Атакующее поколение,
Будь же, лирика, нам под стать,
Будь лирическим наступленьем!
Преступление отступать! –
утверждал он ещё в 1958 году. Молодёжь ему аплодировала, а партийные функционеры, окопавшиеся в Агитпропе, люто его ненавидели.
Работая в Российском госархиве новейшей истории (РГАНИ), я обнаружил десятки никогда не публиковавшихся документов, переполненных злобой партийных чиновников по отношению к Вознесенскому. Приведу некоторые из них. Так, 3 февраля 1961 года заведующий отделом науки, школ и культуры ЦК КПСС по РСФСР Николай Казьмин доложил, что поэт наряду с другими молодыми литераторами провёл вечер в клубе Московского университета, где «стихи читались либо двусмысленные, либо эротические» (РГАНИ, ф. 5, оп. 37, д. 96, л. 9). Конкретно Вознесенскому было поставлено в вину чтение «стихотворения о бане, в котором натуралистически показывается голое женское тело». Вот такие блюстители нравственности сидели при Хрущёве на Старой площади.
Пока Казьмин пытался разобраться с Вознесенским в Москве, скандал возник во Владимире. Местному партийному начальству не понравился выпущенный в их городе дебютный сборничек поэта «Мозаика». Главного редактора издательства Капитолину Афанасьеву 7 февраля 1961 года решением бюро Владимирского обкома КПСС даже сняли с работы. А Москва потом хотела добить Вознесенского. Инициативу проявил заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС по РСФСР Владимир Степаков. 6 июня 1961 года он доложил: «За последнее время в печати появилось немало хвалебных статей о творчестве молодого поэта Андрея Вознесенского, которые многие литературные критики оценивают как весьма значительное явление советской поэзии. При этом наряду с действительно удачными, свежими стихами молодого поэта превозносятся и слабые, мелкотемные произведения, берутся под защиту формалистические приёмы и не подвергаются принцип. критике серьёзные идейные срывы в творчестве Вознесенского. Между тем им опубликовано в печати немало чуждых нам по своему духу, порочных стихотворений, о чём свидетельствует выпущенный в 1960 году Владимирским издательством сборник «Мозаика». В стихотворении «Последняя электричка» автор откровенно любуется уголовными элементами, их «воровской романтикой».
Я еду в этом тамбуре,
Спасаясь от жары.
Кругом гудят, как в таборе,
Гитары и воры.
Они сто раз судились,
Плевали на расстрел.
Сухими выходили
Из самых мокрых дел.
В этих строках, как и во всём стихотворении, читатель не находит ни малейшего осуждения уголовников. Автор не только старается не замечать их духовного убожества, но даже в какой-то мере пытается представить их людьми интеллектуальными, способными тонко понимать искусство, перерождаться под его влиянием. Однобоко, в кривом зеркале изображается советская действительность и в других произведениях сборника. Нельзя без возмущения читать некоторые стихи, посвящённые Сибири. А. Вознесенского не заинтересовали подвиги советских людей, осваивающих по призыву партии несметные богатства восточных районов страны, величие прекрасных дел сибиряков, их душевная красота. Его внимание больше привлекают теневые стороны нашей жизни, самые мрачные закоулки человеческой души. Стихи о Сибири полны обывательских представлений, дешёвой «таёжной» экзотики и ни в какой степени не отражают её сегодняшней жизни. В этом отношении наиболее характерна поэма «Бой». В её основу положена сенсационная история о «мальчике-чёрте», который, по словам автора, вырос где-то в Якутии, в хлеву, вместе со свиньями, в ней смакуются отвратительные сцены, принижающие человека, низводящие его до положения животного.
Серьёзные идейные пороки в творчестве Вознесенского не встречают правильной оценки среди литераторов <…> Н. Асеев, например, в своём письме Владимирскому издательству писал о сборнике «Мозаика»: «Горячо рекомендую к изданию сборник стихов молодого поэта Андрея Вознесенского. Издание его дело нужное и своевременное. Автор развивает публицистические традиции советской поэзии, традиции В. Маяковского. Талантливейшая книга Андрея Вознесенского – значительное явление, проявление роста нашей молодой советской поэзии. Издание её скорейшим образом будет большим подарком современным читателям». Такие отзывы оказывают плохую услугу молодому автору».
