Помнить о потерянной южности

Македония – родина основоположников славянской письменности св. Кирилла и Мефодия.

Македонский народ сохранил вековые литературные традиции, что даёт нам возможность говорить о том, что македонская литература, являясь одной из самых молодых славянских литератур, в то же время имеет древние корни и более чем тысячелетнюю историю.

Богата и разнообразна и поэзия Македонии. Её классики (Кочо Рачин, Блаже Конеский, Славко Яневский, Ацо Шопов, Гане Тодоровский, Матея Матевский и многие другие) достаточно хорошо известны в России.

Настало время познакомить русскоязычных читателей с поэтами – представителями среднего поколения македонских писателей, которые вошли в литературу в 70–80-е годы прошлого века и продолжают активно творить в наши дни. Велик вклад этих писателей в поэтическую сокровищницу Македонии. Их творческая деятельность отмечена различными государственными и литературными наградами. Стихи этих авторов переведены на многие языки.

Ефтим Клетников

Этот космический сквозняк

Фимке

Этот космический сквозняк,
который наносит в нас звёзды и иней,
отравляет нам жизнь
и жадно пьёт вино
из колодцев наших ран.

Лесному ореху хватает хитрости
помешать ему.
С самого начала, с завязи
спокойной крепостью
зреет его броня,
защищающая нежное ядро
от пространства и времени,
дико налетающего
с четырёх сторон.

Санде Стойчевский

Женщина из сна

Быть может, в вечности мы свидимся с тобой

Бодлер

В беспамятстве сна была женщина. Я узнал
её по дрожи голоса, который из вечной
дали доносился ко мне. И я понимал,
что женщина эта ждёт меня на конечной.
В беспамятстве сна была женщина. Я узнал

прикосновенье последней встречи.
Средь трепета сна, в котором не будет
и в мыслях безумств; тихие речи
войти в её песню мешают. Кто осудит
прикосновенье последней встречи.

Все ощущения дня ласки ночные затмили,
а женщина шептала, приникнув тенью:
мы будто птицы в гнезде разорённом, милый,
сна апельсин режет острый нож пробужденья.
Все ощущения дня ласки ночные затмили.

В сон возвращаясь, её узнавал я мгновенно,
я уходил, а она оставалась там сны напролёт.
Сон мне открыл то, что было досель сокровенно:
женщина эта меня на конечной станции ждёт.
В сон возвращаясь, её узнавал я мгновенно.

Ристо Лазаров

Убийство истины

Наводчики готовы
и целятся из всех орудий.
Так лучше всего убивать:
прямо на глазах божков,
почёсывающих животы
и наслаждающихся банальностью 
общих фраз.
В свободное время
они сворачивают шеи белым птицам,
и те беспомощно трепыхаются
в простодушном птичьем недоумении.
Данайцы всё ещё приносят
свою засахаренную чуму.
Меркнет свет,
запаздывает весна с её белой черёмухой.
Только растёт однообразие.
Одному жизнь – сон,
другому – горькая явь,
нанизанная на табачную иглу.
Мой сосед знает,
что он на краю бездны.
Ему совершенно ясно,
что зеркало, даже кривое, не виновато.
Истории всё равно,
что напишут завтрашние победители.
Он знает, как знает свою боль,
тех, кто уводит чужих девушек,
тех, которые целятся в спину,
фарцовщиков с розовым будущим,
прячущихся в волшебных коробках.
Придёт час:
с голов упадут шапки,
обнажатся их лысины.
Не может быть, что правда
только в том, что на рынках
всё больше голодных глаз
и порядком надоевшие
фасоль и перец.
Кстати, легко жилось Диогену,
когда не было спутникового телевидения
и ужасно дорогих газет.

Раде Сильян

Биография

Когда я пишу биографию
Сквозь тонкие нити времени
Слышу рёв прожитых лет
А жила кукушкой
Уходит всё глубже в тело
Дрожит
Кипит

Когда я пишу биографию
В зенице дня
Зияет век воспоминаний
А душа плачет
По молодости
Оставленной на пустом острове
С ветром обнимается
Одна-одинёшенька

Когда я пишу биографию
Я с горькой улыбкой
Возвращаюсь в детство
Чтобы увидеть его знаки
В пространстве населённом
Запахом ладана
И плачами воспаряющими к небу

Катица Кюлавкова

Ars Poetica

Не упоминай море,
когда его воспеваешь,
а скажи просто дельфин,
скажи водоросли, скажи блюз
или
говори о мореплавателях,
ушедших под воду островах,
йоде и течениях,
о соли, водолазах, маяках,
галерах, окаменелостях, кораллах,
о потерях, песке, ревматизме,
о ритме,
об авианосце,
о кораблекрушениях,
об иллюминаторах, кристаллах и
авантюрах, морской болезни и торговле
шёлком и живым товаром,
о капитанах, гибнущих последними,
о проститутках, которые ни на что 
не надеются…
Ни с чем его не сравнивай, 
ничем не заменяй
– в нём столько света и столько жизни!
– в нём такие глубины и такие акулы!
не говори море – оно захлестнёт тебя
без иллюзий!

