«Тут сплошные местные товары!» – таково первое впечатление после краткой пробежки по торговому центру.
Бразилия – страна в самом деле промышленная. Производят всё – от трусов и ботинок до судов и самолётов. Главный рынок – внутренний. Он огромный, население под 200 миллионов, и оно растёт.
«ХОТЬ ПОХОЖЕ НА РОССИЮ…»
У наших стран много сходного: большие по территории и населению, много народностей, религий, богатая природа, бóльшая часть территории занята лесом, изобильные недра, соблазняющие на роль сырьевого экспортёра. Даже неважные дороги – и это тоже как-то роднит.
До 1821 года Португалия запрещала развивать своей колонии Бразилии обрабатывающую промышленность. Но и после обретения независимости Бразилия оставалась страной аграрной, ввозящей промышленные изделия.
Началась индустриализация в 30-х годах ХХ века, во времена мирового кризиса. Тогда упал спрос на сельхозсырьё до такой степени, что знаменитый бразильский кофе просто сжигали, чтобы поддержать цены. Бразилия стала гораздо меньше вывозить сельхозпродуктов. Купить промышленные изделия стало не на что, и их пришлось начинать производить внутри страны. Так что бразильская индустриализация началась примерно в одно время с нашей, сталинской.
Проходила она разные этапы. Когда у власти были военные, приоритет отдавался, совершенно как у нас, базовым отраслям и тяжёлой промышленности, в чём активно участвовало государство. Был и период приватизации – не такой, впрочем, драматичный, как у нас. Сейчас положение более-менее устаканилось: экономика смешанная, многоукладная, в ней есть место всем – и государству, и частникам, и иностранцам. Базовые отрасли в значительной мере контролируются государством, лёгкая и пищевая промышленность в руках национального капитала. Присутствуют и международные гиганты, вроде Нестле.
Страна удовлетворяет свои потребности в технике почти на 90 процентов. Бразилия производит не только суда и самолёты, но даже и космодром построили.
У бразильцев индустриальный подход к делу: они готовы производить всё, что требуется. Американский владелец сети фитнес-клубов рассказал, что какое-то особое оборудование для пилатеса делают в Америке и вот ещё – в Бразилии, по лицензии, больше нигде с его изготовлением не заморачиваются, просто покупают.
Это наш подход – пойти и купить, и не заморачиваться. В этом радикальная разница с Бразилией.
Здесь постоянно открываются новые предприятия – от больших до малых. Правительство снизило налоговую нагрузку на микро- и малые предприятия с высокой занятостью, они не слишком-то высокотехнологичные, но создают рабочие места. Складывается, да он и есть уже, индустриальный ландшафт, индустриальный образ жизни. А индустрия – это общая умелость народа, его привычка и готовность работать дисциплинированно, квалифицированно и качественно. Это вроде футбола: в Бразилии в каждом дворе постоянно ВСЕ мальчишки играют в футбол. Отсюда их успехи. Нельзя вот так взять и вырастить чемпиона: чтобы один им стал, миллионы должны сызмальства пинать мяч. Пушкин появляется там, где каждый корнет марает девице стишки в альбом.
Точно так и передовая промышленность, всякие там инновации. Они возникают там, где есть индустриальная среда, где мальчишки идут учиться на инженеров и квалифицированных рабочих, а не сплошняком на юристов-финансистов. Уверена: невозможно среди моря отсталости и убожества создать островки ино- и нано-. Индустриальная атмосфера нужна! Она у нас, в России, была – да сплыла. Причём духовная деиндустриализация у нас вовсю шла уже в 70-е годы, когда приличные люди на заводах не работали, а норовили пристроиться в НИИ, а родители угрожали: «Не будешь учиться – к станку пойдёшь!»
В Бразилии ощущается дух промышленной «движухи», порой, возможно, чрезмерной. Например, в Рио принято решение снести огромный мост-путепровод, который идёт через весь город – от аэропорта почти до самой знаменитой набережной Капокабана. На его месте будет построено что-то более технически совершенное. Наш водитель энергично очерчивает руками в воздухе то великое, что должно здесь возникнуть. Так что нам повезло проехаться по обречённому на снос мосту, который, на мой нетехнический взгляд, мог бы ещё послужить. Не трястись над старыми постройками – в этом что-то от американского индустриального духа 30-х годов, когда на Манхэттене сносили небоскрёбы, чтоб на их месте построить новые, лучшие. Дух индустриализации – это всегда созидательное разрушение, и оно не абсолютно прекрасно, потому что часто гибнет старинная нефункциональная красота. Но поскольку старинных построек в Рио крайне мало, там такой подход, вероятно, оправдан. Но я даже не о конкретном решении – я о духе, об атмосфере.
