Приметы памяти сердечной

О своём учителе Михаиле Петровиче Лобанове (на фото) вспоминает Геннадий Рязанцев-Седогин, выпускник Литературного института им. А.М. Горького (1987), писатель, лауреат Всероссийской литературной премии имени Святого Благоверного Великого князя Александра Невского, протоиерей Русской православной церкви, настоятель храма Михаила Архангела в городе Липецке (который построил помощью Божьей и тщанием прихожан).

В 2016 году ушли в иной мир два главных человека в моей жизни. Двадцать восьмого апреля отошёл ко Господу мой отец Седогин Николай Яковлевич, ветеран Великой Отечественной войны, не дожив один месяц до своего 88-летия, а 10 декабря, на 92-м году жизни, ушёл в лучший мир мой литинститутский учитель Михаил Петрович Лобанов. Две опоры отлетели, и я почувствовал сиротство.

Михаил Петрович Лобанов, как один из последних столпов русской литературы, должен был упасть, как падает в лесу вековое дерево-великан, с шумом и треском так, чтобы содрогнулось всё пространство. Но он ушёл из жизни, по свидетельству жены Татьяны Николаевны, как христианин, тихо, трижды причастившись святых Христовых тайн, пособоровавшись и получив по молитвам церкви кончину «безболезненную, непостыдную, мирную». Михаил Лобанов умер в Боге, Которому он верил и Которым жил всю свою жизнь, исполнив две главные заповеди (по свидетельству близких людей): Любви к Богу и человеку.

Однако масштаб его личности ещё предстоит оценить на фоне современной обмельчавшей литературы, которая заботится не о благодатном влиянии на сознание народа, а о самой себе, в угоду низким, страстным проявлениям человеческой природы, культивируя пошлость, вульгарность, цинизм. Для Михаила Петровича русская литература никогда не вмещалась в рамки искусства, она выходила к проповеди, делалась учительницей и наставницей народа. Он был одним из последних литераторов, мыслителей, которые продолжали верить в непреходящую силу художественного слова. И как ему было, видимо, тяжело наблюдать, как вытесняется живое, литературное слово, имевшее огромное влияние на общество в полемике 60-х–70-х годов, и заменяется телевизионной индустрией и новыми технологиями для манипуляции сознанием людей... Как-то на одном из семинаров в Литературном институте в конце восьмидесятых годов он говорил, приведя тогдашнюю статистику, что на триста тысяч человек в нашей стране приходится один писатель. Это, по его мнению, очень мало! Литература связана с мышлением людей, утверждал Михаил Петрович, и как важно, чтобы по-настоящему русских писателей было бы больше! Он много говорил о правде, что это то в литературе, что выжигает вокруг себя всё фальшивое, ложное, искусственное. Для него самым важным на семинарах прозы в стенах Литературного института, где он прослужил профессором более 50 лет, было не ремесло писателя и освоение приёмов письма, а личность самого автора, возрастание его духа, те смыслы, которые и рождают настоящую литературу. Личностью можно назвать только того человека, который переживает, говорил Михаил Петрович.

Я помню, как Михаил Петрович рассказывал о посещении деревни Иншаково, своей родины в Рязанской области, как на него в местном сельсовете произвёл глубокое впечатление простой крестьянин, истопник, изучающий по книге электрическое дело.

– Зачем вам это нужно? – спросил его Михаил Петрович, заинтересовавшись его внимательным погружением в книгу.

– А вдруг свет отключат в деревне, надо же кому-то знать, как поправить.

Он часто повторял, что в литературе остаётся только то, что проходит через время. Он имел в виду литературу, которая отображает саму жизнь средствами художественных образов.

Позже я понял Михаила Петровича и вывел для себя формулу. Труд писателя заключается в том, чтобы изображать живую ткань жизни. Чтобы жизнь, которую он изображает, становилась частью опыта другого человека. Без правды и художественности достичь этого невозможно.

В 1982 году в журнале «Волга» была опубликована статья писателя Лобанова «Освобождение», которая стала событием в литературной и общественной жизни страны. Мы, студенты Литинститута, достали номер журнала и вслух читали в общежитии на Добролюбова.

Я был потрясён стилистикой автора, его причастностью к трагедии народа, которую он переживал как собственную трагедию. Это было мужество человечности (так называлась и его книга 1969 г.) – отождествиться со своим народом и высказать всю правду тогда, когда «народ безмолвствует». Я понимал, что критик Лобанов – русский человек, который отстаивает национальную честь и достоинство своим творчеством, своей жизнью, как воин на передовой.

Но статья имела большие последствия для писателя Михаила Лобанова, потому что её прочитал генсек Ю.В. Андропов и отдал распоряжение Г.М. Маркову «принять меры». Началась проработка автора статьи (с соответствующим постановлением ЦК по этому же вопросу)...