Замял скандал заместитель отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС по РСФСР Егор Лигачёв. В справке для своего начальства он 12 сентября 1961 года доложил, что Владимирский обком партии принял меры. «Никаких решений в связи с этими сообщениями не требуется», – подытожил Лигачёв.
Поэт думал, что уже всё разрешено, и незадолго до Нового года дал неосторожное интервью польскому журналисту. Это задело главную советскую польку Ванду Василевскую. Она обрушилась на смельчака не где-нибудь, а в Кремле. Дело было 7 марта 1963 года во время встречи Никиты Хрущёва с деятелями культуры. Хрущёв в ответ вытащил Вознесенского на трибуну. Но поэту не дали сказать даже двух предложений. Он только и успел заявить, что Кремль для него – это очень высокая трибуна, поэтому будет говорить о самом главном, вспомнив при этом Маяковского. «Как и мой любимый поэт, мой учитель, Владимир Маяковский, – сказал Вознесенский, – я – не член Коммунистической партии. Но и как…» И тут на самом интересном его оборвал Хрущёв. Советский лидер возмутился оговоркой поэта, что он – не член партии. «Это не доблесть!» – выкрикнул Хрущёв. Вознесенский хотел что-то сказать в своё оправдание. Но Хрущёв уже ничего не слышал. Он кричал: «Сотрём! Сотрём! Он не член! Бороться так бороться! Мы можем бороться! У нас есть порох! Вы представляете наш народ или вы позорите наш народ?» Дальше – больше. «Я, – кипятился Хрущёв, – не могу спокойно слушать подхалимов наших врагов». Вождь говорил: «Да, для таких будут самые жестокие морозы». В запале Хрущёв даже предложил поэту получить загранпаспорт и уехать к чёртовой бабушке.
Вознесенский не на шутку испугался. Он не исключал насильственной высылки из страны. Кто-то посоветовал ему немедленно покаяться. И поэт, похоже, дрогнул. Уже через неделю после устроенного Хрущёвым скандала, 14 марта 1963 года, Вознесенский отправил в Кремль своё обращение. «Дорогой Никита Сергеевич! – писал он. – Мне очень больно, что я не сумел выразить всего на встрече. Самое дорогое для меня – родная русская природа, народ, его история, традиции, его сегодняшняя борьба за самое красивое общество на земле, Коммунистическая Партия, осуществляющая самую поэтическую мечту Ленина. Разговор польского журналиста со мной и Аксёновым происходил в ноябре, до посещения Вами и руководителями Партии и Правительства выставки в Манеже. Продумав сейчас эту беседу, я понял нашу недостаточную ответственность, недостаточный опыт и то, что при неточном воспроизведении её могут использовать враги нашей страны. Вашу строгую критику я не забуду. Ваше рукопожатие обязывает ко многому. Спасибо за доверие. Ответ на это может быть только один – работа» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 194, лл. 102–103).
Больше всех покаянным письмом Вознесенского был доволен секретарь ЦК КПСС Леонид Ильичёв, претендовавший в последние годы правления Хрущёва на роль главного партийного идеолога. Он буквально через день доложил своему боссу:
«Товарищу Хрущёву Н.С.
В соответствии с поручением принял поэта А. Вознесенского. В беседе он проявил правильное понимание критики в его адрес на встрече руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства. Выразил желание выступить в печати с соответствующей статьёй.
А. Вознесенский передал мне письмо на Ваше имя, которое прилагаю» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 194, л. 102).
Ильичёв решил, что окончательно сломал поэта и превратил его в винтик партии. Ведь Вознесенский лично пообещал ему написать поэму о Ленине «Лонжюмо». Позже он не раз докладывал Хрущёву о том, каким поэт стал правильным. Так, 27 декабря 1963 года Ильичёв сообщил вождю, что молодёжь якобы вновь хочет с ним встретиться и лично рассказать о своей творческой работе. Был составлен список возможных участников новых кремлёвских посиделок. Открывал этот список Роберт Рождественский, а Вознесенский занимал вторую позицию. В прилложенной к списку справке говорилось: «Вознесенский А.А. – поэт. В 1963 году написал поэму «Лонжюмо», отрывки из которой опубликованы в «Правде». Стихотворения поэта публиковались в журналах «Знамя», «Юность» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 194, л. 111-б).
