Алексей Фунт, Белгородская область
* * *
Где-то далеко за пределами Шляховского сельского округа, вблизи границ нескольких районов преет в пахоте пара курганов. Трактор частенько проходит по ним, уменьшая их высоты. На пути к ним нужно пройти через яружку.
Угрюмое начало весны. Март — березозол, у кого-то на огородах видно золу из печек. Снег сбежал. А я иду посмотреть усыпальницы древних вождей. Пока они не исчезли, иду до них, услышать шёпот владык седой древности. Вздохи наложниц, поножей лязганье... И панцирей кольчужных гремит металл тяжёлый. Раннего железного века суровые пейзажи пустые глазницы видали... Я лишь созерцатель. Какими они видели эти места? Такими их и я вижу?.. Иду древности на берегах Разумной воочию лицезреть. Горсть древней архаичной земли подержать. Из пахоты. Видевшую блеск корон царьков древних. Времён бесписьменной тёмной эпохи отголоски.
Пишу в тетради медленно, замёрзла рука. Архаику чувствую, то, что они видели душою вкушаю. Небо высоко — гусиные скалы цвета пепла, серый пух несётся, валы змиевы. Тучи, точно кадушки с мочёными яблоками, катятся. Совершаю бросок туда... до курганов. Бестиально упиться созерцанием древних курганных могильников, как они бестиально упивались бытием, вином и печалью полей.
Перемахнул через байрак. Иду полем. Древние могильники... чьи они? Скифы или безымянные племена бронзового века, ранней или финальной бронзы. Или половцы? Возможно, на них когда-то возвышались каменные бабы, стелы или половецкие мадонны. Матриархи степей. Каменные изваяния либо упали и затоптаны, либо их стащило плугом к подножию. Может, их обломки на краю поля. Могли и люди унести их, когда-нибудь сотни лет назад или в 20-м веке...
Грачи ходили по чёрной полосе в холодный сезон. Крики грачей оглашали эти камни молитвой пахоты, орания нив. Красного дождевого червя в клюве уносили с пашни. Сельскохозяйственная жизнь идёт своим чередом. Колхозное прошлое почти забыто. Вечное движение соков земли прежнее. Лемехи переворачивают, землю как прежде. Только продуктивнее сохи. Навоза тлен, земные запахи и сырость.
Вечное окисление и белая плесень ручки чанов бронзовых, как псы, лижут... там внутри бугров... куда сложили оружие древние...
Вижу, вижу, вижу... Вот они. Ненастье. А там, в келье сидит и ныне царица этих полей... зеркальце бронзовое или серебряное женской рукой держали, мягко двигаясь. Женские вздохи исходили. Бородавкой — земляной насыпью присыпаны они.
Женщина-история умчалась от кострищ скифоидных времён вдаль, вдаль в кибетке. И уже пересела в стальную машину.
И северян копья прошли тут. Колты древнерусские в корчагах закопаны. Где-то пеньковские поля погребальных урн с прахом их праотцов. Под дорогой... быть может, сон видят тоже.
Там витает девиц смех. Заколдованных рощ пятна синеют. Радуют сквозь нагнанную грусть. От селищ праславян куски амфор... всё что осталось... из материальных следов... Мягких тел нет, не миновал их тлен... Плен времён... под ложечкой ноющий, лёгкой патины печали налёт.
Гений места незримо присутствует здесь. Качается плеча пришедших сюда. Дохнёт осенней листвой иль сырой землёй из-под плуга.
Бунчук мелькает. Яко шаровары, пламени языки пляшут незримо. А наяву лишь кусочки угольков остались на память от них. От плясок половецких. Крошит непогода эти следки.
Желание защитить их покой курганный. Взглянуть в очи той древней княгини уже нельзя. Разные пути, разные эпохи. Почему-то чувствую, что здесь последнее пристанище женщины. Жена вождя. Или шаманка. Танцевала, быть может, в ночи цвета угля. Дух перьев кулика плыл в той ночи у горящих головешек. Искры прянули ввысь. И ночь та у колёс кибиток. К своей вечности шли они. И как кулик в багно всё кануло. И заросли боярышника покрывают бугор перед рвом. А когда-то кочевья древнили шумели.
