За свою долгую – более 70 лет – жизнь в литературе замечательный драматург и писатель Леонид Генрихович Зорин (1924–2020) написал много пьес, книг, сценариев. Он оставил нам «Варшавскую мелодию», «Царскую охоту», «Цитату», а телефильм «Покровские ворота», созданный по его пьесе, запросто может войти в Книгу рекордов Гиннесса как наиболее часто показываемый по ТВ и любимый народом. У Зорина было – как ни странно – не так много наград. Но мы гордимся тем, что он был постоянным автором нашего «Клуба ДС» и трижды (!) становился лауреатом премии «Золотой телёнок». В память о выдающемся мастере публикуем его рассказ 1975 года, отмеченный этой премией.
Леонид Зорин
Они были созданы друг для друга. И все это хорошо понимали. Казалось нелепым и несправедливым то, что никто их не познакомил, что они существуют на земле сепаратно.
Атасов был страстной, яркой натурой и сам называл себя «последним романтиком». И этого никто не оспаривал, все знали, что Атасов – романтик.
Он был дисциплинированным экономистом, но не работал по своей специальности, постоянно менял профессии.
– Сегодня я здесь, а завтра я там. Я не желаю пускать корни. Не умею и не люблю. Отвратительны мне уют, очаг, свивание и устройство гнезда. Я вольная птица, – признавался Атасов. –Таким я на этот свет родился, таким на тот свет и улечу.
Чрезвычайно своеобразной личностью, столь же мятежной и романтической, была и Ада Васильевна Уткина – в высшей степени незаурядная женщина. Она преподавала сольфеджио, но эта деятельность была лишь ненужной, необязательной оболочкой.
И в Аде Васильевне сутью, основой, так сказать, становым хребтом был опять же стиль, облик, образ – называйте это как угодно. Важно было не то, что в какой-то школе она ведёт какой-то предмет, – важно было, как она себя проявляет в свободное от работы время.
Проявления же были непредсказуемы, она возникала неожиданно, исчезала внезапно и поступала самым удивительным образом.
Даже когда, идя навстречу пожеланиям окружающих, под звучный гитарный аккомпанемент низким голосом, с хрипотцой, выпевала какой-либо знойный куплет, она смотрела перед собой таким боковым немигающим образом, что малодушные лишь поёживались.
Своих поклонников держала она в чёрном теле, а если какой-нибудь калиф на час пробовал вдруг качать права, живо ставила его на место.
– Вы – моя прихоть, – говорила она.
Из чего было ясно, что этот калиф на час собственной ценности не имеет.
Всё чаще в мужской среде раздавалось:
– Вот эта женщина для Атасова.
И дамы также одна за другой, кто бодро, кто вынужденно, соглашались:
– Атасов – это мужчина Уткиной.
Много раз активные добровольцы вознамеривались их свести, но каждый раз что-то мешало.
Являлся к общим знакомым Атасов – а Уткина в это время уходила на водных лыжах.
Являлась Уткина – но Атасов оказывался на поисках озера, которое высохло в пятом веке.
Был Атасов – Уткина плыла на байдарках.
Была Уткина – Атасов охотился на дикого кабана.
Один занимался подводным плаванием – другая обнаруживала страсть к скалолазанию. Они повергали злосчастных сватов то в уныние, то в отчаяние.
– Ну где же наш Атасов? – бывало, осведомится, таинственно усмехнувшись, Уткина. – Опять в бегах? Что ж, не судьба.
– Так где эта неуловимая Уткина? – порой оскаливался Атасов. – Никак не скажешь, что я бережёный, а вот, однако ж, Бог бережёт.
И всё-таки встреча произошла. Было в ней нечто детерминированное. Атасов вернулся из соляных копей, в которых буквально блуждал со спелеологами, а Уткина – из Сальских степей, где месяц жила на конезаводе.
Оба выглядели весьма импозантно. Он – в коже с эффектными заплатами, в грубых внушительных башмаках, тупорылых, на массивной подошве. Она – в камзоле из чёрного бархата, в лосинах, обтягивающих её формы (Уткина была полновата), заправленных в сапоги с ботфортами, с буйными волосами до плеч. Если Атасов со лба до пят был выдублен современным ветром, то в Уткиной явственно ощущалось что-то давнее, хотя и знакомое – не то флибустьерское, не то мушкетёрское.
