Разломы и кризисы общественных и государственных структур приводят обычно к росту агрессивности и ненависти на национальной почве. Так случилось и в период развала СССР. Кавказ, Средняя Азия и Приднестровье превратились в поле боя и ненависти. Человеконенавистнический шовинизм охватил заметные слои постсоветского общества на Украине и в Прибалтике. Шовинистическая чума коснулась и русского общества. В годы излома появились черносотенные и фашиствующие группы. Однако эти мелкие националистические скопления оказались явлением преходящим и малозначимым.
Можно сказать по истечении четверти века, что русские могут служить всему миру примером долготерпимости и сдержанности. За это время они претерпели унижения и волны насилия в Чечне, в Средней Азии, в Прибалтике и на Украине. Тем не менее уровень ксенофобии среди русских оставался всё это время неоспоримо низким, если учитывать ситуацию затяжного кризиса.
Таким образом, следует поставить под сомнение обоснованность опасений в русской ксенофобии. Шовинистическая и фашистская идеология иссохла даже в тех узких кругах, где она наблюдалась в девяностые. Она осталась уделом загнанных властью в угол бесноватых. Правоохранительные органы вытеснили русских маргиналов с обочины в овраг, оставив право двигаться по политической магистрали только тем, кто принимает основные правила игры цивилизованного мира.
Однако есть ещё более глубинные аспекты проблемы. Уравнивающие все национальные культуры и не видящие между ними качественной разницы грешат супротив простой истины. К примеру, украинский эпос всегда связан с сомнительными личностями, откровенно проповедовавшими ненависть. Это относится не только к Бандере и Шухевичу, но и к Гонде с Железняком, к Мазепе, к Богдану Хмельницкому и даже в каком-то смысле к Тарасу Шевченко. Других писателей, так сказать, там не было. (Исключение – Леся Украинка.)
В Прибалтике же вовсе трудно говорить о независимой национальной традиции. Не будем о грустном и не станем напоминать, когда и каким образом появилась в Латвии письменность... Это одна из причин, почему в Прибалтике приближение к национальным корням означало впадание в немецко-нацистскую пропасть.
Русская культура же многогранна и имеет свои неприглядные страницы. История Руси знает и Малюту Скуратова, и безжалостного Петра. Русская культура включает и таких теневых персонажей, как Самарин и Шмаков. Однако едва ли можно отнести двух последних к столпам русской мысли.
Если же мы посмотрим и на русскую идею, и на русское слово, коими они предстают перед нами после многолетнего отсева плевел, то мы остановимся сразу на Серафиме Саровском, Фёдоре Достоевском, Владимире Соловьёве, Константине Леонтьеве, Николае Бердяеве и Иване Ильине. Перед нами не просто русская идея, а русский путь к вселенской любви и вселенскому избавлению.
Тут мы видим схожесть с библейской еврейской идеей, которая при первичном средоточии отличается национальной и конфессиональной ограниченностью, но по мере углубления превращается в величайшую весть избавления для всего мира. Так и русская идея: она формируется в ограниченном русском пространстве, но оттуда идёт с благой вестью городу и миру. Русское средоточие разнится с европейскими теориями наций и расы. Оно не этнос ставит во главу, а принадлежность к органическому братству. Интересны слова профессора А.А. Башмакова о русском расовом синтезе: «Русский народ, славянский по своему языку, смешанный по крови и по множественной наследственности, роднящей его со всеми расами, сменявшими друг друга до него на русской равнине, представляет собою в настоящее время некую однородность... В противоположность тому, что воображают, русская однородность есть самая установившаяся и самая ярко выраженная во всей Европе».
Потому неудивительно прочитать у слывшего воинствующим славянофилом философа Ивана Ильина: «Эта русская идея созерцающей любви и свободной предметности сама по себе не судит и не осуждает инородные культуры. Она только не предпочитает их и не вменяет их себе в закон. Каждый народ творит то, что он может, исходя из того, что ему дано. Но плох тот народ, который не видит того, что дано именно ему, и потому ходит побираться под чужими окнами».
Таким образом, страх перед русской идеей связан с трагическим для широких слоёв российской интеллигенции незнанием и непониманием её. Да, любая национальная идея может впасть в паралич заскорузлости и ксенофобии. Но русская идея – меньше других. Ибо она прокладывает путь к вселенской любви и вере в Создателя.