Самоирония важнее пульсиков тщеславия

Он был на приёме у английской королевы, встречался с президентом и драматургом Вацлавом Гавелом, брал интервью у дочери Сталина Светланы Аллилуевой. Летал в командировки в горячие точки. Работал в лучших газетах страны, сотрудничал с Севой Новгородцевым, стажировался в «Вашингтон пост». Последние десять лет – главный редактор медиахолдинга «Вечерняя Москва». Автор книг «Лягунда», «Ёкарный бабай», «Ангел мой», «Флейта крысолова», «Таймери», «Не мой день», «Жук золотой», «Надея», «Saudade», «Истопник», «Лазарь».

– В родной Иннокентьевке, что в Хабаровском крае, давно были?

– Езжу каждый год. Там могилы родителей, родственников. Последний раз весной этого года побывал. И вот опять собрался. Только однажды прерывался, на пару лет. А так, несмотря на плотную работу, интересные командировки, срочные дела, в Иннокентьевку – обязательно! Когда мне исполнилось шестьдесят, собрал там «осколки счастья» по берегам великой реки – одноклассников, друзей, родственников. В сельском клубе, как и положено, гуляли два дня. «Порвали» два баяна. Олигархи-рыбники местные, два Саши – Бронников и Поздняков, устроили замечательную рыбалку. Совершенно незаменимая вещь – возвращение домой хотя бы на пару деньков. Мальки главной амурской рыбы – кеты идут на нерест. Они выросли в океане, но возвращаются точно к родным берегам. Учёные не могут объяснить, как они находят дорогу назад. У меня это во многом связано с мамой, бабкой моей, с дедом. Мощные люди были!

– Они герои вашего романа «Жук золотой», который высоко оценила «ЛГ». Мне запомнился сюжет с бабушкой. Когда её незадолго до смерти принарядили в цветастый платок, усадили за праздничный стол. Как будто я сам сидел рядом – так описано!

– Спасибо. Не думал, что книжка о детстве вызовет столько добрых слов, рецензий, читательских писем и будет переиздаваться. У меня немало повестей приключенческих, трагических, полудетективных. Вот киноповесть «Надея», любовно-историческая. Про Мишеля Бакунина, основоположника анархизма. Между прочим, получила премию «Л Г» – «Золотой Дельвиг», киносценарий подготовлен... А первая рукопись «Жука золотого» с замечаниями Виктора Петровича Астафьева вообще была ненароком забыта в такси.

– Может, плохо вы с другом Юрием Лепским искали её тогда?

– Ещё как искали! Владимир Снегирёв, тогдашний главный редактор «Собеседника», выделил 30 или 50 рублей – приличные по тем временам деньги – на поиск дипломата с рукописью. Задействовали всех местных бомжей. Но рукопись не нашли. И через много лет я написал книгу заново. Учёл замечания Виктора Петровича. Хотя тогда не сразу решился послать ему свою первую повесть. Астафьев сам предложил. А я видел, что его стол был рукописями завален, гранками.

– Вас Астафьев называл Шуркой всё же не случайно...

– Сидели мы в его родной Овсянке. Он много расспрашивал про моего деда, про его побег с каторги. Виктор Петрович был не только великолепный рассказчик, но и очень внимательный слушатель. И вдруг он ко мне обращается: «Шурка». Я спрашиваю: «Виктор Петрович, а почему вы меня так называете?» При знакомстве меня представили как заместителя главного редактора «Собеседника», директора советско-чехословацкой экспедиции по Енисею. Астафьев отвечает: «Так ты же наш, деревенский. У нас так принято – Шурка, Витька.» Шуркой меня звали только в детстве – мама, дед, сёстры.