Дух этот не с неба свалился: государство ведёт активную промышленную политику.
Бразильское руководство не изобрело ничего доселе невиданного. Главный инструмент развития – планирование. Имеется Министерство планирования, которое и принимает так называемые программы ускорения развития. Есть отдельный план индустриального развития страны – Большой бразильский план (Plano Brasil Major). Судя по тому, что Бразилия одна из первых в мире возобновила рост после кризиса, эти программы не просто принимаются, но по ним ведётся вполне ощутимая работа.
Опять-таки никаких чудодейственных мер, всё широко известное: крупные государственные инвестиции в инфраструктурные проекты, развитие внутреннего спроса за счёт упрощения кредитования физических и юридических лиц, снижение налоговой нагрузки с производителей экспортной продукции. В результате в экспорте Бразилии неуклонно растёт процент готовых и технических изделий. А у нас доля машин и оборудования в экспорте снижается. Так действует отсутствие промышленной политики.
На набережной красивая мулатка Мария, продавщица картин, на вопрос, как идёт бизнес, простосердечно и словоохотливо начинает рассказывать. Но не о бизнесе, а больше о жизни, о своих мальчишках-близнецах, о своих покупках. А купила она недавно плиту какую-то особенную (моего португальского не хватило, чтоб понять, в чём её особенность) и стиральную машину. Теперь у неё всё-всё есть. Я порадовалась за «просто-Марию»: бытовые приборы для хозяйки – радость и облегчение. Помню, с каким торжеством в 90-х народ тащил с ВДНХ современные плиты и стиралки, только что появившиеся в обиходе. Но те новинки были тотально иностранные, а эти – отечественные, в смысле – бразильские.
Оказывается, государство серьёзно поощряет производство бытовой техники. До последнего времени действовала нулевая налоговая ставка на производство бытовых приборов: холодильников, плит, стиральных машин, чтобы они были доступнее населению и конкурентоспособнее. Простой человек, поднимаясь по ступенькам благосостояния, сначала хочет наесться, потом приодеться, а пункт третий – это бытовая техника. Так было и у нас: в начале 90-х микроволновки и мясорубки уходили «с колёс». Но мы свой – громадный – рынок подарили иностранным производителям. А бразильцы – нет.
«Нам нет преград!»
Сегодня бытовая техника быстро совершенствуется, и пользоваться продвинутым пылесосом или миксером становится престижно, как ездить на дорогом автомобиле. И опять мы – «мимо денег», ибо уверены, что производить у нас – бесполезно, и даже российские бренды производят в Китае.
Кстати, а как обходится Бразилия с конкуренцией со стороны нынешней «мастерской мира» – Китая? С Китаем у Бразилии колоссальные торговые связи, это главный торговый партнёр. Несколько лет назад китайская дешёвая обувь потеснила на бразильском рынке отечественную. Надо сказать, что Бразилия – сама крупнейший производитель и экспортёр кожаной обуви в США, Британию, Аргентину. Так вот, были приняты так называемые антидемпинговые пошлины на обувь из Китая, и положение стабилизировалось. Но тут же хлынул поток из Малайзии, Вьетнама, Индонезии, который тоже регулируют таможенными мерами. Бразилия защищает национального производителя – и от агрессивной конкуренции из-за рубежа, и тогда, когда он выступает в качестве экспортёра своей продукции. Теперь, когда руководителем ВТО избран бразилец, эта хлопотная работа пойдёт, вероятно, успешнее.
Вообще всякая промышленная политика – дело архисложное. Даже средней руки фирмой руководить и то трудно, а уж экономикой… Не зря Сталин назвал когда-то работу министра «мужицкой»: это, правда, тяжкая пахота, если работать по-настоящему, на результат. Проведение промышленной политики требует большого кругозора, настойчивости, воли для противостояния разнонаправленным корыстным интересам, способности отличить сиюминутные народные «хотелки» от стратегических народных потребностей и целей государства (их ещё иметь бы – цели…). Потом всё вокруг очень быстро меняется: мера, полезная сегодня, никуда не годится завтра. Об этом писал ещё в начале XIX века Фридрих Лист в «Национальной системе политической экономии», заложившей основы протекционизма и вообще промышленной политики.
