Константин Щербаков
* * *
Когда известного и очень немолодого критика спросили, почему он перестал ходить в театр, критик ответил: «Я привык к Товстоногову…»
К Хуциеву, Владимову, Абрамову…
Это что же получается?
Всё, что ниже уровнем, – мимо?
Получается.
А иначе все критерии полетят. Останется славный междусобойчик.
* * *
Разговор двух писателей.
– Я как Юрий Олеша. Ни дня без строчки. Иначе ночью не засну.
– Вот и хорошо! Спасайся бессонницей.
* * *
Каждому новому времени Чехов открывает новые смыслы. С режиссёрскими домыслами их путать не надо. Хочешь сказать что-то помимо Чехова – попробуй, но классика оставь в покое. Если получится у тебя мельче… ну что ж, по крайней мере, попытка была. Только вот если прикрываться Чеховым – ещё мельче получится.
* * *
Чехов – это про нас с вами. Современные сценические фантазии на тему Чехова – это не про нас, это про кого-то ещё. Так проще, спокойнее, безопаснее. Притом что новаторства хоть отбавляй. Деваться некуда от новаторства.
* * *
К классике нынче подход свободный. Можно переписать, можно и вовсе в рекламу, как с Пушкиным, Достоевским, Тургеневым уже проделали на телевидении. К истории тоже свободный подход.
В телесериале «Любовь Советского Союза» нам показывают, как Сталин смотрит немецкую кинохронику, где наши солдаты и офицеры массово сдаются в плен. Вождь гневается и велит поэту (прототип – Константин Симонов) разбудить всенародную веру в любовь и Победу. Так родились стихи «Жди меня».
А вот интересно, написать «Я помню чудное мгновенье» Пушкину кто велел?
За великим искусством пошлость всегда увязывалась. Не очень понятно только, почему роль посредника между ними с такой готовностью берёт на себя государственное телевидение.
* * *
Детское ещё впечатление – фильм Леонида Трауберга «Актриса» 1943 года, в главной роли – Галина Сергеева, не такая популярная, как Серова, но тоже актриса настоящая. Открытая была, беззащитная, – в дуэте с великим Борисом Бабочкиным.
Фильм о том, как чутко отзывалось искусство на неуничтожимую человеческую потребность выжить и сберечь душу в страшной войне. И фильм о любви Советского Союза – был, тогда же, в 43 м. «Жди меня». Сценарий Константина Симонова, постановка Александра Столпера, в главной роли – Валентина Серова.
Всё думаю, думаю: почему тогда получалось, а сегодня, за редким исключением, – нет?
* * *
Сколько раз город Рыбинск переименовывали в город Щербаков, а потом – из конъюнктурных соображений – обратно? Я уж и счёт потерял.
Для меня память об отце – отдельно, а многолетняя конъюнктура – отдельно. И иначе, понятно, быть не может.
Это к вопросу о недопустимости искажения истории. Близких бы людей от бесстыдной возни оберечь.
* * *
Лет шестьдесят назад в Театре имени Ленинского комсомола шла пьеса Погодина «Цветы живые» – о бригадах, если не изменяет память, коммунистического труда. Чем спектакль запомнился? Частушкой, неведомо как в него залетевшей.
С неба звёздочка упала
Прямо милому в штаны.
Пусть бы всё там разорвала,
Лишь бы не было войны.
Так мы тогда шутили, от тоталитаризма ещё толком не очухавшись.
Дошутились.
* * *
Актёрам и режиссёрам, как правило, совершенно безразлично качество критических текстов, им адресованных. Интересно одно: хвалят или ругают. В результате формируется команда сыров и сырих, по недоразумению называемых критиками. Они кучкуются вокруг заметного человека или художественного явления. В театрах их привечают, но не всерьёз, а в качестве обслуживающего персонала.
Так было всегда, но сверх этого – что? Читая сегодняшнюю театральную критику, отвечать на такой вопрос становится всё сложнее.
* * *
Уважаемому народному артисту очень не хотелось играть в конъюнктурной пьесе, и накануне премьеры он потерял голос. Хлопоты, волнения, срочный ввод. Дирекция заподозрила неладное, настояла на клиническом исследовании – всё оказалось верно: потеря голоса по причине атмосферных катаклизмов.
Лечили долго, новейшими методами, однако безрезультатно. До тех пор, пока не изменилась политическая ситуация и конъюнктурную пьесу надо было срочно убирать из репертуара. Снова хлопоты, волнения, чем заменить.