Я достал номер журнала и периодически возвращался к статье. Мысли Михаила Петровича совпали с воспоминаниями моего отца о голоде и в средней полосе России, через который ребёнком прошёл и он со своей матерью Анастасией Сергеевной, моей бабушкой. И я решил написать повесть об этом времени, которая станет дипломной работой по окончании Литинститута. Я назвал её «Рождественские загары» и принёс на суд руководителя творческого семинара. Михаилу Петровичу повесть понравилась, но на лице его выразилось сомнение. Михаил Петрович едва не подвергся репрессиям вплоть до изгнания из института. Я всё понял по взгляду учителя.

– Я переделаю повесть или напишу другую, – сказал я.

– Да, не вовремя для меня вы написали эту повесть, – слегка смущённо, характерно сощурив глаза, произнёс Лобанов. – Напишите более невинную вещь, – добавил он.

Я сделал вариант «Рождественских загаров» и назвал его «Солнечный город», прибавил к этой «невинной» маленькой повести несколько рассказов, получив «отлично» за творческую дипломную работу.

В середине восьмидесятых я подвергся травле от Комитета государственной безопасности (КГБ). Да вот как пишет об этом сам Михаил Петрович:

«Были и другие истории с моими студентами, в которых отразились характерные особенности времени. Ещё одна судьба моего студента, связанная с КГБ. Было это уже в середине восьмидесятых годов, в начале перестройки».

В Литинститут из какой-то организации города Липецка поступила бумага, в которой сообщалось, что наш студент Геннадий Рязанцев прислуживает в церкви, прилагалась вырезка из областной газеты с разоблачительным фельетоном о нём. Вскоре в институт явился Рязанцев. Я решил поговорить с ним наедине, прежде чем состоится совместный разговор с ректором.

Меня интересовало главное – серьёзно ли он верит или тотчас же откажется при первом же вопросе об этом? И когда я спросил его, он как-то растерялся, заговорил, что хочет писать повесть на церковную тему, поэтому ему необходимо знать, что делается в церкви, как проходит служба, поближе узнать священников. После того как наш разговор у ректора закончился, и мы вдвоём выходили на улицу, он вдруг остановился, сильно взволнованный, с дрожью в голосе заговорил: «Михаил Петрович, я сказал неправду, что пришёл в церковь, чтобы писать повесть… я верующий». Почему-то я почувствовал облегчение, услышав это: значит, дело очень серьёзное и человека надо спасать. А спасать было от чего. После фельетона на работе его травили, даже зная, что его пятилетний ребёнок с больным сердцем находится на волосок от смерти. Здесь надо заметить, что ребёнку пришли на помощь: я связался с писателем Иваном Дроздовым, другом и соавтором известного хирурга Ф.Г. Углова, и Фёдор Григорьевич через знакомых врачей помог поместить маленького больного в лучшую клинику Москвы, где ему сделали очень сложную операцию, и он выздоровел. А сам Рязанцев был спасён довольно необычным, по тем временам неожиданным образом. Ректором Литинститута был тогда Владимир Константинович Егоров (будущий министр культуры России). После наших совместных раздумий, что же делать, Егоров решил обратиться за помощью к… КГБ. По его просьбе кто-то из сотрудников Комитета позвонил своему коллеге в Липецк, после чего прекратились как преследования Рязанцева, так и шедшие оттуда в Литинститут требования «принять меры». Признаться, чтобы доставить особое удовольствие липецким недругам моего студента, я постарался добиться того, чтобы его дипломная работа была принята как отличная. Впоследствии я узнал, что Рязанцев был рукоположен в священники и служит в храме в Липецке».

В книге «В сражении и любви» я обнаружил молитву, составленную Михаилом Петровичем.

Вот она:

«Господи, нет предела милосердию Твоему! Ты сохранил мне жизнь на войне, в болезни, дал мне долголетие, и чем я ответил Тебе?

Ты знаешь все мои грехи и сохраняешь милость Твою ко мне. Прости мне слабость мою и греховность. Ты же знаешь, как я верую, что если есть во мне что-то доброе, способное к добру, то это не моё, а Ты дал мне, как и те неиссякаемые дары благодати, которые к великому милосердию Твоему проливаются на нас, на Твои, Господи, творения».

Воистину «от избытка сердца уста глаголют» (Матфея 12:34). Так высказалась молитва покаяния и благодарности из глубин сердца ныне покойного раба Божьего Михаила, дорогого Михаила Петровича Лобанова, учителя жизни и духовного наставника. И я высказал «приметы памяти сердечной» в память праведного воина, «на передовой» сражавшегося за души человеческие. «В память вечную будет праведник, от слуха зла не убоится». («Вечно в памяти будет праведник, от злой молвы не убоится»). (Псалом 111).