то при всей кажущейся «общерусскости» её героя, сквозь словесную ткань поэмы проступают и в деталях быта и материальной среды войны, и в особенности в характере и мотивах поступков действующих лиц, такие черты, благодаря которым на место Тёркина нельзя поставить первого попавшегося солдата прошлой мировой войны, хотя бы и такого же смекалистого, задорного, неунывающего.
Так звучат все лучшие произведения советских поэтов о войне и воюющих людях – и лирические и сюжетные.
Но сколько у нас написано таких стихов, которые можно датировать годами и месяцами любой войны, на которых не лежит печать времени. В нашей русской советской поэзии, особенно с тех пор, когда вошло, как универсальное обозначение, название воюющего современника «русским солдатом», вслед за традиционным названием поползли в стихи и некоторые признаки некоего вневременного русского воина, русского ратника. У менее искушённых молодых поэтов такое обезличенье современника потянуло за собой уже нечто большее. Вот молодой начинающий поэт пишет:
Своё достоинство храня,
усатый, выдержанный, бравый,
глядел поручик на меня
из круглой траурной оправы.
Прогнав сочувствие с лица,
и шляпу пальцами искомкав,
как будто говорил в сердцах:
–Не признаю таких потомков.
Сей предок в обер-офицерском мундире был вызван поэтом из мрака небытия для того, чтобы назидательно молвить: «нельзя слоняться по тылам, когда в Россию рвётся немец».
Неужели у молодого поэта не нашлось более современного и убедительного советника, нежели этот нафталинный поручик? Неужели поэт не нашёл в окружающем его мире живых советских людей ничего и никого такого, что бы напомнило юноше о его долге гражданина?
С некоторых пор по причинам мало понятным, в стихи молодых и немолодых наших поэтов обильно полезла церковная терминология, всякие библейски-евангелические сравнения и уподобления.
Поэт, конечно, волен писать, как он хочет, но я не уверен в том, что вольное или невольное культивирование мистики входит в круг обязанностей людей, претендующих на звание инженеров души человека социалистического общества.
Второй вопрос, на котором мне бы хотелось остановить внимание участников пленума, это способы трактовки темы родины в стихах наших поэтов.
Страна наша победила в силу того, что благодаря победе в Октябре 1917 года она превратилась из Российской империи в Союз Советских Социалистических Республик, в государство, которое создало своё могущество и монолитность на основе нерушимой дружбы народов, им объединённых. За годы войны дружба народов не только не расшаталась, но как никогда окрепла и скрепилась общей кровью, пролитой на полях битв.
А вот, когда вчитываешься в стихи поэтов, пишущих на разных языках народов Союза, то тогда очень остро чувствуешь элемент национальной замкнутости и тематики, и проблематики, и персонажей, населяющих произведения некоторых поэтов.
Причины этого, мне кажется, кроются в некритическом перенесении в новую действительность старых традиционных способов трактовки темы.
Нет иногда в наших произведениях, посвящённых Родине, того, что уже давно оформилось во всём строе народной жизни.
Ведь новая, родившаяся в огне Октябрьской революции советская семья народов внесла в существование всех народов, ею объединяемых, новые, общие для всех и бытовые и психологические черты, объединила народы не только общностью политического и экономического организма, но и общностью новых черт, выходящих за национальные рамки союзной социалистической культуры, общностью героев, выдвинутых народами в борьбе за победу социализма. Ленин, Сталин, Дзержинский, Орджоникидзе, Киров, Фрунзе, Пархоменко, Чапаев, Щорс, Лазо, прославленные герои нынешней великой войны, прославленные государственные деятели, учёные, герои труды, являются гордостью всего советского народа, ибо их благородная деятельность во славу и во утверждение нового общества равно близка и тем народам, из рядов которых они вышли, и тем народам, с чьими судьбами их неразрывно связала революционно созидательная деятельность.
Только непониманием этого можно объяснить то, с какой лёгкостью некоторые наши поэты, законно перекидывая мостики родства с самыми отдалёнными эпохами в истории своих народов, не замечают (как показывают их произведения) революционного первоисточника героизма, явленного нашим народом в нынешней великой войне.
Оттого некоторые с такой лёгкостью осеняют себя крёстным знаменем. Оттого другие стараются вытаскивать в качестве воплощённой исторической совести народа бравых поручиков с лихо закрученными усами.
В поэме «Пропавший без вести» Евгений Долматовский, ощущая «тяжёлую» нагрузку стиха трагической прозой войны, писал:
Любитель поэзии! Песен красивых
Не жди от меня. Я их петь не могу.
Я полз, окровавленный, вшивый, в нарывах,
Как хлебом, питаясь лишь злобой к врагу.
