Юрий Коваленко, собкор «ЛГ», Париж
Известный французский писатель Доминик Фернандес только что опубликовал новую книгу «Невозможный выбор» о великом композиторе Сергее Прокофьеве. 95-летний академик – дуайен открыл для себя Россию 15-летним подростком, когда впервые прочитал роман «Войну и мир», который считает величайшей книгой в истории человечества. Блестящий знаток не только русской и советской литературы, но и нашей музыки, оперы, балета, кино и живописи, Доминик Фернандес написал десяток книг о России. Своими произведениями, по его словам, он борется с негативным имиджем России, который создают французские СМИ. В гостях у академика побывал парижский корреспондент «ЛГ».
Загадка Сергея Прокофьева
- Почему вы посвятили свою последнюю книгу «Невозможный выбор» Сергею Прокофьеву?
- Прежде всего, потому, что обожаю его музыку – особенно фортепьянную. Для меня он настоящий новатор – в гораздо большей степени, чем Шостакович и даже Стравинский. Кроме того, в его судьбе есть загадка – он единственный из действительно великих русских, кто эмигрировал в 1918 году, прославился и разбогател вначале в Соединенных Штатах, потом во Франции, а в 1936 году в самый разгар чисток вернулся в СССР.
- Что же побудило Прокофьева совершить этот шаг? Его называют единственным композитором, который сделал карьеру и на Западе, и в Советском Союзе.
- Тому было несколько причин – прежде всего, сильная ностальгия по родной земле, но не только это. Сергей Сергеевич был авангардистом в музыке и видел, что во Франции авангард интересовал лишь узкий круг снобов. Он же мечтал привлечь самую широкую аудиторию, тех, кто не имел никакой музыкальной культуры. В этом отношении Прокофьев был очень «советским», считал, что в СССР культура стала действительно массовой. В Советском Союзе он сочинил такие доступные всем шедевры, как опера «Война и мир», музыка к фильмам «Александр Невский» и «Иван Грозный», балет «Ромео и Джульетта».
- «Музыку надо сочинять большую... Мелодия должна быть простой и понятной... У нашего рабочего слушателя в последнее время сильно возрос интерес к советской музыке», - излагал свое кредо Прокофьев. Валерий Гергиев называет его одним из величайших композиторов в истории, «Моцартом ХХ века».
- Он абсолютно прав – Прокофьев его любимый композитор, а Гергиев – мой любимый дирижер. Мне часто доводилось слушать, как он замечательно дирижировал его оперы. Во Франции, к сожалению, их никогда не исполняют.
- Святослав Рихтер вспоминал, что Прокофьев не слишком заморачивался принципами: « Ему ничего не стоило сочинить кантату «Здравица» к 60-летию Сталина, и он этим даже бравировал с каким-то нахальством, с какой-то благородной аморальностью: «Сталин? Какой Сталин? Ну да! А почему бы и нет? Я все могу! Я все умею. Даже такое».
- Действительно, время от времени он шел на уступки власти – так делал, кстати, и Шостакович. Иначе грозили репрессии. Я объясняю в своей книге, что Шостакович взял на вооружение собственный метод: когда он писал пропагандистские вещи, его музыка была нарочито плохой. Тем самым он как бы дезавуировал свое сочинение.
- Разве между Прокофьевым и Шостаковичем не было соперничества?
- Между ними не было дружбы, но относились они друг к другу с уважением. Однако в отличие от Прокофьева, Шостакович никогда не уезжал из СССР – не считая поездок в Соединенные Штаты.
- Сам Прокофьев не жалел о возвращении на родину, несмотря на весь свой успех, рекордные шесть Сталинских премий и прочие награды и знаки отличия?
- Это неизвестно. Не думаю, что жалел. С одной стороны, Сталину удалось заполучить в СССР великую звезду, с другой – Прокофьев, как и Шостакович, Ахматова и другие - стал жертвой Жданова.
- Видимо, тайное в той или иной степени станет явным после того, когда откроют все архивы Прокофьева? По удивительному стечению обстоятельств, у Прокофьева были две официальные жены, несмотря на запрет многоженства в СССР. Эту уникальную ситуацию назвали «Казусом Прокофьева».
- Его первой женой была испанская певица Лина Кодина, с которой он вернулся в Москву. В Советском Союзе он познакомился с молодой женщиной Мирой Мендельсон, расстался с Линой, матерью его детей. Миру, возможно, использовал НКВД для наблюдения за Прокофьевым (эта версия пока не получила подтверждения – Ю.К.). Так или иначе, она действительно помогала композитору писать оперные либретто.
Толстой многим обязан Стендалю
- По вашим словам, вы открыли для себя Россию, прочитав в 15 лет за три дня и три ночи «Войну и мир». С тех пор автор «Анны Карениной, которому вы посвятили биографическое эссе «С Толстым», стал вашим кумиром, который сегодня, как никогда наш современник?
