Едва успела вернуться в Калифорнию из Европы, как узнала, что наш мир покинул поэт, прозаик, публицист, философ и литературовед, а еще - автор многих известных песен, Владимир Яковлевич Лазарев.
Он уехал из России в США в августе 1999 года. Совершенно неожиданно для своих друзей и недругов (ну, как же: был необыкновенно активен в литературе, известен своей дружбой с Солженицыным, с последним личным секретарем Льва Толстого Валентином Булгаковым, с философом Алексеем Федоровичем Лосевым, а также своей бескомпромиссностью, скандальными прорывами на трибуны высоких литературных собраний и форумов, где то и дело резал правду-матку и «выводил на чистую воду» как зарвавшихся высоких литературных начальников, так и отдельных собратьев по перу) Лазарев аккуратно и почти бесшумно захлопнул за собой калитку в страну, в которой родился и вырос, и уехал, не оставив точного адреса. Лишь немногие близкие знали, что поселились они с женой Ольгой Тугановой, американистом по профессии, в Северной Калифорнии, в самом сердце Силиконовой Долины – в городе под названием Mountain View, по соседству с известной американской компанией Facebook.
Четырнадцать лет спустя в Калифорнии с Лазаревым меня сведет сосед, бывший одессит (известно ведь, что «повсюду бывший наш народ»), бывший гимнаст, владелец калифорнийской школы гимнастики для детей и композитор Михаил Маргулис. На мой простенький вопрос, где же он, Маргулис, находит стихи для своих песен, - сосед ответил: «Их пишет Владимир Яковлевич Лазарев. Помните песню «Березы»: «Я трогаю русые косы, ловлю твой задумчивый взгляд…»?
Я, конечно же, помнила. Как помнила и то, сколько замечательных статей Лазарева мы публиковали в свое время на страницах «Литературной газеты», где я работала, как обстоятельно беседовали и чаевничали, когда он заходил в отдел русской литературы, как, округлив глаза, коллега-журналист перехватил меня однажды в редакционном коридоре и сказал: «Ты уже слышала, что Лазарев эмигрировал?»…
И вот снова мы регулярно пьем с Лазаревым чай – ну, какая разница, что в Калифорнии, и снова беседуем о перипетиях русской литературы, о литературной деятельности самого Лазарева, уже в Америке…
Я помню, привязалась нему тогда, все пытала, отчего вдруг совершил, казалось бы, для него невозможное - уехал за рубеж? Ведь сам еще недавно боролся за возвращение в Россию Александра Солженицына, засыпал того письмами в стихах, мол, России он, Александр Исаевич, крайне необходим… И страстно требовал от руководителей Союза Писателей и других высоких госструктур распахнуть для опального писателя двери в страну.
- Понимаете, Ирина, - объяснял мне Лазарев, - уже наступило такое время, когда, чтобы хоть как-то выжить в России, нужно было заниматься жуткой халтурой, а этого я не хотел еще больше. Страха никакого не было, но все превратилось в какую-то другую жизнь, стало походить на «упраздненный театр» Окуджавы – это произошло упразднение какого-то определенного настроя. Сначала казалось: еще одна оттепель, хотя Александр Исаевич Солженицын, вернувшийся-таки в Россию, при первой же нашей встрече сказал мне: «Перестройка пошла не лучшим способом, мягко говоря…».
Что случилось? Случился неестественный отбор. Он дал свой результат. По большому счету даже президент Горбачев - это тоже был неестественный отбор. Он абсолютно не понимал, что у него есть, что происходит и что произойдет…
Поначалу в чужой стране Лазареву было трудно. Переживал свой отъезд так, что первые недели вообще не спал ни минуты, потерял 30 килограммов, а ностальгия все разрасталась и разрасталась. Но… работал, читал, заново учился спать. Успокаивал себя: “Так сложилась судьба и, может быть, к лучшему. Потому что какие-то вещи, связанные с русской культурой, с европейской культурой, “которые здесь выплеснулись, там бы ни за что не написались”.
Помню, в разговорах со мной Лазарев часто вспоминал своих «наставников» - и последнего личного секретаря Льва Толстого Валентина Булгакова, и знаменитого философа Алексея Лосева. Встречи с ними освещали его сердце радостью. “Знаете, Ирина, - говорил он, - то были люди невероятной, непреклонной честности, всю свою жизнь посвятившие поиску истины.”