Весной и осенью вновь и вновь поля запахиваются, и этих курганов касается плуг. Как остановить это? И как спасти от разграбления... Стирается с лица земли насыпь. Эта земля насыпана руками соплеменников спящих в искусственных горах вождей. Где-то Сабынино. Там обнаружено селище и городище скифских времён, и отсюда туда расстояние небольшое. А здесь ближе к реке, видимо, их погребальный комплекс.
То ли видение, то ли снилось мне, после того как подержал в руке горсть земли. Сижу на кургане... бряцает в земляных камерах металл... бронза. Керамики стук. Сыплют зерно. Пересыпают из ёмкости в ёмкость. Провалился я и вижу... Там внутри кургана знатная дама за столом. Поросёнок зажаренный на вертеле перед ней. Чаны с красноватой, коричневой землёй вокруг стола. Это прах пищи... остатки зерна... ржавчина от кинжалов. Чую запах бражки. Запах призрачной бражки бьёт мне в нос. Дама резко повернулась и посмотрела мне прямо в глаза.
На одном могильнике лежит соломенная труха. Костяк древний насыпь, как колхозная фуфайка, укрывает. Но плуг всё больше стремится сровнять земляной холм с пашней. И тогда мавзолеи древности будут утеряны навсегда. Тиара там блестит в темноте. Зелёной ярью всё покрыто там от долгого пребывания в земле. Первобытная долбня Аримана помяла сосуды из меди, сокрушила колёса колесницы, затупила копья и акинаки. Орудия труда прах. И мнёт дальше... Там под этими кучами земли...
Эти шишки земли родной будоражат, бередят душу. Памятники археологии спят. Культ коня присутствовал в их номадной жизни. Эти насыпи есть земляные кони, несущие прах в далёкую страну снегов, такую как эта, родная и для них и для нас Россия.
Подуло, это тряхнул длинной гривой конь незримый тех времён. Звякнула упряжь, и конское ржанье внутри бугра...Чьи курганы? Редколесье и степь не говорят — молчат. Гудят моторы за хутором. Шипят колёса машин от соприкосновения с асфальтом на трассе, вдалеке, изредка. Молчание и крик грачей.
Сижу на земле. Подо мной почти три тысячи лет. Тьмы веков. А я сочинитель бедный над ними сел.
Стемнело. Едет автомобиль по грунтовке, грязные колеи шлифует и трамбует. Я ухожу, спустился вниз. Отошёл от могильника. А кто-то, быть может, увидел, как мелькнула тень на кургане и подумал, что это духи древних скифов бродят... там, на древнем гульбище... свой скарб стерегут...
Компост на горушке. Тлеет гумус. И то, что химики 18-го века обозначали символом квадрат с точкой в центре, слилось с землёй древлее. Истлела колесница. Всё соединилось с природой. Колхозные поля бегут... мимо дороги... сила природы кроет белыми пятнышками отжившую своё материю в сопках... иных укладов, строев голоса смешались с ветром... Ростки пшеницы пролезут сквозь кольчугу. Ветры-коровы, как соль-лизунец, лижут насыпи древних. Могильники архаики, дам и вождей усыпальницы забытые. А поле пожелтеет. Море колосьев покроет поле. Уже забыт обычай хоронить кукушку, один из аграрных ритуалов. А впереди Еремей Запрягальник и Мария Египетская. Русские аграрные праздники корнями уходят в самые древние архаические времена. С самого детства мне в душу запало ненастный день и пахота. Всюду глудки, и я под яблоней. Словно архаика и есть запахи над полями, то, от чего убежали каменные города. Корни, которые есть сила души и тела.
Я иду назад. За шиворот посыплются звёзды. И появится над головой Созвездие Гончих Псов. Оно вечно бежит и не обращает внимания, что тех королей степи уже нет. И какая-нибудь королева любовалась этим созвездием у холма.