Пятикнижие № 3

Сына станичного атамана, выпускника Петербургского историко-филологического института, публициста, очеркиста и мемуариста Крюкова часто называют «незаслуженно забытым». На это невольно хочется возразить. Как – забытый?! Имя Крюкова прогремело на весь мир, когда досужие искатели компромата на завоевания русской литературы объявили его автором «Тихого Дона». В кампании по дискредитации нобелевского лауреата Крюков был козырной картой, пока авторство Шолохова не было неопровержимо доказано, в том числе и компьютером. Тем не менее каждое издание Крюкова напоминает нам о давней неприглядной истории. А жаль! Оригинальные произведения донского казака без всякого налёта скандальности заслуживают внимания. Конечно, ему далеко до настоящего автора «Тихого Дона» и по языку, и по стилистике. Но представление о казачьем быте и жизни станичников они дают весьма яркие.

Евгений Витковский переводил на русский язык Мильтона, Саути и Китса, Уайльда и Киплинга, Камоэнса и Рильке, Рембо и Валери. Им были подготовлены и изданы беспрецедентные антологии «Семь веков французской поэзии» и «Семь веков английской поэзии». Созданный Е. Витковским сайт «Век перевода» стал уникальной энциклопедией русского поэтического перевода и насчитывает уже более 1000 имён. В двух томах собраны основные переводы Е. Витковского более чем за 40 лет работы и достаточно полно представляют его творческий спектр. В первый том вошли переводы поэтов Англии, Шотландии, Ирландии, Канады, Нидерландов, Германии, Австрии и др. с английского, англо-шотландского, гэльского, нидерландского, немецкого языков. Во второй том вошли переводы поэтов Австрии, немецких поэтов Люксембурга, Лихтенштейна, Румынии, поэтов Швеции, Дании, Франции, Италии, Швейцарии, Мальты, Португалии, ЮАР и др. с немецкого, шведского, датского, французского, итальянского, мальтийского, португальского, африкаанс.

Огромная книга воспоминаний о Ленинградской блокаде, большинство из которых публикуются впервые, выйдет из печати в конце января. Это чтение не даёт оторваться, наполняет горечью и гордостью. Новая история не знала подвига, подобного тому, что совершился в блокадном Ленинграде, его можно сравнить разве что со средневековым эпосом – но и в этом сравнении произошедшее в трёхмиллионном городе завораживает масштабом и силой духа, особенно уникальной, потому что это была сила гражданских – от десятилетних детей, тушивших зажигательные бомбы, до восьмидесятилетних старух, своим жизненным опытом спасавших целые семьи. Ленинград стал городом, где смерть – постоянная спутница каждого: «из нашего двора остался я один», «из тридцати пяти детей выжило одиннадцать», «в идущую прямо перед нами машину попала бомба» – эти скупые слова во всех блокадных воспоминаниях. На фоне этой жути встречаются иногда истории человеческого падения, но значительно чаще – поразительно часто! – великодушия.

Это посмертно изданная, итоговая книга историка русской литературы, профессора филологического факультета МГУ Анны Ивановны Журавлёвой. Методологической основой для книги послужили критические работы Аполлона Григорьева, которому исследовательница посвятила несколько глав. В центре её внимания – «проблема героя и проблема народа в их соотнесённости друг с другом», а также «непушкинское в русской литературе». Журавлёву занимает развитие основных мотивов и тем русской литературы помимо магистральной – пушкинской – линии; это отчасти формирует её интерес к Тютчеву, Островскому, Салтыкову-Щедрину (а также их пересечениям); лирику Лермонтова она также рассматривает как самобытное явление, которому в особенности свойственна спонтанность переживания. Национальная самобытность русской литературы, её исторического становления в течение десятилетий была предметом исследования Журавлё­вой; эта книга обобщает выходившие ранее статьи.

Рассказать подросткам о фи­лософии, притом не слишком упрощая тему, – замы­сел нетривиальный. Норвежец Юстейн Гордер решился именно на это: написал художественный просветительский роман (немного в духе XVIII века) о том, как современной четырнадцатилетней девочке Софии стали приходить загадочные письма со странными и тревожащими вопросами: «Кто ты такая?», «Откуда произошёл мир?», «Какие силы направ­ляют ход истории?». Девочке-подростку не под силу самой разрешить проблемы такого масштаба (а мама с головой погружена в домашние дела), но таинственный наставник и не предлагает это сделать, а постепенно знакомит с мировым мыслительным процессом. Главное же, он «включает» природную пытливость Софии. Философию нельзя выучить, но можно научиться философскому мышлению – этим и занимается София: учится размышлять, сочетая повседневные наблюдения с умозрительным рассуждением. Эта книга не отличается захватывающим сюжетом и сочным писательским слогом: у неё другие задачи и достоинства.