– «Отелло» на завтра ставьте, – вдруг подал знакомый всем голос народный артист. – Слышите – мой прорезался.
Непредсказуем внутренний мир художника.
* * *
На премьеру новой пьесы в театр пожаловал высокий гость. По окончании спектакля он пригласил к себе в ложу исполнителя главной роли. Но перед тем как идти в ложу, артист принял свои привычные сто пятьдесят. Высокий гость был настроен поговорить и даже пропустить рюмочку, артист не отказался, хотя знал, что сверх ста пятидесяти ему лучше не надо.
И всё бы ладно, но только вот, прощаясь, артист вдруг ни с того ни с сего задал высокому гостю вопрос:
– Скажите, ну зачем вы заставляете нас играть такое говно вроде сегодняшнего? Чтоб вкус его отбить – сколько же выпить надо. Так что ещё по одной давайте на посошок.
К счастью, высокий гость оказался человеком приличным.
– Вас на моей машине сейчас домой отвезут, – дружески сказал он артисту, – а о проблемах драматургии мы в другой раз поговорим. Лады?
Дальнейший разговор о драматургии, однако, не состоялся. И играли дальше то, что играли до этого.
Так было. Сегодня не так.
А как?
* * *
В Союзе писателей были (и, наверное, есть) должности, которые требуют не литературных способностей, а организаторских. Оргсекретаря союза Юрия Николаевича Верченко сегодня следовало бы назвать эффективным менеджером. Лет двадцать он успешно управлял обширным в те годы писательским хозяйством, но в союз не вступал.
Его предшественник, Константин Васильевич Воронков, не удержался и пополнил-таки ряды союза, предъявив инсценировку «Василия Тёркина», написанную в соавторстве с Анатолием Алексиным. По тогдашним обычаям – нормально.
Нормально.
…Когда ушёл из жизни Михаил Михайлович Зощенко, в одной из газет появился некролог, где он был назван (кто-то, видно, долго размышлял над эпитетом) писателем своеобразным. На что Виктор Борисович Шкловский заметил: «Нет, это неправильно. Зощенко не был своеобразным писателем, вот Воронков – это писатель своеобразный».
Всё ли так было, не всё ли – а от легенды уже никуда не денешься.
Одно из непременных свойств руководителя – умение не оказываться в смешном положении.
* * *
А к Толе Алексину я всегда относился с симпатией. У него хобби такое было – помогать людям. Другое дело, что не все этого заслуживали. И не всегда получалось впрок.
* * *
В окололитературной среде драматических судеб всегда хватало. Хотя казалось бы – ну, почему бы к чеховскому Сорину не прислушаться: «И маленьким литератором приятно быть в конце концов». Только кто же признаёт, кто осознаёт себя маленьким?
* * *
Опасаюсь людей, которые не ошибаются. Которые всегда и во всём правы. Они замечательные, возможно, незаменимые, но они из другого измерения. Не из того, где обитаем мы с вами. И не дай бог случись что, руку вам протянет сосед, что случился поблизости.
Из других измерений рук не протягивают.
* * *
В перерыве литературного совещания, решающего важные идеологические вопросы, писатель Х., который после перерыва должен был выступать первым, замешкался в туалете и, торопясь, как-то неловко дёрнул туалетный замочек, который захлопнул дверь наглухо. Звать на помощь было нельзя, собрание уже началось, всё слышно. Так и просидел Х. в туалете до конца, а на трибуну его выкликали дважды: выступление Х. мыслилось ключевым.
И сколько он потом ни объяснялся в кабинетах разного свойства и уровня, это так за ним и осталось: бросил вызов системе.
Помогало? Мешало?
Когда как. Системы-то он пережил разные.
Как и мы все, впрочем.
* * *
В польском ЦК (у них был КЦ) служил низовой работник, обязанностью которого было присутствовать на всех собраниях и отмечать с секундомером в руках, сколько кто говорил. Однажды во время выступления секретаря КЦ назначенный измерителем времени почувствовал себя плохо. Однако он дослушал речь до конца, с последним её словом (кажется, кто-то должен был даздравствовать) нажал соответствующую кнопку секундомера – и умер.
Было у нас общее время, почему же теперь оно такое разное? Может, измеритель времени, «чуя смертный час», не ту кнопку нажал?
Всеобщий польско-российский Акакий Акакиевич Башмачкин второй половины двадцатого века.
О роли личности в истории и нынче споры идут.