- «Война и мир», которую я неоднократно перечитывал, сыграл в мой судьбе колоссальную роль. Для меня это величайшая книга в истории человечества - летопись жизни, любви, измен, смерти, войны. С «Войной и миром» могут сравниться только гомеровские «Илиада» и «Одиссея». Гениальны и другие его произведения, в том числе повести «Смерть Ивана Ильича», «Отец Сергий», «Хозяин и работник», к которым снова вернулся.
- Ни в одной стране мира, подчеркиваете вы, литературу, музыку, оперу, балет не любят так, как в России.
- Русские любят то, что люблю и я… Ваша великая литература появилась относительно недавно. Начало ей положил Пушкин, потом пришел Гоголь, из «Шинели» которого, по словам Достоевского, вышли многие писатели… В России также замечательная опера с такими гигантами, как Чайковский, Мусоргский, Римский-Корсаков, опять-таки Прокофьев. Моя любимая опера - «Евгений Онегин». Разумеется, вы гордитесь балетом. Может быть, из всех искусств осталась в тени русская живопись, хотя есть замечательные художники. Я, в частности, написал статью о современном живописце Эдуарде Штейнберге (1937-2012) для посвященной ему монографии.
- Чем интересна для нас «Война и мир» сегодня?
- Для моих русских друзей «Война и мир» - больше чем книга, это надежный друг, спутник, советчик, духовный наставник.
«Тургенев жил рядом. У Виардо»
- Вы живете в Париже на улице Дуэ по соседству с домом, где останавливался Тургенев, – о чем гласит мемориальная доска. Этот дом, писал его биограф Анри Труайя, «стал центром притяжения для всех русских, живших в Париже. Тургенев был для них «послом русской интеллигенции во Франции».
- Да, он поселился в доме у знаменитой певицы Полины Виардо… Я очень люблю Тургенева – признаюсь, больше даже Чехова. Мне кажется, что автор «Отцов и детей» во Франции немного недооценен. Может быть, он не столь велик, как Толстой, но он исповедовал те же творческие принципы.
- В XIX столетии русская и французская литературы оказывали взаимное влияние, а писателей связывали узы дружбы. Вспомним хотя бы Толстого, Тургенева, Флобера, Мопассана, Мериме.
- Толстой высоко ценил описание войны в «Пармской обители» Стендаля. («Я больше, чем кто-либо другой, многим обязан Стендалю. Он научил меня понимать войну. Кто до него описал войну такою, какова она есть на самом деле?» - воздавал он должное Стендалю, который служил в наполеоновской армии и участвовал в походе в Россию – Ю.К.) Вспомним также дружбу Тургенева и Мериме, который переводил его романы, прозу Пушкина и Гоголя.
- Кто из наших классиков наиболее созвучен нынешним временам? Кого надо читать, чтобы понять сегодняшний мир?
- Думаю, что самый современный из всех – Достоевский, который больше всех близок нашей жестокой эпохе. Назову также «Доктора Живаго». Для меня гоголевская «Шинель» остается аллегорией того, что сегодня не так на нашей планете. Восхищаюсь и пушкинской прозой – особенно «Капитанской дочкой». Из русских поэтов, которых, к сожалению, вынужден читать в переводе, больше всего ценю Ахматову и Мандельштама.
«Русская семья меня усыновила»
- Вы автор десятка произведений, посвященных России. «Все мои книги, - подчеркиваете вы, - имеют целью бороться с негативным имиджем России, который создают у нас масс-медиа. Они никогда не пишут о том, что есть замечательного в России».
- Это абсолютный скандал! Сейчас у нас царит чудовищная русофобия. Французы совершенно невежественны в отношении того, что происходит в России. Но еще в сталинские времена советская культурная политика заслуживала внимания. Широкие массы, которые были в основном неграмотными, ходили в театры и на концерты. Этого никогда не удавалось добиться во Франции, где культура остается элитарной.
- Вы автор «Словаря влюбленного в Россию», в котором не скрываете своих чувств: « Я русский в душе: у них самая прекрасная в мире культура. Обожаю русский размах… Французы умны, находчивы, итальянцы тоже, но только русские имеют душу. Именно своей душой они отличаются от других наций. Россия влечет, интригует, очаровывает».