Спустя несколько месяцев Ильичёв в другом документе добавил: «А. Вознесенский создал поэму о ленинской школе «Лонжюмо» и опубликовал её в «Правде». Поэма свидетельствует о серьёзном отношении поэта к своему творчеству; ответственно подходил он и к своим выступлениям на вечерах поэзии, которые проходили в Москве в начале 1964 года» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 194, л. 126).
Другое дело, что произошедшие с Вознесенским перемены смутили – и это ещё мягко сказано – либерально настроенную интеллигенцию. «Вознесенский, – констатировал прозаик Сергей Антонов, – уже стал партийным бардом». Не поверили поэту и консерваторы. «Существует мнение, – писал в начале 1965 года в Президиум ЦК КПСС председатель Союза писателей России Леонид Соболев, – что за последнее время они [популярные молодые поэты, в частности, Евтушенко, Рождественский, Вознесенский, Ахмадулина, Окуджава. – В.О.] «перебесились», взялись за ум и встали на верный путь – например, Вознесенский со своей поэмой о Лонжюмо. Но ведь это, по совести говоря, простая отписка и притом не очень старательно выполненная. Сущностью же его по-прежнему остаётся «Оза» с её разорванным сознанием, с якобы многозначительным косноязычием и (что уже ново) с откровенным литературным хулиганством в рефрене «а на фига!», как бы утверждающим в поэзии прелестное новаторство Солженицына с его «фуёминой» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 194, лл. 162–163).
Константин Кедров полагал, что после смерти в 1967 году Ильи Эренбурга Вознесенский стал неофициальным «полпредом» европейской и американской культуры в России. Но я думаю, всё произошло ровно наоборот. В реальности Вознесенский стал полпредом советской культуры на Западе. И произошло это не стихийно, а с ведома и одобрения главного партийного идеолога Михаила Суслова. Другое дело, что Суслов не успевал лично проконтролировать все мелочи. Из-за этого иногда происходили сбои.
В начале 1967 года Вознесенский по настоятельному совету критика Александра Дымшица возобновил сотрудничество с еженедельником «Литературная Россия» и предложил газете свои новые стихи о Ленине. Но тут проявило страшную глупость руководство Госбанка. Оно литературные образы и символы восприняло буквалистски, усмотрев в гражданской лирике поэта чуть ли не подрыв банковской системы.
Возмущённый публикацией Вознесенского председатель правления Госбанка СССР А. Посканов 22 апреля 1967 года направил в ЦК КПСС жалобу. Он писал:
«В еженедельнике «Литературная Россия» от 24 марта 1967 года под общим названием «Уоки-Токи» опубликованы стихи Андрея Вознесенского, которые при этом прилагаются.
Эти стихи при их весьма сомнительной художественной ценности по своему содержанию являются идеологически вредными.
Выступая по внешнему виду на защиту величия В.И. Ленина, автор употребляет при этом недостойные двусмысленные выражения, которые являются оскорбительными для памяти В.И. Ленина.
Портрет Владимира Ильича Ленина на денежных билетах отображает народную память о нём как основоположнике великих преобразований и достижений советского народа в строительстве социализма и коммунизма.
На денежных билетах и монете портреты видных государственных деятелей, национальных героев и деятелей науки и искусства изображаются с давних времён во всех странах мира.
Правление Государственного банка СССР считает, что редакция еженедельника «Литературная Россия» допустила грубую ошибку, поместив указанные стихи на страницах своей газеты.
По имеющимся сведениям, стихи А. Вознесенского «…уберите Ленина с денег» включены в его пьесу «Антимиры», которая ставится на сценах театров в нашей стране.
Считая необходимым доложить об этом, Правление Государственного банка СССР просит ЦК КПСС рассмотреть этот вопрос» (РГАНИ, ф. 5, оп. 59, д. 56, л. 148).
Это письмо попало к секретарю ЦК Петру Демичеву. По его поручению рассмотрением дела занялся отдел культуры ЦК. Спустя два с половиной месяца, 3 июля, заместитель заведующего этим отделом Юрий Мелентьев и инструктор ЦК Леонард Лавлинский доложили, что «нет никаких оснований относиться к лирическому стихотворению поэта как к конкретному деловому предложению об установлении новых денежных знаков. Считаем, что вмешательства ЦК КПСС не требуется» (РГАНИ, ф. 5, оп. 59, д. 56, л. 150). Коллег из отдела культуры 8 июля поддержал также заместитель заведующего отделом плановых и финансовых органов ЦК Борис Гостев.
