Цветочки и ягодки «Тихого Дона» Сергея Урсуляка
Но всякая экранизация классического литературного произведения – это художественный тест на соответствие тексту автора. Точнее, так: когда мы смотрим фильм по Шолохову, нас интересует, Шолохов ли это или имярек, снявший нечто по Шолохову. Вот, скажем, сериал Урсуляка «Жизнь и судьба» – не совсем Гроссман: это Урсуляк плюс Гроссман, что в данном случае не является недостатком, ибо «Жизнь и судьба» – не такое великое произведение, чтобы снимать его, ни на миллиметр не отклоняясь от текста. Напротив, там было желательно отклоняться, ибо в романе слишком много немотивированных длиннот «под Толстого». Теперь посмотрим с этой точки зрения на «Тихий Дон» Урсуляка, ибо она, как я полагаю, наиболее интересна читателям «Литературной газеты».
Я не буду детально оценивать достоверность воссоздаваемых исторических реалий, как сделал это в своё время в статье о фильме «Тихий Дон» Бондарчука-старшего и Бондарчука-младшего (здесь же, в «ЛГ»). В конце концов, стопроцентную бытовую достоверность нужно искать в первой, немой экранизации «Тихого Дона» режиссёров Ольги Преображенской и Ивана Правова (1930). Возьмём одну из наиболее показательных сцен: уход Григория и Аксиньи из хутора Татарского в Ягодное. И у Герасимова, и у Бондарчуков, и у Урсуляка мы видим Григория с большим узлом и Аксинью с маленькой котомкой. В общем, привычное для современного воспитанного человека распределение семейных тяжестей. А у Преображенской и Правова – правдивая картина казачьего уклада, аналогичного в ту пору кавказскому: узел тащит, согнувшись в три погибели, Аксинья, а с котомкой вольно вышагивает, дымя цигаркой, Григорий. И тяжёлый намокший бредень после рыбной ловли в грозу тащит Аксинья, а не вожделеющий её на разрыв штанов молодец Гришка. Но что нам сейчас эта правда? Ведь тогда, в 1930 году, она абсолютно ничего не говорила о моральном облике Григория: он делал ровно то, что делали другие, как плохие, так и хорошие. А сейчас показывать без дополнительных разъяснений, как бабы тогда хрип гнули, а казаки важно расхаживали, беззаботно постукивая по сапогам нагайкой? Тут одна мысль будет у зрителя: что за уродец этот Гришка? Или вот правда о гигиенических условиях жизни донских казаков, которые не имели бань, в отличие от русских крестьян, и мылись кое-как да редко в печках, а на двор (или, по-казачьи, на баз) ходили в прямом, извините, смысле: то есть и жгучая разлучница Аксинья, и целомудренная красавица Наталья присаживались, подымая юбки, прямо у плетня, потому что никаких сортиров на Дону не водилось. Нужна нам эта правда?
Но ближе к развязке, а к финалу особенно, критические цветочки становятся вполне себе ягодками, да развесистыми, увы. Когда впервые персонажа Евгения Ткачука назвали в фильме командиром дивизии, я испытал вдруг недоумение, хотя знал, конечно, что шолоховский Мелехов был комдивом у вёшенских повстанцев. Но этот-то Мелехов, из сериала, симпатично и с душой сыгранный Ткачуком, за какие такие заслуги стал комдивом? Не постигаю. Ну да, он воин, в германскую раненого офицера на себе шесть вёрст тащил, а ещё что? С шолоховским Мелеховым, как и с его прототипом Харлампием Ермаковым, ясно: в самом начале Вёшенского восстания он со своим отрядом смелым манёвром захватил станицу Каргинскую, где находился артиллерийский склад красной 15-й Инзенской дивизии, что было исключительно важно для повстанцев в условиях отсутствия боеприпасов и особенно орудий. Это как если бы Стрелков в начале Донбасского восстания сумел захватить склады техники и оружия под Артёмовском. А Мелехов Евгения Ткачука – интересный, колоритный молодой казак, немного неврастеник (что, впрочем, естественно для контуженного человека), но не более того, и уж точно не комдив и даже не комполка.