Мои возвращения в Иннокентьевку ни в коем случае не дань моде. Боже упаси! Дед Кирилл с другом, чеченцем Айтыком Мангаевым, сбежали с каторги на мысе Погиби – это на северо-западе Сахалина. Все поколения каторжан сбегали на материк именно с мыса Погиби. Ещё Чехов первым об этом написал. В устье Амура Кирилл и Айтык заложили деревеньку Иннокентьевку. Можно сказать, что я вырос во дворе у Мангаевых. Мне, конечно, давно хотелось на мысе Погиби побывать. Но никак не складывалось, хотя я объездил всё Охотское побережье. Даже на Шантарских островах несколько раз побывал. А до Погиби дойти не получалось. То туман, то вертолёт не летит, то моторка сломалась. В этом году решил: надо дойти обязательно. Приехал в Николаевск-на-Амуре, и в марте мы с Анатолием Леоновым, главой муниципального района и давним другом по комсомолу, организовали экспедицию – 12 человек. Как назвал нас один мой столичный приятель – «дряхлеющие романтики». Было судно на воздушной подушке, снегоходы. Дошли! На мысе ветер страшенный! Мы подняли там флаг «Вечерней Москвы» и фляжечку распили. Были со мной профессор Володя Поликанов, советник МИДа – его отец геолог Поликанов открывал золото на Нижнем Амуре, Навруз Мамедов – друг известинца и депутата, известного борца с мафией Бориса Резника. У Навруза, председателя Союза предпринимателей Хабаровского края, жизнь расписана по часам. Он мне сказал: «Если не возьмёшь меня с собой, то больше ты мне не друг!» Остались друзьями.

– Он, наверное, и помог снарядить вашу экспедицию?

– Нет. Экспедицию снаряжал сам. Помог Леонов и его люди из администрации. Начальником экспедиции был Серёжа Ерёмин – толковый механик, спасатель и тоже надёжный товарищ. Его жена, Светлана, работает заместителем у Леонова.

– То есть включились старые связи?

– Ну, да. Старые. С прошлого века. Был такой замечательный писатель, он отец Михаила Задорнова, – Николай Павлович Задорнов, автор «Капитана Невельского» и «Войны за океан», лауреат Сталинской премии. Мама моя, учительница, говорила: «Читай, Шурка, Задорнова, обязательно читай!» Он точно, со знанием дела писал про Амур и Сахалин, излазил там всё. Представь, Невельской в ночь перед открытием первого русского поста, Николаевска-на-Амуре, со своим отрядом останавливался в древнем нивхском стойбище Вайда. Исторический факт! Это в километре от моей деревеньки. Мы на Вайде пацанами ещё собирали дикий лук и черёмуху. Так что во мне любовь к тем местам благодаря деду, маме, отцу-капитану и Задорнову-старшему – с детства. Лучшего места отметить 70-летие для меня нет. В Иннокентьевку и отправлюсь на днях.

– Книги по истории Дальнего Востока вы давно собираете?

– Лет, наверное, двадцать пять уже. Есть лоции легендарного Невельского, записки его – первое издание. Это не хобби, как считают некоторые. После работы собкором «Комсомольской правды» в Англии я привёз в Москву большую коллекцию трубок. И все иронизировали – наш «сэр» с Нижнего Амура без трубки теперь не может. А я вырос рядом с нивхами, которые с детства курят такие небольшие глиняные трубочки. Удобно – на ветру не гаснут. Первый раз я бросил курить в шестом классе (смеётся). Так что английские трубки – никакое не модное увлечение, а привет из детства. У человека это на генном уровне: приехать земляков послушать, себя проверить, просто подержаться за оградку, цветы на могилу положить. Черёмухе поклониться, которую дед давным-давно посадил на первой заимке в деревне. Старый дом снесли – я сам и сносил, работал тогда в бригаде плотников. А черёмуха растёт до сих пор. Председатель колхоза, дядя Ваня Крутов, не позволил срубить. Натужный и отлакированный псевдопатриотизм про малую родину, про берёзки, про селёдку с чёрным хлебом и про особую русскую водку никогда не принимал. Искусственно всё это и примитивно. В Англии водка и берёзки ничем не хуже. Славянофильство и народничество, которое стали обзывать «почвенничеством», – это совсем другое. Читайте Астафьева, Шукшина, Белова, Абрамова.

– Вы член Союза писателей? При таком количестве написанных книг.

– Никогда не был и пока не собираюсь туда вступать. Не хочу. При всём моём уважении к общественным сообществам и к писателям. У меня и в «Вече» книги выходят, и у Бориса Пастернака, во «Времени». Ни в «заединцы-почвенники», ни в «либералы-западники» не тороплюсь. Да я и писателем себя редко называю. Кажется, Шварц сказал: «Назвать себя писателем – это всё равно что сказать про себя «я красивый» (смеётся). Скорее – литератор, беллетрист, прозаик. Задача писателя не на собрания ходить и делить аренду зданий, дачи и садовые участки. А книги писать. Лучше бы – хорошие. Стараться надо. Говорю это в первую очередь самому себе. И, главное, не надо никого поучать. И всегда сохранять иронию – по отношению к себе и к своему творчеству. Если не получается, то культивировать её в себе. Хемингуэй об этом ярко говорил. Как писатель, становясь общественным лицом, теряет свой талант. Мы сегодня видим такие примеры.

