Писатель-сатирик и эстрадный артист Георгий ТЕРИКОВ родился в 1930 году, что позволило ему стать свидетелем многих любопытных событий. Сейчас он работает над мемуарами. Ему есть что вспомнить, не забыты и годы войны, проведённые мальчиком на его малой родине.
В газетах то и дело писали о нашей дружбе с Германией. Я помню фото во всех газетах: Сталин, улыбаясь, пожимает руку Риббентропу, а Молотов – Гитлеру.
И вдруг война!.. Я в это время перешёл в четвёртый класс. Война стремительно приближалась к моему Ростову, но учёба в школе продолжалась.
Кто-то, помню, сказал, что ночью уже слышен гул канонады. Я решил послушать. Ночью я буквально щипал себя, чтобы не заснуть, и действительно услышал гул боя.
В войну выпускались разные брошюры, и была одна с типами немецких самолётов: «мессершмитов», «юнкерсов», «хейнкелей», «фокке-вульфов». И я, лёжа на крыше, рассматривал немецкие самолёты, пытаясь определить их марку. Иногда они пролетали очень низко, буквально над домами.
У нас во дворе была деревянная лестница. Я привязал к перилам длинную палку, которая служила мне «зениткой». Из неё я прицельно «расстреливал» фашистов. Однажды их самолёт медленно летел над нашим двором и я, как обычно, начал его «расстреливать». Немецкий лётчик повернул в мою сторону голову и погрозил мне кулаком. Невероятно, но я даже запомнил его лицо.
Числа 19–20 ноября наши войска оставили Ростов. Какое-то время в городе не было ни наших, ни немцев. Началась грабиловка. Недалеко от нас был магазин «Рыболов и охотник». Его витрина, как, впрочем, витрины и других магазинов, была заложена мешками с песком. В этих мешках был проделан лаз, и мужики через него вытаскивали какие-то коробки, ящики. Я, поддавшись общему порыву, тоже полез туда. Схватив какую-то тяжеленную коробку, я полез обратно. Увиденное на улице меня потрясло. Шли машины с немцами. А какой-то очкастый фриц у магазина крутил ручку кинокамеры, снимая нас на киноплёнку. Я с перепугу бросил коробку, из которой посыпалась охотничья дробь, и кинулся наутёк.
Придя в Ростов, немцы первым делом приказали сдать радиоприёмники. Дело в том, что приёмники в начале войны население сдало. Они находились на каких-то складах. Но в те часы, когда было безвластие, склады были, естественно, разграблены. Я не знаю, относил ли хоть кто-нибудь приёмники в места, указанные немцами, я только помню, что приёмники стояли у стен домов по всем улицам.
Как-то буквально в первый или второй день немецкой оккупации мы с отцом стояли на крыльце, а по другой стороне нашего неширокого переулка шёл то ли сослуживец отца, то ли какой-то знакомый. Был он в шикарных валенках, в хорошей меховой шапке. Шёл важно и даже не поздоровался с папой. Судя по всему, он был очень доволен происходящим. Помню, папа сказал: «Ишь вырядился, видно, хочет немцам понравиться!» А на углу стояли румынские солдаты. И тут произошло неожиданное, по крайней мере для этого франта. Румыны сняли с него валенки, шапку и оставили в одних носках. А дело было зимой. Обалдевший от такого «приёма» мужик сразу узнал моего папу и закричал: «Карпуша, дай что-нибудь на ноги!» Но папа, сказав ему на прощание пару тёплых слов, с силой захлопнул дверь.
Как-то два немца с собакой по кличке Висла пришли в наш дом и именно в нашу квартиру.
