Эти слова – о драматурге, прозаике и актрисе Марианне Яблонской. Впервые я увидел её в пионерском лагере, принадлежавшем обкому Союза работников искусств (сокращённо РАБИС). Девочка дивной красоты – стройная, с синими, чуть раскосыми глазами; в свои тринадцать лет она обещала со временем стать похожей на тех женщин, которые в девятнадцатом веке сводили с ума мужское население Парижа.
А в пионерском лагере Марьяна свела с ума меня. И не только. В неё были влюблены все мальчики нашего отряда, и каждый в её присутствии старался выпендриться. Один выполнял на турнике очень трудное упражнение. Другой подкидывал футбольный мяч головой несчётное количество раз. Я же решил написать стихотворение. И написал. Про девятилетнего, как сказали бы в нынешние времена, ботаника, прозванного профессором, который зачем-то таскал в палату какие-то камни. Стихотворение заканчивалось строфой, исполненной сарказма: «А камни в окна полетели весёлой шумной чередой. Остался наш профессор с носом и своей умной головой».
Стихотворение поместили в стенную газету, и я стал знаменитостью. Даже Марьяна однажды посмотрела на меня долгим взглядом, словно увидела в первый раз.
Увы, мой успех пришёлся на конец смены. За день до отъезда состоялся концерт самодеятельности, на котором Марьяна читала басню «Ворона и лисица». При этом руки её были прикрыты кофточкой, а подруга, прятавшаяся за спиной, то глубокомысленно подносила свой палец к носу Марьяны, то философски разводила руками, и всё это отражалось у Марьяны на лице. Я подумал: «Марьяна непременно станет великой актрисой!»
Мы встретились с ней снова только через восемь лет случайно в метро, и меня как громом поразило. Порой красивые, как ангелы, дети превращаются в непривлекательных внешне взрослых, но Марьяна стала ещё красивее. Те же черты лица, синие, чуть раскосые глаза, только детская угловатость исчезла, облик стал взрослым и женственным.
Мы узнали друг друга и разговорились, вспомнили пионерский лагерь, на прощание она продиктовала мне номер своего телефона. Я так взволновался, что по дороге домой сочинил: «Я думал с того далёкого дня, что никогда не трону прошедшего, но ты возвратилась, и снова меня друзья принимают за сумасшедшего».
Вскоре после нашей встречи портрет её появился на стенде Театра имени Ленсовета. Звонить я Марьяне не стал – как же, актриса, куда мне до неё. Но на театральные постановки, где она играла, ходил и смотрел телеспектакли Ленинградского телевидения с её участием. До сих пор помню её «француженку» в телеверсии романа Веркора «Молчание моря». Героиня выслушивала пространные монологи немецкого офицера о братстве между французским и немецким народами, тот в ответ получал молчание, оттенки которого отражались на лице дамы, то бишь Марьяны.
Внезапно она исчезла с театральных стендов Театра имени Ленсовета и с экранов ленинградских телевизоров и вскоре объявилась в Москве. Я прочитал в газете «Советская культура», что знаменитая актриса, режиссёр и педагог Мария Иосифовна Кнебель поставила на сцене Театра имени Маяковского пьесу Островского «Таланты и поклонники», где главную роль актрисы Негиной блистательно сыграла Марианна Яблонская. Потом о ней долго не было слышно. А в 1982 году в очередном номере журнала «Современная драматургия» я увидел портрет Марьяны в траурной рамке с коротким некрологом. Она ушла из жизни в 42 года, но за отпущенное ей время помимо работы на сцене успела написать аж 11 пьес и подготовила целых два сборника рассказов.
Далее следовала пьеса Марьяны под названием «Плюшевая обезьяна в детской кроватке» – о трагической судьбе молодой актрисы Флоренской (перекликается с фамилией Яблонская).
Вот что рассказывает героиня пьесы о начале своего творческого пути: «Два с половиной сезона всё шло довольно сносно. А потом на одном из банкетов главный режиссёр сказал мне, что не может работать с актрисой, пока не узнает её как женщину. Я сделала вид, что не поняла. Тогда он вскоре вызвал меня в кабинет и сказал, что нам придётся расстаться. Я подала заявление и ушла... Беда моя, наверное, в том, что во мне чего-то недостаёт – таланта, или красоты, или ума – для того, чтобы достичь светлых сторон искусства, минуя теневые. Почему-то грязь так и липнет ко мне со всех сторон».
