Едва ли за всю историю русской литературы XX века можно назвать другое литературное произведение, так круто перевернувшее сознание читателей, как повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», впервые опубликованная в журнале «Новый мир» в 1962 году. Анна Ахматова, прочитавшая её ещё в рукописи, произнесла исторические слова: «Эту повесть обязан прочитать и выучить наизусть – каждый гражданин изо всех двухсот миллионов граждан Советского Союза». Эти слова можно распространить на всё, что написал Солженицын; и всем, кто хочет разобраться в нашей истории XX века, невозможно обойтись без его книг.
«Один день Ивана Денисовича» стал открытием лагерной темы. Общеизвестно, что судьбу повести определила фраза, с помощью которой Ася Берзер, сотрудница «Нового мира», «зацепила» крестьянское сердце Твардовского: «Лагерь глазами мужика, очень народная вещь». Не менее народной вещью стал рассказ «Матрёнин двор», из которого, как из гоголевской «Шинели», вышла потом вся деревенская проза. И опять процитируем Анну Ахматову: «Это пострашнее «Ивана Денисовича»… Там можно всё на культ личности спихнуть, а тут… Ведь это у него не Матрёна, а вся русская деревня под паровоз попала и вдребезги…» С этих двух произведений, по существу, и началось обсуждение и осуждение эпохи культа личности. Оно продолжалось тогда недолго; едва начавшись, стало уходить с повестки дня, но не для Солженицына. Ещё в 1953 году, находясь в онкологической больнице, когда все были уверены, что жить ему оставалось не более трёх недель, он стал выздоравливать. Тогда и пришло к нему осознание: «Это было Божье чудо, я никак иначе не понимал. Вся возвращённая мне жизнь с тех пор – не моя в полном смысле, она имеет вложенную цель».
Эту «вложенную цель» он расшифровал как долг рассказать о судьбах тех, кого он встретил в тюрьмах, лагерях, на пересылках, кто после нечеловеческих испытаний в полной безвестности погиб на островах «Архипелага ГУЛАГ». Это ставшее сего-дня привычным наименование системы исправительно-трудовых лагерей, прозванных «истребительно-трудовыми», изобрёл Солженицын.
Замысел описания архипелага ГУЛАГ, грандиозной системы лагерей, подобно раковой опухоли охватившей всю страну, возник у Солженицына ещё в конце 1950-х годов в Рязани, но доступ к документам был тогда закрыт, а собственного лагерного опыта для реализации замысла не хватало. После публикации «Одного дня Ивана Денисовича» необходимый материал буквально обрушился на писателя, Солженицын получил тогда более 1000 писем от бывших заключённых, и почти все содержали просьбу: напишите об этом ещё. Солженицын не только бережно собирал эти свидетельства, но и нашёл нужным их уточнить при личной встрече с корреспондентами, для чего, не доверяя переписке, ездил по стране, добирая необходимые подробности. В результате и были собраны все те 227 в первом и 257 – в последнем варианте книги показания свидетелей архипелага, ставшие основой для её создания. Книга «Архипелаг ГУЛАГ» имеет особую природу, она написана на основе устных свидетельств бывших зэков, доверивших писателю свои воспоминания, что было совсем не безопасным. Все сведения о существовании ГУЛАГа охранялись как государственный секрет, и тем немногим, кто выходил оттуда на свободу, грозил повторный срок за разглашение тайны. Солженицын систематизировал свидетельские показания так, что они позволяют проследить путь зэка от момента ареста и до пребывания на островах архипелага. На всём протяжении повествования писатель комментирует и дополняет эти показания, опираясь на собственный лагерный опыт. Перечень свидетелей Солженицын завершил словами: «Я не выражаю им здесь личной признательности: это наш общий дружный памятник всем замученным и убитым». Таким образом, он делегировал свидетелям часть авторских прав.
Позднее, получив в эмиграции возможность вступить в прямой контакт со своими издателями, Солженицын направил гонорары за все издания «Архипелага ГУЛАГ» на всех языках на организацию специального фонда, призванного поддерживать политзаключённых и жертв политических репрессий. Теперь он носит название «Фонд Солженицына» и уже почти 40 лет выполняет эту миссию.
«Архипелаг ГУЛАГ» создавался в условиях строжайшей конспирации и в основном был закончен в 1968 году. Став голосом немых свидетелей, Солженицын обрел те пророческие интонации, которые так раздражали некоторых его современников, таких как Владимир Войнович. Но, как писал Иосиф Бродский, «хотя и с риском для жизни, индивидуум может позволить себе роскошь собрать показания свидетелей и учинить свой Нюрнбергский процесс». Именно такой Нюрнбергский процесс и учинил Солженицын над палачами и их пособниками.
