Продолжаем обсуждение списка главные литераторов рокового десятилетия, начатое Михаилом Хлебниковым
Антон Осанов
Литературную критику больше занимает глагол, разговор, сход-развал мысли, нежели её итог. Это процессуальный феномен, основу которого составляет непрерывное толкование текста. Высадите на необитаемом острове двух родственных по духу критиков, и к вечеру вместо укрытия они возведут две совершенно разные модели литературы.
Тем удивительнее, что «Союз 24 февраля» при составлении списка «Главных литераторов рокового десятилетия» не разъяснил в какой изложнице он отливал «золотой стандарт современной литературы». Краткое упоминание, что список составлен «авторами, разделяющими взгляды на синтез качества прозы и ответственности художника за слово», прочитывается как требование быть патриотом («ответственность за слово») и не совсем уж плохо при этом писать («качество прозы»).
Десятилетие после 2014 названо роковым, подразумевая начало борьбы России за свою независимость. Стоит отметить, что решающий, предопределённый смысл этого прилагательного печально сочетается с его значением как причины несчастий. В двусмысленности слышится ещё и отсчёт невзгод, то есть нечто большее, нежели один лишь виват. Что могло бы свести писателей разных взглядов в действительно большом обобщении, если бы список того предполагал. Даже попавшие в его иерархию «чужаки» вроде Сенчина, Иванова, Водолазкина если и наговорили крамолы, то только себе в воротник. Можно сделать вид, что никто не расслышал.
В остальном список притянут гравитационным манёвром исторического события. Он реактивен, отвечает на произошедшее без воли его участников. Из представленных писателей по-настоящему приближал суверенизацию только Проханов. Даже оказавшийся во главе Захар Прилепин до 2014 дружил с совсем другими, ныне запрещёнными людьми, а что писал Герман Садулаев в сборнике «Марш, марш правой!» (2011) лучше вообще не знать. Не будет преувеличением сказать, что 2014 год застал всех врасплох, даже патриотические писатели были склонны рассматривать современную им Российскую Федерацию как либеральничающую и даже предательскую державу. Одно только это ставит под сомнение провиденциализм списка, ведь он сознательно опрокидывает будущее в прошлое, проецируя назад требу сегодняшнего дня. Разве литература действует по предзаданному плану, обслуживая строгое телеологическое задание? Литература разнонаправлена, похожа на мох, на коралловый риф, на микрофлору кишечника в конце-то концов. Лояльность общему сюжету существенно сужает художественное пространство, делает его приказным, обозримым. Бахтин лишился ноги не для того, чтобы мы забыли о возможностях литературы как полифонического диалога. Но с кем говорить? С теми, кто желал соотечественникам гибели? С предателями? Говорить нужно со всеми, кто не выкликал смерти, шире — не ставил безопасность Отечества под сомнение. Это довольно широкое обобщение, которое вмещает в себя самых разных писателей, чьё разнообразие не только не приведёт к близкородственному скрещиванию, подобному романам Линор Горалик, но и сохранит важность как большого исторического повествования, так и его тайных полянок.
От иерархии нужно перейти к сети, то есть к отношениям частных лиц, разделяющих неформальные ценности. Опрос более чем пятидесяти неназванных экспертов как раз предполагал начертание сложной физической карты. Вместо этого была возведена вертикаль, законы которой неясны: в чём, например, соотношение первого места Захара Прилепина и шестнадцатого места Эдуарда Веркина? В разнице влияния на литературу? Прилепин крайне значимый писатель, но его влияние скорее политично. По языку, сюжету, идеям, самим возможностям текста Веркин гораздо оригинальнее Прилепина, как и оригинальнее него оказавшийся на четвёртом месте добрый волшебник Носов. Художественность опять подчинена табелю, но ведь если бы литературная значимость измерялась вовлечённостью в исторический процесс, самым влиятельным современным писателем был бы Дмитрий Медведев.
Куда полезнее мало что проясняющей иерархии выглядела бы диаграмма Эйлера, ещё лучше — сеть взаимоотношений писателей, издательств, критиков, идей, событий и текстов, как бы такая топографическая грибница, подвижная, постоянно пересобирающаяся связность. Она смогла бы учесть как историческое событие, так и отношение к нему разных инстанций. Сколько в нашей истории было иерархий, и чем закончился каждый из этих ответственных дискурсов? А вот чего ещё не было и что действительно революционно, так это облако, множество, капилляр, внутренний непобедимый узор. И пусть он был бы похож на то, что Александр Гельевич обычно рисует на доске, это бы всё равно позволило закартографировать что-то кроме корпоративных связей внутри «Союза 24 февраля» (все его члены-писатели ожидаемо вошли в список).
Вместо иерархии есть резон говорить об экосистеме, ну или о литературном биоме.
Давайте посмотрим на современную русскую литературу как на лес.
Или болото.
Может быть, степь.
Что важно в лесу? В лесу важно понять как всё связано, кто кого кормит, кто создаёт почву, а кто лишь потребляет свет. Смысл леса в разнообразии его взаимодействий, в существовании разных уровней от крон до подлеска, в сложнейших ассамбляжах между плесенью и корнями. Сегодня важнее создать самовоспроизводящуюся литературную среду, нежели ранжировать всё ещё длящийся процесс, который может закончиться чем угодно — например, большей радикализацией или, наоборот, обнулением всех усилий. Ведь нам всем без стыда и опаски сказали: «Книги иноагентов нельзя уничтожать. Проходит время, и они снова становятся актуальны».
Первоочередная задача состоит в укреплении целого, то есть в создании жизнеспособной среды, пригодной к адаптивным стратегиям. Необходимо сместить центр масс внутрь самой литературы, освободить её от обслуживания политики и придать такое изобилие, чтобы быть частью этой среды казалось интереснее, чем пребывать вне. Литература не имеет прямого доступа к творчеству так же, как экология не имеет прямого доступа к природе, это всегда опосредованная система, и только после её наладки имеет смысл составлять иерархии, говорить о главном и второстепенном.
«Союз 24 февраля» одновременно поспешил и очень отстал, представив преимущественно героический справочник, имена которого легко могут быть осмеяны или оспорены, так как перед ними ещё не проведены все подготовительные работы.
Мостите гать, взращивайте сад, плетите сети, мшите камни, мочитесь на снег, создавайте что-то кроме монументов, у которых есть лишь два предназначения — быть исписанными и быть низверженными, лелейте такую красоту, чтобы посягнувший на неё показался варваром.