– Второй случай у меня за десятилетия общения с писателями. Владимир Богомолов тоже в Союз вступать категорически отказался, так же как и от ордена к юбилею Союза писателей.

– Богомолов – блестящий писатель! Помнишь – «бабушка приехала!» В «Жуке золотом» описан бывший зэк Елизарыч, который в библиотеке подвёл меня к стеллажу. А я там помогал корешки подклеивать, за что добрая библиотекарша тётя Рая Мопассана с Флобером разрешала мне, подростку, читать. Так вот, наверху стеллажа стояли книги Платонова, Флобера, Хемингуэя, Астафьева, других классиков. Елизарыч спросил: «Думаешь, это два метра книг? Это два метра крови живой. Хочешь ободрать с себя, живого, кожу и встать туда? Попробуй!» Человек, занимающийся литературным трудом, ищет слово, выстраивает сюжеты – он ближе к писательскому ремеслу и писательской профессии. Но я думаю, что всё же он литератор, беллетрист. А писатель он или нет – покажет только время. Не думаю, что при жизни надо издавать собрание своих сочинений. «Не надо заводить архива, над рукописями трястись...» – Пастернак Борис Леонидович.

– Ваш любимый Юрий Нагибин был писателем с большой буквы?

– Безусловно. Юрий Маркович – один из лучших российских писателей. А может, и мировых. Он в Италии получил «Золотого льва» как лучший писатель Европы.

– Но, к огромному сожалению, стали про него забывать, несмотря на все ваши старания по увековечиванию его памяти и выпуск книг.

– Это так. Так же как и Юрия Казакова, Константина Воробьёва забыли. «Вот пришёл великан» – замечательная книга! Настольная была у нас в хабаровской молодёжке когда-то. Недавно перечитал воробьёвскую «Тётку Егориху» – сильнейшая вещь, пронзительная. Великие прозаики, а забыты! А ведь настоящие писатели были. Нагибин в знаменитом «Дневнике» до конца жизни сокрушался, что плохо пишет, что у него не получается, как у Паустовского. Нагибинская проза последних лет великолепная, но толком так и не прочитанная, недооценённая, к сожалению, ни читателями, ни критиками. Рад, что удалось с Сергеем Кондратовым из издательства «Терра», при поддержке Альберта Лиханова, выпустить собрание сочинений Нагибина. И доску мемориальную «Вечерняя Москва» ему открыла в Армянском переулке.

– А Пикуль? Как вы его оцениваете?

– Настоящий писатель! Его критиковали, распинали, ругали за то, что вольно с историей обращается. А его книги и сейчас читаются с восторгом! Беллетризация истории – дело полезное и нужное. Думаю, что Пикуля ждёт ещё настоящее открытие читательское. А его «критики» заталкивали в средний ряд. Как и Каверина. «Два капитана» – моя настольная книга. А Катаев с его «Алмазным венцом»?! А «Прощание с Матёрой» Распутина?! Сейчас писателями себя все считают – вплоть до «прозаика» Мутузовой, прости меня, Господи! Есть такая – нет ли? Знаешь, как они о своём творчестве в интервью говорят? «Моя проза. Моё вхождение в русскую литературу.» Кто-то говорил Мутузовой про задачу дотянуться до верхней полки? Исследуют оксюмороны гламура и философию вампиров. Или ремейки клебздонят. Появилось такое словечко у старых журналистов.

– «Злые пульсики тщеславия у меня давно по ночам уже не бьются» – это вы написали. Неужели? К семидесяти годам лукавить не нужно?

– Лукавить, разумеется, и в сорок – занятие неблагодарное. Я по знаку зодиака Лев. Львы свои недостатки знают лучше, чем их самые злобные критики. Лев, как правило, тщеславен, самонадеян, бесконечно «якает». Тут гороскоп совпадает. Значит – смиряй гордыню, главный грех человека. Злые пульсики тщеславия должны смениться на острое, осознанное желание сказать своё собственное слово. Я ведь издаваться начал поздно, после 45 лет. Писал стихи, публиковался даже в толстых журналах. Понадеялся на время, на то, что «талант сам себе дорогу пробьёт». Увидят, заметят, оценят. Увы. У меня есть книга «Ёкарный бабай», отмеченная Международной книжной ярмаркой – «За современное использование русского языка». Её прочитал Леонид Аронович Жуховицкий – писатель великолепный, не до конца, к сожалению, оценённый, несмотря на его длинную жизнь в литературе. Дай Бог Лёне здоровья!