Одно время Вознесенского очень мощно поддерживал Александр Дымшиц. Это сейчас либералы выставляют этого критика как мракобеса. Он действительно всегда стоял на охранительных позициях и никогда прогрессистов особо не жаловал. Но это вовсе не значило, что Дымшиц ни черта не смыслил, к примеру, в авангарде. А кто первым пробил дорогу в ведущие издания Виктору Сосноре?! Дымшиц был вхож во многие инстанции и знал, от кого зависело окончательное принятие разных решений. И совсем не случайно он стал ещё с середины 60-х годов помогать Вознесенскому. Я приведу несколько записей из его рабочих блокнотов за 1968 и 1969 годы. Первая запись была сделана 8 июля 1968 года. «В Союзе писателей разговор с Андр. Вознесенским. Он говорит: «Вы справедливо ударили по обидчику Пикассо (Лифшицу). Ударьте по врагам Маяковского (Колоскову…)» Враг Маяковского – бездарность… О, как бездарен Колосков! Беспросветно. Но – прочно защищён. Не дают тронуть» (РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 155, л. 96). Другая запись датирована 30 декабря 1968 года. Дымшиц отметил: «Читал А. Вознесенского, подряд, – очень большой, очень русский, действительно гуманный и революционно мыслящий поэт» (РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 155, л. 183, об.). Дальше – перипетии с очередной пьесой Вознесенского для Театра на Таганке. 8 января 1969 года Дымшиц записал: «На заседании у Е.А. Фурцевой, посвящённом Театру на Таганке (выступал о пьесе А. Вознесенского). Очень непросто, как-то озлобленно выступал на заседании А. Аникст. Нехорошо…» (РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 156, л. 9, об.). Спустя два с половиной месяца критик по поводу Вознесенского решил выяснить отношения с заместителем министра культуры СССР Владыкиным. Потом были хождения в цензуру. Но всё кончилось победой. Премьера спектакля «Берегите ваши лица» состоялась на Таганке 7 февраля 1970 года. Кстати, Высоцкий тогда впервые по ходу спектакля исполнил ещё и свою песню «Охота на волков».
Однако Вознесенский никогда не афишировал помощь Дымшица, ибо это могло сильно подмочить его имидж в глазах либералов.
Примерно тогда же вокруг Вознесенского вновь обострилась борьба. И либералы, и консерваторы стали по новой перетягивать поэта на свою сторону. Так, Сергей Наровчатов везде и всюду доказывал, что Вознесенский в отличие от Евтушенко очень партийный поэт, который пишет, может, иногда и сложно, но зато убеждён в коммунистических идеалах. Позиция Наровчатова сыграла, как говорили, решающую роль при выборе лауреатов Государственных премий СССР за 1978 год. Вознесенского тогда наградили за сборник «Витражных дел мастер». Но либералы не отступали. Они настойчиво добивались от него стихов для неподцензурного альманаха «Метрополь». И поэт в конце концов пошёл им навстречу. Он хотел быть для всех своим.
Однако появление в 1979 году нескольких машинописных копий «Метрополя» вызвало грандиозный скандал. В дело вмешался партаппарат. Альберт Беляев, занимавший тогда пост заместителя заведующего отделом культуры ЦК КПСС, вспоминал, как получил команду оторвать Вознесенского от организаторов альманаха. «С Вознесенским, – писал он, – встречались в Союзе писателей СССР оргсекретарь Союза Юрий Верченко и я. И вот мы сидим в кабинете Верченко и ведём долгую и нудную беседу с Вознесенским, увещевая его уйти из «Метрополя». Постепенно разговор накалялся, поэт упорствовал, в ход пошли, так сказать, «непарламентские выражения» (пользуясь случаем, я приношу Андрею Вознесенскому свои извинения за некорректные слова, высказанные в горячке). Андрей был внешне спокоен, говорил по-своему убедительно. Иногда, как говорится, «плыл», чувствуя шаткость своих позиций. Но стоял на своём: он ничем советской власти не навредил. Стихи его напечатаны в официальных изданиях. Когда организаторы альманаха попросили разрешения напечатать часть из этих стихотворений – он не возражал. «Как же я теперь откажусь от своего слова? Это же мои друзья, как я им в глаза смотреть буду?» И я понял: в каких бы доброжелательных отношениях мы с Андреем ни находились, мнение его друзей для него важнее. Поэт дорожит их мнением больше, чем мнением властных структур. Ибо друзья могут отторгнуть его от себя навсегда, а отношения с властью могут колебаться. Власть всегда будет заинтересована в том, чтобы видный поэт был лоялен к ней. Определённые несогласия или даже конфронтации по поводу отдельных произведений или личного поведения поэта в какой-то период, – что ж, они могут возникать не раз и так же не раз проходить, как будто их и не было. Пример Е. Евтушенко убедительно подтверждает подобное. Мы разошлись в тот день, так ни о чём и не договорившись с Андреем. Он поспешно улетел чуть ли не на Северный полюс, о чём газеты не преминули широко оповестить читающую публику, и не участвовал в дальнейших разговорах и «разборках», связанных с судьбой альманаха» (А. Беляев. Литература и лабиринты власти. М., 2009).
