Михаил Шемякин. Моя жизнь: до изгнания / Иллюстрации автора. – М.: Редакция Елены Шубиной, 2023. – 720 с. – 5000 экз.
От художников в первую очередь ждут умения выразить себя без слов. Но одарённость настоящего мастера всегда шире и мощнее ожидаемого, она не умещается ни в рамки, ни в рамы. Проза художников – и мемуарная, как у Репина или Коровина, и философская, как у Воловича с Неизвестным, – порой встаёт в один ряд с их «основными», несловесными произведениями. И первый том воспоминаний Михаила Шемякина, совсем недавно увидевших свет, тоже, безусловно, в этом списке.
Таинственный Михаил Шемякин, о котором мы все много слышали, но на самом деле крайне мало знаем, начинает свой рассказ как принято – с родословной. И уже на первых страницах читателя обуревает неприкрытый ужас и преследует единственный вопрос: да как же он выжил-то? Как умудрился не просто уцелеть в испытаниях, которыми судьба заботливо окружала его с самого детства, но стать тем, кем всегда и хотел стать, – художником? Или это произошло именно благодаря разнообразным приключениям-злоключениям?
Вот краткий эпизод из раннего детства художника:
«Кухонные ножи, вилки, бутылки – всё могло стать в руках пьяного отца страшным оружием. Мне хотелось вынести из дома и спрятать все вещи, которыми отец мог бы воспользоваться. Но куда там! На стене висели перекрещённые кавказские кинжалы, несколько шашек и сабель, а главное – это пистолет, с которым отец никогда не расставался. Я ненавидел все праздники, дни рождения, Новый год. Потому что накануне в моей детской душе поселялись страх и тревога: а папа в этот вечер не убьёт маму?»
Честно рассказывая о своеобразных характерах и поступках родителей, а также соседей, коллег, учителей и других спутников жизни, Михаил Шемякин редко даёт им оценки – а если от этого никак не удержаться, пытается найти им оправдание, что называется, «стремится понять». Даже тех, кто вредил ему, и тех, кто явно пытался сломать ему жизнь. При этом автор уж кто-кто, но никак не «исусик», а скорее человек, с высоким смирением принимающий мир, так сказать, во всём его многообразии. И ещё он, конечно, человек верующий. Страницы о времени, проведённом в Псково-Печорском монастыре (был в жизни художника и такой эпизод), лично мне показались самыми захватывающими, искренними, какими-то даже звенящими.
«В монастыре ты знакомишься со сторонами человеческого бытия и явлениями, которые в миру кажутся чем-то нереальным, несуществующим. В монашеском сознании эти явления закономерны и не вызывают изумления. Параллельные, загробные миры для них не менее реальны, чем тот, в котором временно мы все пребываем».
А вот глава о дурдоме, где Шемякин находился на так называемом принудлечении, напугает даже пуганых ворон.
«Препараты, которые мне ежедневно кололи то подкожно, то внутривенно, таблетки, которыми меня пичкали, инсулиновые шоки, комната с отражателем и наушниками медленно, но верно ломали мою психику.
Я не мог заставить себя взять в руки карандаш. Сама мысль о рисовании начинала меня раздражать. Я стал замечать, что, бесцельно слоняясь по больничному коридору, я, как и многие другие «гуляющие», принимаюсь вдруг беспричинно громко смеяться или плакать из-за внезапно накатившей необъяснимой грусти».
Пережить такой опыт никому не пожелаешь, тем не менее художник вышел из того пике – и вышел победителем. Каждый, кто имеет хоть какое-то отношение к творчеству, знает, что любой, даже самый страшный опыт переплавляется – то сразу, то спустя долгое время – в то, что создаётся мастером на первый взгляд «из ничего». Нет никакого «ничего» – картины, скульптуры, романы, стихотворения, симфонии появляются на свет из вещества жизни художника, из тех страданий и радостей, которые ему выпали. Вот и знаменитые шемякинские крысы из балета «Щелкунчик» (одно из сильнейших впечатлений моей зрительской жизни) – родом из детства, а его скульптуры, во всяком случае «Дети – жертвы пороков взрослых», скорее всего – из баснословно тревожной юности. Кстати, о баснословности. Дочитав объёмный том до половины, начинаешь сомневаться – происходило ли всё это с художником на самом деле, ибо очень уж густо кладутся краски. Но потом останавливаешь себя – даже если воспоминания слегка мифологизированы, во-первых, все они так или иначе мифологизированы, память – большая затейница, а во-вторых, совершенно неважно, помнится ли всё именно так, как было на самом деле. Эта книга не автобиография, а портрет внутренней жизни выдающегося художника, прямой доступ в его мастерскую и ключ к его философии. Книга-долгострой, насколько мне известно, писалась долго и сложно, к тому же здесь едва ли не на каждой странице – иллюстрации, созданные Михаилом Шемякиным специально для этого издания. Трогательный худенький очкарик (то в подряснике, то в смирительной рубашке) – сквозной персонаж этой серии графических работ, сам Михаил Шемякин, советский студент Ансельм, отстаивающий право быть другим, быть собой, быть художником – и просто остаться живым.
Ждём продолжения.