– Да я из-за его романа «Остановиться, оглянуться» журналистику выбрал в своё время.

– Он пришёл к нам в редакцию на заседание круглого стола и увидел эту книгу. Удивился: «Ты книги пишешь? А я тебя знаю как репортёра – война, горячие точки, командировки.» Но «Ёкарного бабая», которого «Новая газета» и Дмитрий Муратов издали, взял почитать. И на другой день, в шесть утра, звонит: «Купер (это моя журналистская кличка – ещё с интерната), я обрадован. Если бы ты начал на десять лет раньше издаваться, сейчас бы стоял в ряду с Беловым и Шукшиным. Ты – писатель». Вот это да! Для меня такая оценка очень многое значила. Она же не после банкета в ЦДЛ дана. Астафьев в своё время не сказал мне таких лестных слов, как Жуховицкий. Он был скуп на похвалу, больше мою интонацию отмечал. А Леонид Аронович вслух произнёс: «Ты со своим видением мира. И должен вкалывать». Утренний его звонок стал для меня вехой. Без доброго слова в своё время, без поддержки Ольги Кучкиной, Юрия Полякова, Юрия Козлова, Сергея Дмитриева, Аллы Гладковой очень легко потонуть в собственных самоуничижениях. А поддержать и одобрить – это отдельный талант. Когда-то Римма Казакова была внутренним рецензентом моего первого поэтического сборника. Я получил рецензию и вернулся на Амур. С другом детства Хусаином Мангаевым (внуком каторжанина-чеченца Айтыка) поехали на рыбалку: костёр, ночь, выпивка, думы, воспоминания. И там я понял: не встану на верхнюю полку. Не хватит силёнок. А посерёдке не хочу. По-другому нельзя. Отказался от сборника в «Молодой гвардии». Стихи пишу до сих пор. К 50-летию друзья-десантники издали мой сборничек в РИЦ Министерства обороны, называется «Марго». Двести, кажется, экземпляров. Самая большая задача беллетриста – написать хороший рассказ, книгу, сборник стихов. Чтобы сказал читатель: «Вот это да! Это – про меня.» Не всегда получается. У меня к юбилею выходят четыре книги. «Жук золотой» в престижной серии издательства «Вече» – они сами его выбрали. Будут и два тома избранных повестей и романов. Выйдет роман «Лазарь», который ещё никто не читал. В издательстве «Время» увидит свет книга повестей. Она называется странно – «О! Как ты дерзок, Автандил!» Да, именно – дерзок.

– Среди ваших наград – от ордена «Знак Почёта» до многократного лауреатства премии Союза журналистов СССР и России – обнаружил премию имени Гейдара Алиева Республики Азербайджан...

– Много лет дружу с Юлием Гусманом, даже в Америку когда-то ездили вместе, и с Поладом Бюль-Бюль оглы, послом Азербайджана в Москве. Они меня и пригласили полететь в Баку, в котором я не был много лет. Изменилось всё – и город, и люди. В советское время видел небритые лица таксистов, кепки-«аэродромы», шашлычные, море, пахнущее нефтью. А сейчас – другой Баку! Люди другие, здания фантастические – похожие на дельфинов. Просто Дубай! Я отказался от сопровождающих лиц и ходил куда хотел – в музей, в лавку, в чайхану, на выставку, на рынок... Написал серию литературных репортажей в жанре иронической прозы. «Путешествие дилетанта в поисках толерантности» получилось в итоге. Все репортажи опубликованы в «Вечерней Москве». Иронию оценили Президентской премией. Конечно, лестно. И денег дали, чего сегодня почти не бывает. При этом, повторюсь, не возбранялось шутить в репортажах над собой, любимым. Читатель это любит и понимает.

– В вашем кабинете везде книги: на столе, в шкафах. Это как-то сейчас не очень, к сожалению, современно.