Эти строки – не самооправдание, не бравирование обилием отталкивающих подробностей человеческого страдания, а утверждение неизбежности тяжёлой, трудной поступи стиха, призванного вместить в себя жестокий и жёсткий материал фронтовой жизни воюющего человека.
Этим обращением к читателю Долматовский передал одну из существенных особенностей той струи нашей военной поэзии, которая протекала по руслу реалистического изображения войны.
Есть жизненный материал, предопределяющий лёгкость, артистичность словесной отделки стиха, виртуозную законченность или даже изощрённость формы. И есть материал, при котором артистизм, ощущаемый читателем как самодовлеющее начало, виртуозность и изощрённость не помогают, а мешают раскрытию темы, в которой игра в аллитерации, сложные метафоры, виртуозная рифмовка и прочее кажутся кощунством.
Суровая правда воинского подвига народа – не материал для поэтического «обыгрывания», манерничания, игры в слова.
Когда нам в строгих стихах о войне попадаются строчки:
И виселицы скорбный габарит,
Как в раме траурной, задумчиво хранит
Последний вздох безвестного героя.
мы испытываем чувство раздражения, потому что непреодолённая автором элементарная литературщина свела на нет все его хорошие намерения.
Подобного рода жеманство присуще не одному только Марку Геллеру, автору цитированных выше строчек. Оно часто попадается в стихах многих молодых поэтов.
Сколько раз нам приходилось быть свидетелями того, что беззаботное, или неумелое, или торопливое, или просто бездарное перо обесцвечивало и низводило до унылой серости самые яркие и многоцветные явления народной жизни, делало объёмное и глубокое плоским. Многие из нас и до войны и в военное время удовлетворялись тем, что называли новое в стихах, вместо того, чтобы, опираясь на совершенное мастерство поэта, раскрывать явление в его чувственной конкретности.
Буквально сотнями примеров из практики наших поэтов можно убедительно показать, что самое значительное явление жизни, самый выразительный случай не освобождают автора от большой работы над материалом.
Если в оправдание некоторых авторов можно сослаться на то, что они писали свои произведения издалека, не зная героев, не зная условий их жизни, то ничем нельзя объяснить, кроме безответственности автора, такое изображение подвига:
Снаряд разорвался, ударил в плечо,
Руки командира не стало.
И кровь обожгла до того горячо,
Что сердце в груди застонало.
Призывно взмахнув уцелевшей рукой,
Комвзвода, герой Соломонов
Бойцам закричал:
В наступленье, за мной!
И дрогнула вражья колонна.
Здесь что ни строчка, то безвкусица, нелепость, вопиющая авторская безответственность. А писал эти «стихи» и печатал их на странице армейской газеты литератор, с первых месяцев войны находящийся в Действующей армии.
Борис Весельчаков, автор вышедшей недавно в издательстве «Молодая гвардия» книжечки «В блиндаже», тоже был на фронте, многое видел своими глазами. Это не помешало ему написать на редкость сладкую книжку, пестрящую стихами вроде такого:
В сожжённом городе рыдает тишина.
Дома лежат, как горы меловые.
От дыма почерневшая луна
За всю войну взошла впервые.
В её тяжёлом одичавшем свете
Я вижу день совсем другой зари.
На ржавых рельсах женщины и дети,
Дрожа от стужи, делят сухари.
Так из строфы в строфу нелепость на нелепости, безвкусица на безвкусице. И уже никого не удивляет «резюме», которым автор завершает двадцатистрочный сумбур, долженствующий создать у читателя представление о бедствиях войны:
Земля моя. Разрушенный очаг.
Степная ширь под громовым раскатом.
Ночь пересплю на голых кирпичах
И успокоюсь тем, что был солдатом.
Гражданский паспорт самого честного фронтовика, доброго солдата никого из нас не освобождает от критики. Наоборот, по отношению к людям, отлично и непосредственно знающим войну и её людей, критические требования должны быть повышенными, особенно в нынешнее, послевоенное время, когда сами собой отпадут помехи, объясняющие спешку и недоработанность.
Из почти четырёхлетнего периода особого существования советская поэзия вышла на рубеж новой полосы в жизни народа, обогащённая творческим опытом, со значительно укреплённой связью с большим читателем страны. Всё возрастающий приток сил, который, несомненно, будет ещё более значительным, даёт все основания ясно и уверенно глядеть в наше завтра.
Мы отлично знаем, что поэту день завершения войны не сулит демобилизации, отдыха, передышки.
Как ни полезно, как ни значительно созданное нами в дни войны, это только взволнованное предисловие к тому величественному эпосу героики нашего народа-освободителя, над созданием которого придётся трудиться нам всем от мала до велика, не покладая рук.
Алексей Сурков
1945, № 21