Елена Митина,
Керчь
***
Боль не имеет границ и голоса,
Но ее слышит любой и каждая.
Значит, не важно, какого ты пола,
Чтоб от нее понести однажды.
Скрючившись, сгорбившись под потоками,
Что изнутри выжигают темечко -
Снова не станешь прямым и ровным,
Боль посадила свое семечко.
Молча несешь через всю летопись
Вскопанный, стоптанный, плоть смиренную.
Нет больше сил на нее сетовать!
С болью рождалась сама вселенная,
Люди тропою бредут безвестною.
Мысли бумажным клочком сжатые.
Жаль, что любимые не железные,
Мне бы сразиться за них с фатумом.
Боль не гордится и не свирепствует,
Просто живет на дне и вершинах,
Если мы следуем ей с детства -
Значит, нам больно и мы живы.
Ночь
Ночь разводит мосты и ноги,
Укрываясь небесным телом
Заплетает пути пологие
До предела
Что же боязно в белом свете
Окунуться в ртутные соли
Истлевать безвременно, бредить…
Ночью проще, не спорю
Звездный лоск, заплетенный в косы
Манит двинутых и пиитов
Ночью каждый слывёт философом
И становится невоспитанным
Под покровом фонарных бликов
Мир окажется уязвимым
Все таинственное — безликим,
А простое — невыносимым.
На самом деле…
На самом деле,
мы вышли все из одной постели,
Мы встали с больничной койки и сели
на чемодан.
И встретились мы - наяву? во сне ли? -
неважно,
если клочок бумажный
весомей, чем честное слово
и на роду печать.
На самом деле,
вот уже две недели
время шагает вспять.
Бетонные блоки вышли из почвы,
Встали под потолки,
А люди встали на четвереньки,
молча взвели курки.
Раз, два, три… часа до рассвета,
(Двадцать четыре всего).
За это время понять Стругацких
Можно! Пусть одного.
Но в шуме, шуршанье расчетных книжек,
в глуши коммунальных нор
Голос разума еле слышен,
выглажен, отбелен.
Кухни шумят о Конце света,
о начале конца,
Свалены в кучу наветы, Советы,
Света, кюветы, завет, право вето -
Нет у истории нашей ответа,
Не разобрать лица.