– Тут вот какая история. В деревне в Тверской области, где скрываюсь от города, я построил башню-библиотеку, такую в два этажа, восьмигранную. И по этим граням внутри – стеллажи. Туда отвёз все книги – свои, которые собирал всю жизнь, которые отдали и надарили друзья. Там множество букинистических изданий, историческая литература! Мама выписывала массу толстых журналов и газет, включая, конечно «Литературку». Всегда вырывала из «Нового мира», «Юности», «Нашего современника» понравившиеся ей произведения. Аксёнов, Гладилин, Липатов – «Сказание о директоре Прончатове». И потом их переплетала. Получались такие чудные сборники. Она привила мне любовь к книгам и хорошей литературе. Теперь они тоже в моей деревенской библиотеке хранятся, эти переплёты. Когда вижу тома классиков (девать же некуда, квартиры небольшие) у мусорных баков – забираю. А сколько редких изданий привезено из Англии, где бесплатно можно было брать тогда настоящую «антисоветчину»! Лет пять я пытался пристроить в госпитали, детские дома, редакции уникальную библиотеку «Правды», хранившуюся в подвале правдинского Дома культуры. Мы тогда начали шефствовать в Севастополе над крейсером «Москва». По просьбе моряков – надо же что-то читать в рейсе, а гаджеты не везде берут в открытом море – отправили в Севастополь несколько грузовиков с книгами. В деревне сначала удивлялись даже строители: зачем человеку целый дом для книг?! Со временем к моей «самодельной» библиотеке проявился интерес школьников, студентов. Они никогда книг позапрошлого века в руках не держали. У меня, например, есть двадцать четвёртый, нумерованный экземпляр монографии изыскателей – офицеров НКВД «Байкало-Амурская магистраль» – первый был у Сталина. Всего сто секретных экземпляров. Есть лоции Амура XIX века, первые издания знаменитого Арсеньева и каверинских «Двух капитанов», собран весь любимый Юрий Нагибин. Хочу верить, что когда-то эти книги понадобятся. Хотя поначалу надо мной посмеивались. Книги и газеты выживут. Книга – вершина цивилизации. Чтение электронных книг и бумажных – два разных мыслительных процесса. Наукой доказано. В стране, кстати сказать, появилось несколько подобных библиотек – энтузиасты собрали.

– Звучит оптимистично. Литератору Куприянову помогает журналист Купер?

– Профессия заставляет репортёра быть любопытным. Это вообще главное качество журналиста – редактор ты или корреспондент.

Из первых моих повестей журналистика прёт. Я этого не стесняюсь. Мне советовали: хочешь быть писателем – бросай журналистику. Но давайте посмотрим, сколько писателей – причём хороших – были журналистами. От Нагибина до Симонова.

– Да, у нас в «ЛГ» работали Фадеев, Кочетов, Окуджава, Чаковский.

– Когда-то, в начале нулевых, я послал в «Вагриус» по почте повесть «Лягунда». Её прочитал и «выцепил», наверное всё-таки случайно, Владимир Григорьев. Мы с ним не были толком даже знакомы. Он решил повесть издать. А я лежал в больнице перед серьёзной операцией. Мой друг, бывший известинский собкор Борис Резник, навестил меня и спросил – в шутку, конечно: «Купер, последняя просьба какая у тебя?» Я ему про «Вагриус» и рассказал. Борис звонит Григорьеву прямо из палаты: «Куперу предстоит операция, дело непростое, а у вас там его повесть». Григорьев подтвердил решение. Мы с Борей даже по рюмке за это выпили – перед операцией (смеётся). Через десять минут звонит Виталий Бабенко, прекрасный писатель и редактор, и говорит: «Потерялась ваша рукопись вместе с иллюстрациями». А я картинки специально в Центре Гёте не без труда нашёл – работы хужожника-сюрреалиста Макса Эрнста. Ну, думаю, не судьба. Тем более что у меня и второго экземпляра не оказалось. Хорошо, что «Лягунду» я посвятил своему товарищу по «Комсомолке» Виктору Баязитову и подарил ему первый экземпляр. Издательство сработало на славу: они не только мгновенно отсканировали текст, но и необходимые рисунки нашли. Боялись, наверное, гнева Владимира Викторовича. Это первый и, наверное, единственный случай в моей практике. Книгу не только быстро и хорошо издали, но и гонорар заплатили. Вот так журналист журналисту помог.

– От поздравлений вам и на Дальнем Востоке не спрятаться. Удачной поездки!

– Спасибо, Леонид! Про самоиронию не забываем. Знаешь, что меня больше всего поразило на мысе Погиби?

– Что же?

– Огромные пространства, заполненные снегом, морозом, ветром. Как они их на собачьих упряжках преодолевали?! А Невельской, а Казакевич и Литке? А наш с тобой современник Олег Куваев. Территория, однако. Всё время спрашиваю себя: а ты смог бы так же?!