Валентин Федорович Булгаков, публично выступая против Первой мировой войны, написал воззвание «Опомнитесь, люди-братья!» И - провел 13 месяцев в тульской тюрьме. Вышел из тюрьмы и выпустил книгу под тем же названием. В 1923 году как противник террора и гражданской войны был выслан из СССР и жил в Праге, не меняя гражданства. В 1941 году фашисты, захватившие Чехословакию, бросили его сначала в тюрьму, а затем в концлагерь в Баварии. Он чудом выжил. В 1948 году Булгакову разрешили вернуться в СССР. И он приехал в Ясную Поляну. Работал сначала научным сотрудником, а потом и хранителем музея Л.Н. Толстого…
Алексей Федорович Лосев за научно-философские книги, так называемое «восьмикнижие» в «издании автора», в котором усмотрели антисоветские мотивы, четыре с половиной месяца отсидел в одиночке в Бутырках. Затем - 17 месяцев во внутренней тюрьме на Лубянке. А потом, в качестве заключенного, был отправлен на строительство Беломорско-Балтийского канала ”.
В Калифорнии Лазарев написал и опубликовал философский роман «Доктор Логос», прототипом героя которого послужил Алексей Федорович.
Однажды Лазарев рассказал мне об удивительной ночи в компании с Константином Симоновым.
В 1964 году в Московском доме композиторов отмечали 50-летие Марка Фрадкина. И Лазарев вместе с Симоновым и Долматовским на том вечере выступали. А потом всю ночь напролет в кабинете Фрадкина читали друг другу стихи. И знаете, Ирина, - поделился со мной Лазарев, - такое у Константина Михайловича сердце оказалось человеческое, даже детское, я не ожидал.
А еще Лазарев попросил Симонова рассказать историю о том, как после войны тот поехал в Париж уговаривать Бунина вернуться в Россию (Сталин через Молотова так распорядился). Симонов подробно описал и ту поездку, и то, какие они вели с Буниным беседы…
«Соблазнять» Бунина вернуться на родину Симонов отправился в Париж вместе с женой, тогда ею была актриса Валентина Серова. Встретились. Пообщались. А после того, как Симонов с Буниным отобедали в ресторане, приехавшая чета москвичей решила устроить ответный обед. Сообщили об этом соответствующим товарищам, советское руководство спешно выслало в Париж продукты и, чтобы уж наверняка произвести впечатление… официанта из ресторана Прага.
Иван Алексеевич во время роскошного пиршества все посмеивался, мол, дайте-ка мне еще вот того большевистского маслица попробовать, а еще вот той большевистской икорочки…
Впечатление, судя по всему, произвели. Бунин в жизни как и в литературе был человек непреклонного стиля, хотя ему трудно и голодно жилось после войны во Франции. Куприн вернулся, а Бунин нет.».
Одно из своих последних стихотворений Владимир Яковлевич Лазарев назвал так: «Читая Антологию русской поэзии ХХ века».
Как же много знакомых – исчезнувших лиц,
Сколько горьких утрат в этом перечне длинном,
Сколько много поэтов – самоубийц
И погибнувших по неизвестным причинам.
Сколько пало друзей по дороге под бременем
Этой тяжкой поры духоломного времени.
По его просьбе, будучи в Москве, я сфотографировала памятник "Прощание славянки", который установили на Белорусском вокзале. Экспрессивная такая композиция, вокруг которой выбиты известные строки: "Наступает минута молчания,/ Ты глядишь мне тревожно в глаза,/ И ловлю я родное дыхание,/ А вдали уже дышит гроза.... Имя автора музыки знаменитого марша Василия Агапкина и ноты торжественно выгравированы по кругу рядом со стихами. Но, Владимира Лазарева, автора текста, как бы не существует. Забыли упомянуть? Не сочли важным?
Для меня все это - важно!
Светлая Вам память, дорогой Владимир Яковлевич
«ЛГ»-досье
Владимир Лазарев (1936-2024)– автор стихотворных и прозаических книг: «Не спят березы», «Брат милосердия», «Сокровенная жизнь», «Тульские истории», «Всем миром» и других, сборника литературоведческих эссе «Уроки Василия Жуковского. Социофилософской книги «Круг понятий» (написанной в соавторстве с доктором исторических наук Ольгой Тугановой), вышедшей в Москве дважды в 1994 и в 1998 годах. Он также составитель поэтических антологий в трех книгах «Невыдуманные поэмы», «Колокола веков» (русская историческая поэзия), «Поэзия российских деревень», книги публицистики «Что с нами происходит?». Был составителем московского сборника «День поэзии – 1981» и редактором-составителем «Дня поэзии – 1986». Со дня основания журнала «Наше наследие» 12 лет возглавлял в нем отдел литературы (историко-литературных и философских публикаций). Был членом научного совета по истории мировой культуры Российской академии наук, членом президиума Российского Фонда культуры, членом попечительского совета музеев Льва Толстого в России. Возглавлял общественный комитет спасения Российской Государственной библиотеки (бывшей «Ленинки») в тяжелейшие годы ее существования.
В Нью-Йорке вышла книга его стихов и поэм «На перетоке времен». В «Новом Журнале», где он был постоянным автором, опубликован журнальный вариант мемуаров «Времена жизни».