Опасаясь нового ареста, сразу после завершения «Архипелага ГУЛАГ» Солженицын переправил рукопись на Запад, с тем чтобы она не была уничтожена органами госбезопасности, даже если удастся захватить все экземпляры, хранившиеся в разных местах. На этом «вложенную цель» тогда он считал исполненной, поэтому в открытом письме IV съезду писателей CCCР уверенно писал: «Я спокоен, конечно, что свою писательскую задачу я выполню при всех обстоятельствах, а из могилы – ещё успешнее и неоспоримее, чем живой. Никому не перегородить путей правды, и за движение её я готов принять и смерть».
В 1966 году его перестали печатать в советских изданиях, романы «Раковый корпус» и «В круге первом» лежали без движения в журнале «Новый мир», несмотря на героические усилия Твардовского их опуб-ликовать. Но Солженицын и здесь сумел обойти своих преследователей: он использовал способ обращения к читателям, получивший название «самиздат». Копии его романов, повестей, открытых писем мгновенно разлетались в десятках и сотнях экземпляров по стране, попадали за рубеж и уже там публиковались на русском и иностранных языках. От Солженицына требовали отмежеваться от этих публикаций, разгоревшийся конфликт с писательским начальством привёл в 1969 году к его исключению из Союза писателей.
По мере того как росло негодование властей предержащих, росла и известность Солженицына: в 1970 году ему была присуждена Нобелевская премия, но выехать в Стокгольм для её получения он тогда не решился, опасаясь, что обратно его могут не пустить. Однако статус нобелевского лауреата укрепил авторитет писателя.
После завершения книги «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицын пошёл как бы вглубь темы – он обратился к русской истории в поисках причины грандиозного исторического обвала, который произошёл с нашей страной в октябре 1917 года. Как заметил в своё время писатель Вениамин Каверин, «правда о прошлом – вот дуга, упруго перекидывающаяся от одного произведения Солженицына к другому». Писатель работал над историческим романом «Август четырнадцатого», посвящённым началу Первой мировой войны, в которой он видел первый шаг к октябрьской катастрофе, когда его настигло известие, что в доме одной из его помощниц, Елизаветы Воронянской, при аресте был изъят экземпляр «Архипелага ГУЛАГ».
Опасность грозила тогда не одному Солженицыну, в книге содержались «подлинные факты, места и имена ещё живущих людей… которых могли под теми или иными предлогами подвергнуть наказанию». Изъятие рукописи «Архипелага ГУЛАГ» стало спусковым крючком для публикации романа на Западе, первый том книги в декабре 1973 года вышел в Париже в издательстве YMCA-Press.
Теперь, когда мы знаем последствия этого шага, он кажется вполне логичным: имя автора и имена свидетелей архипелага стали известны всему миру, и преследовать их открыто стало невозможно, но тогда это не было надёжной защитой. Кампания травли в советской прессе стала девятым валом нападок на писателя, ярлыки «литературного власовца», «предателя», «изменника», «клеветника» буквально заполонили страницы газет и журналов с миллионными тиражами. Голоса тех, кто встал на защиту Солженицына, раздавались лишь в самиздате, причём не только распространение, но даже чтение этих материалов было сопряжено с риском.
В феврале 1974 года Солженицын был арестован и выслан из России в ФРГ. Так начался период изгнания, закончившийся триумфальным возвращением Александра Исаевича уже в новую Россию в 1994 году. Главным достижением периода изгнания было завершение грандиозной эпопеи «Красное колесо», вскрывающей подспудные исторические процессы, ведущие к Октябрьскому перевороту, одним из следствий которого и стало создание ГУЛАГа. Писатель пытался соединить концы и начала, но при всем величии и грандиозности этого замысла главной его книгой и главной книгой всей русской литературы XX века был и, вероятно, остаётся «Архипелаг ГУЛАГ», благодаря которому очертания системы лагерей отчётливо проступили на карте СССР. Сегодня, когда открылись архивы, опубликовано огромное число следственных дел, выходят справочники и исследования по пенитенциарной системе, эти очертания историки существенно уточнили. Но они не отменили той правды, которую впервые всему миру открыл Солженицын – по слову Г. Померанца, «личность, пробившаяся сквозь время, личность, наложившая на время свою печать», чьё сознание «определило бытие века».
Евгения Иванова,
ведущий научный
сотрудник ИМЛИ РАН