Немцы сразу обратили внимание на висевшую на стене небольшую карту. Дело в том, что в витрине одного ростовского магазина висела большая карта, на которой красным шнурком отмечалась линия фронта. Я дома сделал нечто подобное. Повесил на стенку карту и с помощью красной нитки и булавок тоже отмечал изменение фронтовой линии, руководствуясь сообщениями Советского информбюро. Немцы подошли к карте, и один из них со словами «Москва капут» воткнул булавку в кружочек, обозначавший нашу столицу. Я ему по-немецки объяснил, что такого сообщения по радио я не слышал, и тут же передвинул булавку в первоначальное положение. Немец ещё раз попытался «взять Москву», однако я снова, несмотря на знаки, подаваемые мне папой, стал с ним спорить. В конце концов немец смирился с моей настойчивостью, как он сказал, из уважения к тому, что я говорю по-немецки. И тут же добавил, что, как только радио начнёт работать, я обязательно услышу о падении Москвы.
В это время собака спугнула спящего под диваном нашего кота, который как сумасшедший прыгнул на высокую тумбочку, где, прикрытый салфеткой, стоял патефон. Вместе с салфеткой кот плюхнулся на пол, и немцы увидели чудо того времени – красный коломенский патефон.
Один из немцев перенёс его на стол, завёл и, увидав на письменном столе альбом с пластинками, вытащил первую и поставил её на диск. Раздались слова: «Товарищи депутаты и депутатки...»
– Вас ист дас? – спросил немец.
Я ответил:
– Дас ист геноссе Сталин!
Дело в том, что и патефон, и набор пластинок с речью Сталина были вручены отцу за какие-то успехи в работе. Пластинки эти лежали в альбоме, и никто никогда их не трогал. Услыхав, что это Сталин, немец положил пластинку обратно в альбом и вытащил пистолет. Мы обмерли. А немец рукояткой пистолета стукнул по альбому и расколол все пластинки. Чтобы отвлечь немцев от этого эпизода, мама из-под тумбочки достала футляр с нормальными пластинками, извлекла оттуда первую попавшуюся – это оказалась пластинка Изабеллы Юрьевой. Немцы послушали одну песенку, затем вторую, сказали «Гут» и ушли, захватив с собой и патефон и футляр со всеми пластинками – с Утёсовым и Козиным, с Юрьевой и «Брызгами шампанского».
Когда они вышли, мама обратила внимание на то, что немец забыл на альбоме с пластинками Сталина пистолет, и сказала отцу, чтобы он догнал их и отдал оружие, «а то ж они снова припрутся»!
Я наблюдал с балкона, как отец бежал за немцами, крича:
– Фриц, пистолет забыл!..
Кроме патефона и пластинок, немцы не взяли больше ничего. Но мы решили на всякий случай всё ценное спрятать. И правильно сделали. Ибо на следующий день немцы пришли к нам снова.
Видно, девицы, у которых жили эти немцы, сказали им, что это квартира директора магазина и там можно взять кое-что посущественнее. Однако немцы не нашли у нас уже ничего путного. Взяли, помню, только ёлочные свечи, игральные карты, и всё!
Во дворе нашей школы содержали пленных красноармейцев. Жильцы окрестных домов носили им еду. Пленных охраняли иногда сами немцы, а иногда полицаи, говорившие по-украински. Были они, кажется, с Западной Украины. Немцы не обращали внимания на женщин, приносивших еду пленным. Полицаи вели себя иначе. В один из дней ведро с кашей женщины из соседнего дома попросили отнести меня. В этот день у школы стояли полицаи. Я, ничего не подозревая, подошёл к забору и только собрался передать кашу пленным, как один из полицаев ногой выбил у меня ведро из рук. Вся каша оказалась на снегу. Пленные, увидав это, стали «поливать» полицаев, а те весело гоготали!
Дней через десять немцы были выбиты из Ростова. Вошедшие в Ростов наши солдаты совсем не были похожи на тех, что оставляли город. Отступавшие производили тягостное впечатление, они были в обмотках, почти безоружные, в лучшем случае с винтовками. И глаза были у них какие-то потухшие. А тут вошли сибиряки – в тулупах, в валенках и с автоматами! На улицах заполыхали костры, ростовчане жарили пирожки и угощали освободителей!