В её фамилии слышится и гарь, и горе.
И даже промельк Огарёва – был такой мятущийся поэт с обострённым чувством справедливости.
Как Аня.
В её фамилии – долг, рёв, вар, вера.
Она словно бы изначально приговорена к войне.
Ещё в её фамилии – гора и дол. Помните зачин русской сказки: «…по горам, по долам»? В советской песне это обратилось в строчку «по долинам и по взгорьям».
Так изначально была зашифрована будущая страсть ещё довоенной Ани – путешествовать автостопом. И здесь же, конечно, притаилась её будущая судьба военкора, участницы новой гражданской, может быть, самого известного женского военкора всей донбасской войны.
Она, и это очевидно всем разумным людям, стала этой войны символом – слава Богу, что живым: так случается крайне редко, а здесь случилось.
Счастье.
Анна Долгарева – мой поэт, но она даже больше, чем мой поэт.
Она словно бы моя родственница, скажем сестра: словно мы воспитывались в одном доме. Под одними иконами и под одними знамёнами. Дети южных окраин Руси-России. Последыши советской страны.
Росли мы вроде бы каждый в своей компании – я в мальчиковой, она в девочкиной (взрослея, компаниями менялись), но, когда выросли, вдруг поняли, что унаследованные нами уроки – общие.
У нас общая понятийная система и один алфавит.
Я никогда не пугаюсь её интервью, как иной раз случается с другими тоже дорогими мне литераторами: вдруг она скажет что-то такое, чему я огорчусь, – например, обругает поэта, которого я люблю, или проклянёт вождя, который мне дорог.
Не скажет. Не проклянёт.
Мы же из одной природы, из одного рода. Я её, как всякую сестру, жалею и, не мешая ей жить как ей хочется (а хочется ей – с фронта на фронт и по дороге спасать всех котов и кошек), – берегу её как умею, хотя бы в своём сердце.
Она, конечно, как всякая славная сестра, кажется мне порой беспутной, порой взбалмошной – ну а чего мы хотим? Чтоб она была путёвой и умиротворённой? И писала такие стихи при этом? Такие стихи в умиротворении и на выверенных путях – не пишутся.
Такие пишутся, когда вся жизнь идёт поперёк прямого пути.
И вот ты смотришь с тоской ей вослед, как она снова двинулась поперёк всех дорог: где автостопом, где на военной машине, со спутанными русыми волосами на ветру, а где через овраг, вся в репейниках уже… но в итоге Аня всякий раз всё равно оказывалась там, где надо.
Там, где саднило у этой, самой ненаглядной нашей русской земли, там, где мяукал котейка-потеряшка, там, где был бой, а потом было солнце.
И солнце это было – Аня, Анечка, Анна, пришедшая надолго.
Знак укоренённости в русском времени, конечно же, тоже в её имени есть. Она – издалека и надолго, она – Долгарева.
Сколько бы её ни корили, чего бы ни вменяли ей в вину (а вменяют на самом деле всегда – талант, и добрую славу ещё, и восхищение читателей, и любовь всех её донбасских однополчан) – у неё настолько очевидное место в русской
поэзии, что теперь уже и спорить на эту тему лень.
У неё место, говорю, не на сегодняшней поляне, а в русской поэзии вообще.
Я нарочно не процитировал здесь ни одной её строки. Вы сами вправе убедиться, что в том языке, где была Ярославна и была другая Анна, есть нерушимый отпечаток и её, долгаревского голоса.
Статья о новой книге Анны Долгаревой За рекой Смородиной: стихи