СиDи И СЛУШАЙ
Я побывала на презентации оперы «Преступление и наказание». Именно презентации, а не премьеры.
Поясню, в чём разница.
Опера, создававшаяся такой «могучей кучкой», как Эдуард Артемьев (композитор), Андрей Кончаловский и Марк Розовский (либретто), Юрий Ряшенцев (стихи) и, наконец, Александр Вайнштейн (продюсер), пока не стала спектаклем: она записана на плёнку, которую собравшиеся и прослушали.
Отчего же так, учитывая громкий набор имён?
Создатели оперы говорили, что на её постановку нужны деньги и ещё раз деньги, так что хорошо, что опера явилась слушателю хотя бы в таком виде.
«От первых музыкальных эскизов в 1979-м до издания CD... прошло 28 лет», – пишет в буклете к диску Э. Артемьев. «Напряжённость этого труда побила все рекорды», – добавляет
Ю. Ряшенцев. Продюсер же А. Вайнштейн шутит, что «неосуществление» столь масштабного проекта хоть в какой-то художественной форме «было бы преступлением и наказанием одновременно».
Только ленивый не заметит растущего ныне интереса к Достоевскому. Не так давно нас буквально ошеломил «Идиот» В. Бортко. Планируется к выходу новая 8-серийная версия «Преступления и наказания». И вот – достоевская опера. Казалось бы, писатель, предсказавший все катаклизмы XX века, был нужен именно этому веку. Но вот на дворе век XXI, а мы по-прежнему (точнее, по-новому) открываем для себя Достоевского.
Рискну предположить, что сегодня он не то чтобы нам нужнее, – он нужен нам по другим причинам.
Если XX век был веком «победивших бесов», сверхчеловеков, «кастетом кроившихся у мира в черепе», то век XXI, по всему, желает быть веком «маленьких людей», заботящихся только о собственном благополучии и равнодушных к судьбам окружающих. Но тем нужнее нам Достоевский, что его герои бьются над решением «проклятых» вопросов,и, кем бы мы не хотели быть в этом мире, нам нужно искать на них ответы, потому что вопросы эти – вечные.
Интересно, что на наших глазах происходит активный «перевод» Достоевского на языки других видов искусства – очевидно, потому, что искусства эти более демократичны, чем классическая литература.
Как выразилась в своём письме артисту Евгению Миронову одна школьница: «Я не люблю Тургенева, но Ваш князь Мышкин мне понравился…»
В современном искусстве настоятельно ощущается отсутствие положительного героя (в самом деле: не могут же бандиты, с одной стороны, и менты – с другой занять его место). И вот он нам мерещится то в болезненном князе Мышкине, Христе русской литературы, то в убийце Раскольникове, который подсознательно, как выразился один философ, «упирается во Христа» (а может, отталкивается, но, во всяком случае, имеет Его в виду), ибо убивает-то из желания переделать несправедливо устроенный мир, из любви к людям. Раскольников вполне мог бы сказать о себе словами Радищева: «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвлена стала».
В опере же он говорит:
Ваш Божий мир
так нищ, убог,
И нравы в нём подлы,
подлы законы!
Или:
Когда листва
ложится ниц
в сыром луче луны,
и столько всюду
бледных лиц,
как будто все больны.
Пронзительно звучит диалог Раскольникова (Владимир Ябчаник) и Сони (Наталья Сидорцова).
Что же ты сделал,
Другого губя?
Кто же на свете
Несчастней тебя! –
вопрошает блудница.
Но, если Лазарь
встал во тьме –
воскреснет личность
и во мне, –
отвечает «убивец».
Опера, естественно, охватывает собой не целый роман: нет в ней некоторых сюжетных линий (например, Дуни и Свидригайлова), некоторых героев (Лизаветы и Лужина). В опере, по сути, представлен один сюжет: Раскольников – Соня. Но как хорош в ней, к примеру, Порфирий (Юрий Мазихин), дразнящий Раскольникова:
Каравай, каравай,
кого хочешь выбирай!
Каравай, каравай,
кого хочешь убивай!
А?
Или хор шарманщиков – собирательный образ «униженных и оскорблённых»:
Отдай в заклад
часы, колечки,
Ох, злое дело ты, нужда:
Сколь много духу
в человечке,
А всё ж без пишщи
никуда!
(так в тексте. – И.К.)
К сожалению, в статье не процитируешь музыку, о которой, в частности, присутствовавший на презентации министр культуры Александр Соколов сказал, что она представляет собой «ряд кульминаций», а Игорь Волгин – один из главных наших специалистов по Достоевскому – подчеркнул: «Музыка Артемьева – с его громадным диапазоном от шарманки до симфонии – и стихи Ряшенцева удивительно совпали с внутренней тональностью романа, создали тот художественный сплав, который больше, чем интерпретация: это, конечно, сотворчество».
Когда – ещё при жизни великого писателя – у него спрашивали, не хочет ли он «извлечь» из «Преступления и наказания» драму, Достоевский ответил, что взял за правило «никогда таким попыткам не мешать».
Слава богу, авторам оперы «Преступление и наказание» никто и ничто не помешало воплотить свою мечту. Хорошо, если бы теперь кто-нибудь помог довести задуманное до конца – явить миру полноценный спектакль.
Впрочем, они настроены оптимистично. Как сказал один из авторов либретто М. Розовский: «Теперь, после этой записи, остаётся ждать главного – постановки оперы на подмостках театра. Безумные идеи воплощаются!»
Ну что ж: безумство храбрых – вот мудрость жизни.