Бразильское государство сосредотачивается на инфраструктурных проектах. Вероятно, это единственно беспроигрышное решение. Советское правительство пыталось когда-то руководить развитием, не оставляя никакого люфта, никакой зоны стихийности, непредсказуемости, ну и, конечно, не допуская частной инициативы. А любое развитие, в том числе и техническое, и социальное, содержит значительный элемент непредсказуемости. Возникают непредсказуемые точки роста, меняющие весь экономический и социальный ландшафт, – вот их-то при жёстком планировании и не предусмотришь, и легко попасть впросак. Но какие бы ни появятся дивные новинки, дороги, электростанции, освоение территории потребуется.
Известный американский экономист, нобелевский лауреат Джеффри Сакс считает, что при догоняющем развитии современная инфраструктура должна быть создана нерыночными способами; рынок её никогда не создаст. Но она же является базой всякого развития.
«В ЦЕХАХ ЗВЕНЯ»
Безработица в Бразилии, хоть и объявлена официально в шесть процентов, на самом деле – высокая, так что народ идёт туда, где можно заработать на хлеб. По телевизору показали толпу претендентов на должность… мусорщика. Зарплаты рабочих невелики: минимум – 350 долларов, обычная – 500, бывает 700, это уже хорошо. Официально объявленная средняя зарплата – 1794 реала, примерно 896 долларов (в государственном секторе оплата выше, чем в частном).
Еда – дорогая. Вероятно, такова политика: не давить цены на продовольствие, как того требуют популисты, а дать им подрасти, чтобы сельское хозяйство оказалось привлекательной зоной для приложения капитала. И капитал в агропромышленный комплекс идёт. А это – в интересах трудящегося человека: что он отдаст за дорогую еду, то с лихвой к нему возвратится в виде новых рабочих мест, повышения зарплаты.
Так что живётся труженикам промышленности не так-то сладко и, по нашим меркам, даже скудно. Но они не унывают, хотя и постоянно устраивают манифестации с требованиями роста зарплат, улучшения условий труда. Главное, бразильские трудящиеся сравнивают своё положение не с жизнью в США или Германии, как это делали мы в перестройку, а с другими народами Латинской Америки или даже просто с жизнью соседей по фавеле – и это сравнение оказывается не таким уж безнадёжно унылым, даже наоборот.
Бразильцы – народ молодой. Средний возраст бразильца – 28 лет (у нас – 38).
Наличие молодого, большого и непритязательного народа – отличная база для индустриального развития.
«В СВОИХ ДЕРЗАНИЯХ ВСЕГДА МЫ ПРАВЫ»
Есть ещё один фактор, помогающий бразильцам, в том числе и в индустриализации.
Бразильцы считают себя великим народом. В этом их не способно поколебать ничто – даже футбольное поражение от аргентинцев. А кто считает себя великим – тот имеет шанс им стать. Мы же очень расположены к тому, что в интернет-среде именуется «самокозлением». Эпизодически случающиеся пароксизмы национальной гордости у нас всегда какие-то истерические, преувеличенные, гротескные и притом всегда кончающиеся самоуничижением. Притом мы любим придумывать разные причины, по которым работай не работай – всё равно бестолку: то климат плохой, то законы, то начальство, то трагическая история.
А ведь это очень важно – ощущать себя способным что-то сделать, подняться, одолеть. Генри Форд говорил: «Если ты считаешь, что способен на дело, – ты прав, если думаешь, что у тебя не получится, ты тоже прав».
Есть и ещё один фактор, без которого народ не может осуществить никакого большого дела, – это настроение элиты.
В Бразилии контраст между богатыми и бедными, как и во всей Латинской Америке, очень велик, даже больше, чем у нас.
Но тут важно не только, сколько у богатых денег, а куда они их вкладывают. Важнее всех коэффициентов кажется мне то, насколько национальна национальная буржуазия и вообще элита, связывает ли она свою жизнь и жизнь детей со своей страной. Похоже, что в Бразилии – связывает. Во всяком случае, у них нет в голове заграничного «отечества сердца и воображения» (выражение В. Ключевского).
Наша элита, да что элита – почти все чуть приподнявшиеся экономически граждане живут с головой, повёрнутой на Запад. Там норовят выучить детей, там хранят деньги (в чём им подаёт пример государство), там покупают недвижимость. Такое положение радикально препятствует не то что индустриализации, а вообще всякой серьёзной и долговременной деятельности. Она у нас, собственно, и не ведётся.
В экономике вообще очень много психологии, гораздо больше, чем мы привыкли думать согласно заблудившимся в головах догмам школярского истмата. В Бразилии, похоже, дело обстоит иначе. Оно и понятно: США латиноамериканцы традиционно недолюбливают, Европа невообразимо далека, а в Латинской Америке Бразилия – номер один. Чем не повод для национальной гордости?