Беляев, как всегда, многое недоговорил. Он не сказал о том, что власть практически всех авторов альманаха «Метрополь» попыталась надолго отлучить от современного литпроцесса. Цензура сразу во всех издательствах перекрыла кислород Инне Лиснянской, Петру Кожевникову, Виктору Ерофееву и Евгению Попову.
Что касается Вознесенского, тот заранее подстраховался. Он ведь в «Метрополь» отдал не новые стихи, а те, которые до этого прошли цензуру и были напечатаны в журнале «Дружба народов». Неудивительно, что поэт отделался всего лишь лёгким испугом. Главный редактор «Комсомольской правды» Валерий Ганичев срочно самолётом отправил его подальше от Москвы, сразу на Северный полюс встречать участников очередной полярной экспедиции. Но вряд ли Ганичев взялся оберегать звёздного автора от возможных неприятностей по собственной воле. Говорили, будто идею срочного вылета подсказала жена поэта – Зоя Богуславская, которую одно время в литературных кругах воспринимали как серого кардинала, умевшую отстаивать либералов перед партийными и охранительными структурами. Ходила версия, якобы кто-то из секретарей ЦК КПСС посчитал эту идею самым лучшим выходом из той щекотливой ситуации.
Так это или не так, но в день, когда в Союзе писателей собирались устроить судилище над организаторами и авторами «Метрополя», вышла «Комсомолка» с целой полосой патриотических стихов Вознесенского. Это возмутило уже Василия Аксёнова. В отместку он позже вывел поэта в карикатурном виде в повести «Скажи изюм». Аксёнов воспринял полярную эпопею своего коллеги как проявление конформизма и отступление от заявленных в «Метрополе» идеалов.
В конце нулевых годов Вознесенский почти потерял голос. Но он не сдавался. Ольга Кучкина вспоминала: «Он захотел сам на людях отпраздновать свой 75-летний юбилей. Он захотел сам прочесть свои стихи. Мужественный великий поэт. Поддерживаемый теми же молодыми людьми, он приблизил микрофон ко рту и начал. В мёртвой тишине до зала доносились лишь отдельные сиплые звуки. Это было душераздирающее зрелище и слушалище. Как будто не жизнь, а трагический театр или кинематограф. У человека отняли инструмент певца – голос. Его певческий дар оставался с ним до последнего срока:
Вижу скудный лес
возле Болшева.
Дай секунду мне без
обезболивающего...
Больше живым я его не видела» («Комсомольская правда», 2014, 16–23 января).
Уже глядя вечности в глаза, Вознесенский всерьёз задумался о вере и безверии. В мае 2008 года он писал:
Бог наполнил Библию
страшными вещами:
варианты гибели
людям возвещая.
Это продолжается
непонятно где-то –
беззаветной жалостью
Нового Завета.
Умер Вознесенский 1 июня 2010 года. Похоронили его на Новодевичьем кладбище.
А лично я продолжаю ценить раннего Вознесенского. Мне и сегодня нравится его «Лунная Нерль», которую поэт написал ещё в 1959 году. Он утверждал:
Есть церкви – вроде тыкв и палиц.
А Нерль прозрачна без прикрас,
И испаряется, как парус,
И вся сияет – испарясь.
Я подымаюсь к храму снизу,
Всхожу из мрака на бугор.
Как в телевизорную линзу,
Гляжу в сияющий собор.
Такие стихи не забываются.