А как вам отсутствие в фильме Штокмана – одного из тех, кто истово выполнял кровавую директиву Свердлова о расказачивании на Дону? Выходит, по Урсуляку, что февральский геноцид 1919 года казакам устроили сами казаки – такие как Котляров и Кошевой. Здесь сценаристы с режиссёром пошли на прямое нарушение исторической правды. А она, в полной мере отражённая Шолоховым в «Тихом Доне», такова, что в конце 1917 – начале 1918 года большевики победили на Дону и по всей России достаточно легко, при поддержке значительной части населения, а поражения стали терпеть, когда весной 1918 года вспыхнули повсюду антибольшевистские восстания, вызванные действиями таких политических экстремистов и русофобов, как Троцкий, Свердлов и прототипы Штокмана.
Серии фильма, посвящённые периоду революции и Гражданской войне, вызывают закономерный вопрос: почему у Шолохова и в фильме Сергея Герасимова совершенно ясно всё, что происходит с политической и военной точек зрения (говорят даже, что «Тихий Дон» – самый достоверный роман о Гражданской войне), а у Урсуляка – почти ничего не ясно? Смена власти, боевые действия – это в фильме главным образом проходящие по Татарскому то красные, то белые войска, то «красно-белые» повстанцы – все под своими флагами. И актёры, соответственно, как по ходу театрального спектакля, то снимают погоны и кокарды, то их снова прикрепляют, то нашивают на папахи и фуражки красно-белые ленты, даже в глазах рябит. А вот как происходило первое антибольшевистское восстание на Верхнем Дону? А второе? И куда девались белые казаки между вторым и первым, и откуда они снова появились? Если зритель не читал «Тихого Дона» или читал давно, понять ему практически ничего невозможно. А ведь в фильме 14 серий!
| «Каюсь, не сразу распознала глубину и честность «Тихого Дона» Урсуляка»; «Шедевр! Григорий Мелехов родился в этой версии, которая на голову превосходит все предыдущие, исполнение Евгения Ткачука останется недосягаемым образцом!»; «Вот кто заслужил «Оскара»: и Урсуляк, и его дочь Дарья, и Маковецкий». (Из обсуждения сериала в Сети.) |
Это было всё, что осталось у него в жизни, что пока ещё роднило его с землёй и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром».
Но ведь и дед Григория Прокофий оказался в начале романа примерно в такой же ситуации. Он тоже потерял любимую женщину и тоже прижимает к груди единственное, что у него осталось в жизни, – ребёнка: «Прокофий, с трясущейся головой и остановившимся взглядом, кутал в овчинную шубу красно-слизистый попискивающий комочек – преждевременно родившегося ребёнка».
Этот «попискивающий комочек» – Пантелей Прокофьевич, отец Григория, которому удалось восстановить род Мелеховых. Мишатке же, которого держит на руках Григорий, предстоит, очевидно, повторить судьбу Пантелея Прокофьича – судьбу работника, восстановителя рода. И жизнь начнётся заново – «в огромном, сияющем под холодным солнцем мире». Трагическая, но всякий раз возрождающаяся из пепла жизнь великого народа.
Урсуляк же, «всего-то» убрав из кадра Мишатку и забыв о Прокофии Мелехове, взял и выхолостил шолоховскую идею, сведя её до идеи трагической семейной саги типа «Будденброков» Томаса Манна. Но Будденброки, Форсайты et cetera – это всего лишь обобщённые типы семей, а казаки, по словам Л. Толстого, создали Россию. Стало быть, «Тихий Дон» – не просто литературная сага, а написанный Шолоховым на донском материале художественный эпос русского народа. Фильм Урсуляка эпического характера лишён, и, видимо, намеренно – отсюда и выпущенные персонажи, и однообразные и лишённые видимого смысла проходы войск по Татарскому, и т.п. По-видимому, эпическому пониманию «Тихого Дона» соответствует пока только герасимовская экранизация, пусть и с коммунистическим привкусом.
Однако и то правда, что всё познаётся в сравнении: параллельно «Тихому Дону» показывали на канале «Рен-ТВ» другую семейную сагу, бандитскую – «Крестный отец». А Урсуляк всё же снял сагу человеческую.