КНИЖНЫЙ 
РЯД
Марк РОЗОВСКИЙ. Папа, мама, я и Сталин: Документальное повествование. – М.: Изд. Зебра Е, 2011. – 768 с.: ил. – 2000 экз.
Несколько лет назад довелось мне побывать на зональной конференции историков и услышать в одном из выступлений, что сейчас происходит бурное накопление первичной информации, очищенной от догм советского периода, осмысление и анализ которой придёт позднее. Вспомнил об этом, читая увесистый том, составленный давним автором «ЛГ», известным режиссёром. К тому же человеком моего поколения, что всегда помогает при чтении семейных хроник. В центре повествования – горестная история об аресте, несправедливом осуждении и длительной отсидке отца автора – экономиста Семёна Михайловича Шлиндмана. Едва ли не половину книги составили его письма из ГУЛАГа.
В письмах слишком много потрясающих деталей, чтобы их приводить в краткой рецензии, но некоторые нельзя обойти. В День Победы зэков угостили сверхплановым киселём, а затем в столовой начальство устроило для себя праздничный пир. В середине ночи кто-то вспомнил, что заключённый Шлиндман хорошо пел в самодеятельных концертах, и вызвали его из барака. И пришлось петь перед тюремщиками – в том числе «Песню о Сталине». А когда он вернулся домой в Москву, сын его был уже не грудничком, как в день ареста, а десятилетним мальчиком. Всю войну мать говорила сыну, что его отец воюет на фронте, и тот посылал ему письма, которые она тщательно прятала. А когда муж вернулся, мать сказала: «Марик, не бойся. Это твой папа». От таких сцен горло перехватывает…
Марк Розовский искусно выстроил композицию, сопроводил письма отца и матери необходимыми комментариями и связками. К сожалению, «общеисторическая» (или «общеполитическая») часть книги удалась ему меньше. Кроме чёрной, никаких других красок для рассказа об СССР он не взял. И дело не в «точке зрения», право на которую имеет каждый, а в выборе самых нелепых «источников». При всей трагичности 1930-х годов они вовсе не были самыми кровавыми в истории. Мировая наука давно уже просчитала масштабы наших потерь: в революцию и Гражданскую войну – 20 миллионов, в коллективизацию – 10 миллионов, в репрессиях 1930-х годов – около 1 миллиона человек.
Подобно многим другим мемуаристам, Марк Розовский ни слова не говорит о трагедии коллективизации и о том, как реагировали на неё описываемые им энтузиасты социалистического строительства и представители ленинской гвардии. Будем откровенны: очень многие из них были равнодушны к судьбам раскулаченных и высланных крестьян. Так чего удивляться и возмущаться, что, когда они сами были раздавлены Красным Колесом, широкие слои советского общества продолжали жить своей обычной жизнью.
Сказанное, разумеется, не умаляет заслуг автора книги «Папа, мама, я и Сталин». Особенно (вспомним научную конференцию, упомянутую выше) перед будущими историками, которым он подарил бесценный материал.