– Вот он каков, знаменитый Атасов, – сказала Уткина со смутной улыбкой.
– Наконец я сподобился увидеть Уткину, – откликнулся мужественный Атасов.
А общество, на глазах у которого произошла эта волнующая по-своему историческая встреча, буквально замерло в ожидании. Никто не дерзнул сказать ни слова, обозначить хоть шуткой своё присутствие. Когда сталкиваются два урагана, лучше не возникать на дороге.
Спустя самое короткое время Ада Васильевна поднялась.
– Вы уже? – робко спросила хозяйка.
– Да, – ответила Уткина, – срок настал.
Направляясь к двери, не оборачиваясь, она бросила:
– Идёмте, Атасов.
И они вместе ушли в ночь.
Когда Атасов поднялся к Уткиной – она пригласила его на чашку чая, – он был приятно поражён. Квартира, которую Уткина называла мансардой, была ухоженной и уютной.
– Однако же, у вас хорошо! – воскликнул он. – Я представлял себе ваше жилище совсем другим.
– Какой-нибудь пещерой? – засмеялась Уткина. – Ну нет. Здесь приют, мой тыл, моё пристанище и убежище, куда непосвящённым нет хода. Здесь должно быть и тепло, и светло.
Эта декларация, с её эзотерическим пафосом, произвела на Атасова впечатление. Он не мог не признать, что имеет дело с необычной, достойной его партнёршей. К тому же было крайне приятно сидеть в глубоком вольтеровском кресле и неспешно потягивать чай с бисквитом.
– Смотрите прольёте, – услышал он вдруг голос Уткиной и встрепенулся.
– По-моему, вы слегка задремали, – смеясь, сказала Ада Васильевна.
Атасов едва успел поставить чашку на столик. Он был смущён.
– Коварное кресло, – он развёл руками. – Удивительно демобилизует.
– Вы просто устали, – сказала Уткина. – Ничего удивительного. Я тоже устала.
Покряхтывая, она стянула свои мушкетёрские сапоги и с наслаждением вытянула натруженные ноги.
– Болит? – участливо спросил Атасов.
– Ещё как, – кивнула Ада Васильевна. – Противные косточки, и вообще...
– Я вас понимаю, – сказал Атасов, – у самого остеохондроз.
– Ну, это добро я тоже имею, – Уткина махнула рукой. – А как вы его лечите?
– Да никак не лечу, – сказал Атасов, – советуют иглоукалыванием.
– Не верю в него, – поморщилась Уткина. – У меня как раз есть отличная растирка. Я вас разотру, и вам станет легче.
– Будет так мило с вашей стороны, – вздохнул Атасов. – Мне через месяц надо в горы идти, пропади они пропадом.
– Не говорите, – вздохнула Уткина, – самой предстоит этот чёртов сёрфинг.
– Не любите? – понимающе спросил Атасов.
– Ненавижу, – проскрежетала Уткина. – Моя бы воля – весь век пролежала с книжкой.
– Вот и я такой же, – отозвался Атасов. – Ничего на свете нет хуже походов.
– Дрянное дело, – кивнула Уткина. – Могу себе представить, как вы питаетесь...
– Не сможете, – грустно сказал Атасов, – тот ещё рацион. А у меня печень ни к чёрту.
– Между прочим… Я обожаю стряпать, – сказала Уткина. – Надо, чтобы хоть раз поели по-человечески.
– Я сразу понял, что вы сокровище, – с чувством проговорил Атасов. – Чудо, как у вас хорошо. Просто уходить не хочется.
– А кто вас гонит? – спросила Уткина.
Они любовно посмотрели друг на друга, романтики, скитальцы, бродяги, истинные Мужчина и Женщина, встретившиеся на Тропе Судьбы, и оба радостно ощущали внезапную лёгкость, будто тяжкая ноша вдруг пала с их атлантовых плеч. Было ясно, что долгий путь завершён и начинается светлая, простая, понятная, столько лет запрещённая жизнь.