Дарья Медведева
Любое событие, связанное со Львом Додиным и Малым драматическим театром, вызывает бурный общественный отклик. К комедии А.Н. Островского «Свои люди -– сочтёмся» режиссёр ещё обращался в 1972-м, когда работал в ленинградском ТЮЗе с Зиновием Корогодским и Вениамином Фильштинским. Именно с постановки по этой пьесе и начался самостоятельный творческий путь режиссёра. Теперь же мастер возвратился к этому тексту со своими воспитанниками Молодой студии, вышедшими на сцену Малого драматического театра во второй раз.
Пара-тройка кудрявых прядей выбьется из туго собранной рыжеволосой копны Липочки (Анастасия Рождественская), пока она в одиночестве покружится в вальсе в длинном платье из полупрозрачной ткани по всему элегантному пространству сцены с ослепительно-белоснежной балюстрадой (сценография Александра Боровского). Точно из мрачной преисподней (или долговой ямы?) вслед за ней на сцену поднимется ее мать Аграфена Кондратьевна (Анастасия Бубновская), недовольно оглядит с ног до головы плавные движения дочери, которая «готова, чай, вот на лошадь по-солдатски вскочить» и громко отчитает за «беспутство». Молодость, огненная красота и взросление девушки не взволнуют грубое родительское сердце Аграфены Кондратьевны и выпивающего, уставшего от жизни Самсона Силыча Большова (Ярослав Васильев), как и капризную Липочку не потревожат проблемы близких. В комедии Островского и в постановке Додина в этом и «соль» причины семейных проблем — трагедия повсеместной преемственности безнравственности, расчетливости и жадности.
Плутовскую историю Лев Додин окрашивает не только в комично-назидательные оттенки с извечными вопросами природы добра и зла. Режиссёр сгущает мрачные краски и отображает жуткие черты семьи Большова, сближая Островского с Достоевским, Гоголем, а местами – и с Салтыковым-Щедриным. Додин подсвечивает сердцевину той бесовщины, в которую погружена семья и её окружение и психологически точно показывает процесс зарождения у человека одержимости идеей, постепенного исчезновения в сердце Бога. Или совести. Как угодно. На протяжении всего спектакля почти каждый персонаж словно выпадает из жизни в иное измерение, остается как бы наедине с собой. Это достигается с помощью света (художник по свету Дамир Исмагилов): темный и холодный создает ауру интимности, а тёплый «отвечает» за быт. Так, утончённый, бледный, в чёрном фраке Лазарь Елизарыч Подхалюзин (Михаил Тараторкин), напоминающий внешне Петра Верховенского, размышляет вслух о предложенном хитром плане, задумчиво ходит по сцене, сверкает взглядом в пустоту да ловко переворачивает в тонких руках полями вниз фетровый цилиндр. И — вуа-ля — в его голову закрадывается коварная идея о женитьбе на Липочке, а губы растягиваются в полуулыбке. Михаил Тараторкин играет подробно, проникая в зловещую суть своего героя. Слуга в доме Самсона Силыча Тишка (Семён Козлов) в длинной белой рубашке молчаливо смотрит несколько минут в пустоту, сжимает руки в кулаки и тараторит о своей жизни, в которой ему только и приходится слушать приказы и выполнять поручения. Надоедливая, вечно жужжащая причитаниями и восхищениями Аграфена Кондратьевна в платье сапфирового цвета издаёт стон, похожий на надин из фильма «Любовь и голуби», беспокоясь о судьбе своей «изумрудной» дочери, да прижимается всем телом к колонне и сползает по ней вниз, прикрывая лицо руками.
В постановке техники актерского исполнения сочетаются между собой подобно чередованию стаккато и легато в музыкальной композиции. В наиболее драматичные эпизоды течение времени как бы замедляется и оптика, через которую можно проследить взаимоотношения и состояния героев, увеличивается. Глаз схватывает, как Подхалюзин мягко, но крепко впивается пальцами в ткань платья Устиньи Наумовны (Инесса Серенко), а затем насильно притягивает её к себе, когда та стремится ускользнуть. Во время выдачи замуж Липочки за Подхалюзина, инициатором чего выступает Большов, мать и сваха находятся на грани истерики, ведь по воле отца купеческая дочь свяжет свою судьбу узами брака с приказчиком, а желанный жених благородных кровей так и не приедет — женщины одновременно плавно и несколько раз опускаются на пол перед ногами молодых, точно теряя сознание.
Откровенно-яркий кровавый свет разливается по всей сцене и под кучерявые звуки флейты и бравурные перезвоны из композиции Валерия Гаврилина «Тарантелла» из балета «Анюта» с апломбом на сцену выходит новоиспеченная «французская» пара в недавно приобретённых длинных шубах.
На потолке дома обещанные женихом райские птицы так и не оказались, зато появилось другое, не менее животное. Поворковав о поездке в Сокольники, покупке новой коляски и под конец приправив эту дискуссию «ком ву зет жоли», молодые в своем доме устраивают дионисийскую вакханалию. Для Додина вода в спектакле — магический элемент. Её стихия была полноправным действующим лицом в «Пьесе без названия», силой, подтачивающей желания чеховских странников в «Чайке», бездной, затягивающей идеалистов в «Чевенгуре». Тем пространством, в котором человек обнажён духовно (а иногда — и телесно) в своей сути и ничем не защищён. Здесь же металлические тазы заполняются не водой, а золотистым пенящимся шампанским, которое щедро льют из бутылок на ноги своих хозяев уже двое Тишек (второго играет Степан Абрамов). Приветствие невзначай зашедшей Устиньи Наумовны молодоженами дважды игнорируется. Влюбленные с тем же обнаженным равнодушием отвечают на просьбу отца Олимпиады Самсоновны помочь «закрыть» долги, невзирая на обещание, а Рисположенскому (Данил Кулик) Подхалюзин отдаёт пять целковых, притворно забыв обещание. Духовный разврат и мнимая роскошь, заключающаяся в количестве муслинделиновых платьев и умении танцевать польку, достигает своего апогея у молодых людей при обретении власти и свободы.
Тема необходимости семейного взаимоуважения разыгрывается в театре-доме, труппа которого уже много лет ведёт диалог со зрителем именно об этом и призывает его на самосуд. Но поднятая тема в этом спектакле — не главное. Режиссёр любовно, по-отечески показывает нам юных актёров, своих учеников, их способности и типажность. Как они владеют телом в танце, насколько им легко плести сложнозакрученное кружево прилагательных, которыми щедро одарены все пьесы Островского… А у нас тем временем раскладывается пасьянс на то, кого из них мы снова увидим на сцене.