Веле Смилевский

Поэту нужен компас

Нуждается поэт в ориентире:
идти, куда укажет перст критический,
иль слушать улиц гомон хаотический?
И потому на кухне и в сортире
листает Хокинга историю он времени
и узнаёт с огромным удивлением
из этой увлекательнейшей книжицы,
что, независимо от чина и от звания,
мы не имеем ни малейшего влияния
на то, куда Вселенная вся движется,
и Хокингу совсем не очевидно,
кто правит той коляской инвалидной,
в которой катит он. Никто не разберёт,
где право-лево и где зад-перёд.

Одно лишь ясно: между точек этих
берёт начало вертикаль творца.
Она, пронзив всё сущее на свете,
спадает в бездну, ей же нет конца.

Милош Линдро

Забытое значение

Когда я ещё раз проживу
эту же самую жизнь, когда
стороны света поменяются местами
небо станет огромным полем
а его хрустальные плоды
обретут цвет твоего вкуса
и позабытое значенье греха
чудесной стёжкой
шагов
в бесконечность
небытия
от висящих лучей тёплого 
прикосновения
мы будем алмазно долго бегать
в нитях пустых солнц
по пространствам, где тихо раздаётся
посеревшее эхо сна.

Весна Ацевская

Попытка восхищения

Когда я останавливаюсь перед этими созданиями
на берегу, у которого они купаются в пене,
я пытаюсь проникнуть в них,
стать длинношеими, как они,
чтобы руки превратились в крылья,
чтобы ощутить в себе их грациозность,
взлететь в небо, издать неземной клич,
и вот, когда мне кажется, что я с ними,
я одна из них, в том же ослепительном сиянии,
именно тогда…

…именно тогда мои прозрачные крылья
превращаются в сухой папоротник,
голос бьётся о небесные скалы,
клокочет багрово-тяжкий язык,
срывая пену моря и гор,
эти создания тихо проникают
в себя и вмиг поднимаются
над обыденностью,
нависшей над взвихрившейся водой,
в которой плещется гадкий утёнок,
ещё не ставший лебедем.

Вера Чейковская

Человек и дверь

Когда человек
Закрывает дверь
Он хлопает ею
Энергично и громко
Оставляя
За её
Стеклянным
Деревянным
Железным
Телом
Без счёта
Образов
Слов
Отблесков
Неживую природу
Живые воспоминания

А когда дверь
Затворяется сама
Она закрывается
Бесконечно долго
Оставляя
За своим
Непрозрачным телом
Мёртвое пространство

Славе Димоский

Тесная связь

Идёт снег, заносит охрид и москву,
Заносит иерусалим, заносит вавилон,
Моя комната плывёт по евфрату, мои
Сапоги – по дунаю. 
Падают белые зеркала

И заносят александрию, заносят
Нью-йорк. Моё тело плывёт по гангу,
Голова – по нилу. Падают
Белые хлопья, всегда белые,
И заносят коня святого георгия,
Кавказ налаживает связь с Богом.

В тот миг спускается Белый Ангел.
Прикрывает мне глаза ледяными ладонями:
– Всё ещё видишь себя? – спрашивает.
Вижу: тело моё плывёт по гангу,
Сапоги – по дунаю…
– Видишь? – спрашивает и превращает меня
В ворона без крыльев. – Видишь? –
И превращает меня в волка, воющего
В скандинавии среди белых зеркал
Снега. – Видишь…

Братислав Ташковский

Исповедь Б. Ташковского перед окончанием длинного и трудного дня

Ну, остановись, запнись,
говори без слов,
рассказывай без фраз:
О, боль моя,
Моя дорогая земля Святого Климента.
Попробуй.
Расскажи,
всё равно на каком языке,
в любое время.
Говорят, каждому своё.
Мне – писать проклятия,
тебе – быть наказанной за то, что существуешь.
Нет тут ничего странного,
Всё очень просто и жестоко:
это – как навязанный тебе подарок,
как кристалл в последних атомах веры;
дальше – скачки, копыта,
змеиное жало, как лекарство
и хор из рогов и таламбасов.
Что делать:
Сердце – горчичное зерно,
Земля – капля воды на ладони.
В конце – метание.
Туда,
Сюда,
Обратно.
И так далее;
Как будто 1000 лет отделяют меня 
от будущего,
вот так, вместе с Демоникой,
рука об руку,
я рву шёлк неба,
Потом смотрю, как ты паришь,
как кровоточишь,
как существуешь,
Ты, боль моя,
Ты, моя дорогая земля 
Святого Климента.

Бранко Цветкоский

Под крышей ветров

Меня всё не оставляло в покое
Мастерство строителя
Который дал форму
И обличье
Тёсаному камню
Придал стройность
Высокой крыше

Меня постоянно грызло
странное предчувствие
Что ветры
Однажды унесут
Этот бесценный
Покой
И что никогда
Я не дождусь
Моей ясной луны
Иззябшей
Сияющей
Пристыженной
Моим долгим отсутствием.

А мы
Не сможем
Встретиться
С мастером
Ни в этом
Ни в том мире
Только в мыслях
Которыми связала нас
Крыша ветров.

Перевела с македонского языка и подготовила Ольга Панькина