Я был потрясён. Неужели это её собственный ужасный опыт? Это Марьяне-то не хватало красоты? Да ведь красивей её никого не было на свете! Однако дальнейшие откровения героини пьесы оказались ещё ужасней: «Для таких, как я, существует только одна возможность – биржа. Так вот, решившись туда пойти, когда биржа существовала последние дни, я встала у какой-то колонны. Через полчаса ко мне подошёл плешивый маленький старичок. Он лопотал что-то тихо и быстро-быстро, а я никак не могла понять, о чём он мне говорит. А потом поняла. Он предлагал мне приходить к нему два раза в месяц – за полную ставку «начинающей актрисы с высшим образованием». «И никакой работы, и никаких безобразий», – всё время повторял он. Это «никакой работы и никаких безобразий» почему-то особенно меня возмутило – я ударила его по щеке. Собралась толпа, появилась милиция. Но слюнявый старичок незаметно исчез».
Критик Свободин подтвердил, что в пьесе отразилась подлинная история жизни Марьяны, но при этом в лучших советских традициях продемонстрировал казённый оптимизм: «Пусть не думает читатель, что пьеса эта лишь автобиографична. Что это своеобразная месть автора театру. Если угодно, это гимн ему, – написал он в предисловии к драме. – Может быть, самое сильное место в пьесе – последний телефонный звонок героини после того, как лишилась главной роли: «Валерий Семёнович, да, это опять Флоренская. Валерий Семёнович, там в вашей пьесе, во втором акте. почтальонша приносит письмо. да, да. две фразы. на этот эпизод назначена актриса, так вы не могли бы поговорить, чтобы назначили меня с ней в очередь. Но если можно. если только можно. (Медленно гаснет свет.)».
Трактовка критика меня поразила. Это же надо – увидеть гимн театру в крике отчаяния!..
Прошли годы, наступила эпоха интернета, и я узнал, что у Марьяны есть дочь. Кинорежиссёр-документалист, сейчас проживает в центре Голливуда, и её фильм «Женщины ГУЛАГа» находился в шорт-листе на премию «Оскар».
Мы списались в «Фейсбуке». Моя новая знакомая сообщила, что при рождении её назвали Вера, но, когда мама умерла, она взяла её имя. В паспортном столе лейтенант строгим голосом спросил: «Гражданка, вы хоть понимаете, что, меняя имя, вы меняете карму? Вы это осознаёте»? Она осознавала, поэтому первое имя – Вера – тоже оставила. Стала Марианна-Вера.
Я признался ей, что, встретив её маму, начал писать стихи. И, как оказалось, был в этом не одинок – Марианне посвящали стихи и прозу Виктор Конецкий, Игорь Жданов, Сергей Юрский. Марианна-Вера даже прислала мне стихи из сборника Юрского, предварявшиеся буквами «М.Я.», то есть посвящённые Марианне Яблонской. Вот несколько строчек оттуда: «Мы постепенно забываем / её походку, голос, имя. / Мы постепенно зарываем / одни минуты над другими. Равниною снежной, лыжнёй бесконечной, / ушла твоя нежность навечно, навечно».
Марианна была прекрасной актрисой – недаром Кнебель пригласила её в свой спектакль, посмотрев который Крымова сравнила Яблонскую со Стрепетовой, а Эфрос отозвался о ней как об актрисе, способной украсить любую труппу. Но в театре роль Негиной отдали совсем молодой актрисе, а Марианне пришлось уйти. В итоге спектакль с новой исполнительницей главной роли великая Кнебель не приняла: «Я поставила в одном из московских театров «Таланты и поклонники». И Негину у меня играла актриса, которая нравилась мне потому, что она соответствовала моему пониманию этого характера. Но театр не принял её. В спектакль была введена другая актриса – красивая, способная, но лишённая чувства трагизма. Спектакль стал для меня чужим. Так, как если бы центральную партию виолончели передали бы скрипке, пусть очень хорошей, но скрипке, а не виолончели».
У Марианны оказался надёжный тыл – преданная ей семья. Она занялась театральной режиссурой, продолжила писать. Её литературный талант уважали Нагибин, Петрушевская, Фоменко, Юрский, все они об этом упоминали, но при жизни Яблонской удалось напечатать только одну сказку «Дым» в альманахе «Сибирь».
Через четыре года после смерти Марианны две её книги были изданы в «Советском писателе». А два года назад вышла третья её книга с предисловием Юрского, который написал: «Она столько узнала о себе, что научилась быть психологическим рентгеном для каждого из своих героев или героинь».
У пьес её оказалась счастливая сценическая судьба. В аннотации к спектаклю Театра имени Гоголя «Плюшевая обезьянка в детской кроватке» с замечательной Светланой Брагарник в главной роли было написано: «.по пьесе Марьяны Яблонской, рано умершей актрисы, написавшей пьесу о самой себе».
Когда-то великий Николай Павлович Акимов сказал: «Каждый человек может написать хотя бы одну пьесу про свою жизнь». Да, но не каждый автор станет интересен людям всех возрастов. Марианна Яблонская таким автором стала. Хотя для меня она осталась самой красивой девочкой Питера, Москвы и Московской области.
Игорь Мощицкий