Раньше срока не печалься

*  *  *
Ах, девочки мои – торгашки, стервы,
былые комсомолочки мои!
Твердели духом не по доброй воле –
уверенные, злые и ничьи.
Испытанные диким рынком нервы,
в разводах закалённые сердца…
Не предъявить счетов судьбе и доле
и не стереть усталости с лица.

Припомним с умилением едва ли
вокзал, базар, ларёк до слёз родной;
братков, ментов – делились честно с каждым.
Премудрость бухгалтерии двойной
не от весёлой жизни постигали
и разом обучились на ура,
как припечатать матом трёхэтажным
вслед грузчику, подпитому с утра.

Обыкновенно, впрочем, начиналось:
пока ансамблик школьный не затих,
задорно над коленками взлетали
оборочки на платьях выпускных.
Тогда мечталось… Мало ли мечталось?!
А вышло – ни за так, ни за пятак –
не ожидали, не предполагали –
в стране и в доме наперекосяк.

Ни счастья, ни работы, ни зарплаты.
Чем завтра накормить детей – вопрос,
как в школу собирать – неясно тоже,
и бабушка занемогла всерьёз.
Крутились, не искали виноватых,
и недосуг бывало горевать
о том, что никого, который может
плечо подставить, словом поддержать…

Но верили наперекор отпетой
эпохе незадачливой своей,
что ничего на свете не помеха,
чтоб на крыло поставить сыновей.
И рядом с дорогой надеждой этой
вся прибыль, возвращённая стократ,
вся мишура и суета успеха –
по существу, побочный результат.

Час волка

Запахом хвои приправленный крепко,
тешит мне душу январский мороз.
Птица заухала. Хрустнула ветка.
Шорох скатился под горный откос.
Зрак полнолуния виснет над чёрной
кручей. Внимая округе ночной,
чувствую сдержанность мощи матёрой
в каждом усилии мышцы любой.
Жертву настичь и уйти от погони,
насторожённый капкан миновать –
в навыках, если с рождения волен
на перевалах родных выживать.
Рано ли, поздно – не надо ответа –
след оборвётся итогом пути.
Вечность, в немой невесомости где-то,
млечной своей колеёй колесит.
В воздухе снежная манка густеет,
сыплется из-под небесной полы.
Солнце покуда покинуть не смеет
лёжку в расщелине дальней скалы.
И, выгибая ленивую спину,
истинный норов до срока тая,
рыком приветным тревожит низину
хищная сука, подруга моя.

Внутренним зреньем

Плещется июль в луне ущербной.
Обострились запахи и звуки.
Пряный воздух, влажный и упругий,
волнами накатывает мерно.
И на самом дне ночного неба
я лежу в траве, раскинув руки.

Чувствую себя на миллионы
лет от сотворения Вселенной.
Вспоминаю, как душою пленной
будущих галактик эмбрионы
маялись в бездействии. Бездонный
хаос вспух бушующей геенной.

Полыхает память где-то с края,
как старался металлург упёртый,
в недрах огнедышащей реторты
время и пространство выплавляя –
весело белками глаз сверкая,
надрываясь на разрыв аорты.
Много надо силы и старанья,
чтобы свет от мрака отделился,
строй небесных сфер установился,
срок отсчитан, выбраны названья,
заполняя формы мирозданья,
ферросплав добра и зла излился…

Внутренним своим таинным зреньем
вижу так. Но – почему, откуда?
Степь вокруг во сне вздыхает будто.
Невесомо ветра дуновенье.
И в ночное небо с восхищеньем
всё смотрю. Какое это чудо!

*  *  *
С полной дровницей

нам с тобой не привыкать – перезимуем.
В избу тёплую с мороза – благодать.
Самовар повеселей давай раздуем!
За полешечком полешко ряд за рядом.
Вот и славно! С пылу, с поду из печи
пироги да калачи на стол мечи –
сядем рядом и повечеряем ладом.
Ах, пускай себе, не каждому понять
счастье нашей небогатости беспечной,
раньше срока не печалься,

Будут беды – вот и будем бедовать
и потуже поясок затягивать.
Не впервой, не привыкать –

Всяко было – ни сказать, ни описать.
Самовар повеселей давай раздуем,
друг на друга поглядим и помолчим.
Всё в строку, что прибывало

Щедрой пригоршней рассыпано в ночи
ясных звёздочек над садом-огородом…