- Не считая Толстого и Достоевского, на меня повлияло и то, что в 20-летнем возрасте - когда по многим причинам я плохо чувствовал себя в собственном доме - меня, по сути, усыновила в Париже аристократическая семья Игоря Демидова, которая эмигрировала из России в 1918 году. Моим другом был их сын, которого также звали Игорь. Они жили бедно, но в их парижской квартире за обеденным столом с водкой и огурчиками собиралась родня, друзья, знакомые, приживалы. Это было замечательно – потому что французы живут закрыто. Глава семьи принял меня как своего, даже не спросив, чем я занимаюсь. Ко мне отнеслись как к сыну. Именно тогда я понял, что такое русское радушие, открытость, доброта, благожелательность. Впоследствии я часто ездил в Россию – особенно между 1990 и 2010 годами. Мой друг, переводчик пригласил меня в Санкт-Петербурге остановиться у него. Он с женой и дочкой жил в двухкомнатной квартирке и с радостью отдал мне одну комнату, а его семья втроем обосновалась в другой. Для них широкое гостеприимство было в порядке вещей. Я снова убедился, что русские держат свои двери открытыми. Напротив, в буржуазной Франции они большей частью на замке.
«Россия граничит с Богом»
- В 2010 году вместе с большой группой французских и российских писателей, журналистов, фотографов вы совершили путешествие по транссибирской магистрали, проехав за три недели около 10 тысяч километров. Какие ваши воспоминания об этой поездке, которую вы описали в одной из книг?
- Эта самое прекрасное путешествие в моей жизни, которое я мечтал бы повторить. Нас везли в двух вагонах. Два года спустя нас пригласили совершить круиз по Енисею от Красноярска до Норильска, самого северного в мире города, знаменитого своим никелем. Лет десять назад я ездил в Крым, побывал в Ялте. Потрясающе! Все крымчане, с которыми я встречался, мне говорили, что ненавидят украинцев. Крым никогда не был украинским, Екатерина II его отвоевала у турок, а потом Хрущев отдал Крым Украине, но в советские времена это не имело никакого значения.
- Насколько я понимаю, вас особо притягивает наша северная столица, о которой вы рассказали в книге «Белая магия Санкт-Петербурга».
- В 1993 году мне позвонила мадам де Фарси, которая занималась выпуском серии «Открытия» в издательстве «Галлимар». Она знала о моей любви к России и спросила, не хочу ли я написать книгу о Санкт-Петербурге. Я хорошо знал этот великолепный город в основном по книгам Пушкина, Гоголя и Достоевского. Я признался, что не специалист, да и русского не знаю. Но соблазн был слишком велик, и я согласился... Для меня Санкт-Петербург – самый красивый в мире город, созданный для созерцания, размышлений, пеших прогулок. Он был не только политической столицей империи, но и столицей литературы и искусств.
- «Советский роман: неоткрытый континент» - одна из ваших последних книг. Чем он заинтересовал писателя, который, по его словам, был скорее антикоммунистом? Как вы обнаружили этот континент? Чем он вас удивил?
- В моей библиотеке собрана коллекция советских книг, которую публиковали в переводах коммунистические издательства, а также Луи Арагон в «Галлимаре». (Только «Галлимар» выпустил более 60 книг – от Шолохова, Катаева, Паустовского, Леонова, Платонова до Пастернака, Шукшина, Хармса, Аксенова. - Ю.К.). Первые рецензии я написал о романах Ильи Эренбурга, Веры Пановой, Константина Симонова, Виктора Некрасова. Я обнаружил хорошие книги, которые были изданы после войны, как, например, «Сорок первый» Лавренева. Тогда во Франции все советское воспринимали как пропаганду. (В рецензии на книгу Виктора Некрасова «В родном городе» Доминик Фернандес считал, что наступит день, когда лучшая советская проза займет почетное место в ряду русского психологического и философского романа.- Ю.К.).
- Вы цитируете слова поэта Рильке: «Все страны граничат друг с другом, а Россия граничит только с Богом».
- А как же иначе?! Какие могут быть границы, когда страна занимает шестую часть земного шара ?! Едва выходишь из самолета, еще ничего не увидев, сразу ощущаешь ее просторы. Напротив, когда из России возвращаешься в Европу, все сразу кажется маленьким с материальной точки зрения: короткие расстояния, строго расчерченные пейзажи, закрытые горизонты, а с моральной - мелким. Мелким и мелочным.
В ТЕМУ
«Как и все русские, Штейнберг глубочайшим образом привязан к русской земле (художник называл себя почвенником – Ю.К.). Об этом напоминают нам письма Чайковского, Достоевского, Толстого, Чехова, которые они посылали на родину из-за границы: из Франции, из Италии, Эти письма полны ностальгической тоски по русской земле, в них только одна мечта, одно желание: поскорее вернуться. «Русской душе» всегда было как-то не по себе на Западе. Привлекательность путешествия меркла для них в сравнении с тем, что взросло на русской почве, и только на ней. У Штейнберга хорошее ателье в Париже, но и тут он чувствует себя русским, и никем другим. Это не патриотизм в плоском понимании слова, это чувство куда более глубокое и поэтичное».