Жёсткий и странный свет вырывает из тьмы грязных окраин итальянского города жестокие и причудливые образы «Ночей Кабирии». Режиссёр Федерико Феллини создаёт на экране страшный мир. Среди лачуг и мусорных ям ютятся проститутки.
Одна из таких девок – Кабирия – полюбила. Но предмет её чувства, узнав, что она скопила несколько кредиток, отбирает у неё сумку с деньгами, а саму Кабирию сталкивает в реку. С этого начинается история жалкого существа, которому кажется, что судьба ещё может стать иной. Конечно, это иллюзии. <…>
Сюжеты Феллини могут показаться патологическими, образы – низменными. Но на экране – Джульетта Мазина. Она – сердце фильма, актриса удивительного своеобразия и обаяния. Однако это – особое обаяние, оно достигается не внешней привлекательностью, но, напротив, вопреки всему, связанному с представлением о приятном. Джульетта Мазина идёт по нелёгкой дороге и выбирает крутые подъёмы. Её влечёт образ тяжести жизни. Её героиня стоит на самом низу общественной лестницы. Ниже человек уже не может спуститься. Суть её искусства в том, что она находит в этой забитой девчонке человечность. Актриса показывает, что по своей природе она создана для доброй и разумной жизни, но общественный строй, в котором она существует, уродует её.
И сквозь убожество начинает светиться человеческая прелесть. <…>
Две сцены, сыгранные Мазиной, дают фильму особый смысл.
Кабирия зашла на представление бродячего фокусника. Это – гипнотизёр. Заезжий плут погружает Кабирию в сон. В дешёвом балагане, среди веселящихся зрителей, несчастная девчонка начинает верить, что она любима, что сейчас вместе с ней близкий человек; ей кажется: она идёт по лесу и это для неё поют птицы, шелестит листва. Грубость, вульгарность, ограниченность уходят, как тень, с лица Кабирии; пропадают всё уродующее её черты. Она становится лёгкой, грациозной. Такой она могла бы быть в иной жизни, при других обстоятельствах.
Но это лишь цирковой номер. Нелепый сон, внушённый ловким пройдохой за недорогую плату. <…>
Растаяли последние иллюзии. Маленькая беззащитная женщина опять утратила своё хрупкое счастье. Кажется, что теперь она – одна, совершенно одна в огромной злой пустоте. Мазина идёт по пригородной дороге, и вдруг негромко слышится звук дудки. Простой инструмент высвистывает бесхитростную мелодию. По дороге, веселясь, приплясывая, играя, бегут несколько молодых людей. Кадры повторяются; это уже не только проход, но целая сцена, посвящённая этим юношам и девушкам.
Кабирия забывает о себе. На лице актрисы появляется, впервые в фильме, улыбка. Нет, это не улыбка, только свет улыбки коснулся уголков губ, отразился в глазах. Это прикоснулся к ней свет надежды, свет завтрашнего дня. Свет иллюзорный, обманчивый, – мы, зрители, понимаем это отчётливо и трезво. Но на экране уже нет уродливых контрастов, гипербол низменного. На экране – поэзия.
Может быть, это крохотное подобие улыбки – лучшее, что сыграла в фильме наша гостья, прекрасная актриса Италии Джульетта Мазина.
Григорий Козинцев
1959, № 101