Венок сонетов
1
Сонетное дыхание словам
дыханием уже не измеримо, –
оно и впрямь самим собой хранимо,
оно себе – невозведённый храм.
А там, а там, о Господи, а там
такая поэтическая схима,
что забываю собственное имя,
словесностью монашествую сам!
Я – схимник, слову преданный сонетно,
почти затворник и анахорет.
Конкретность ощущаю не конкретно, –
я тот, в котором и себя-то нет.
Но явственность всему,
что в жизни мнимо,
я придаю уже непостижимо.
2
Я придаю уже непостижимо
реальность нереальному себе,
коль снова монастырствую в избе –
и схименье моё неотменимо.
Вновь слышу и всё то, что только зримо,
что прячется молчанием в судьбе,
в не сказанной молитвами мольбе,
что даже нехранимостью хранимо.
Но кажется, что святостью берёг
к словесной чистоте прикосновенье
не потому, что смертью прячу срок
в незнающее срока вдохновенье.
Я чувствую себя неукротимо,
а суть звучанья пропускаю мимо.
3
А суть звучанья пропускаю мимо, –
хочу уже и выдохом вдохнуть
всё то, что и от сути прячет суть,
всё то, что бессловесностью томимо,
веками или вечностью гонимо,
что хоть минул, однако не минуть…
Вернуться бы, а я хочу вернуть
всё то, что лишь теперь необходимо.
Есть высший смысл
в бессмыслице людской,
но кто его ему, ему же скажет,
когда покой – и тот лишь упокой, –
быть смертным и бессмертного обяжет?!
Не совместимость чувствую, а срам.
В нём то, что выдыхаю по слогам.
4
В нём то, что выдыхаю по слогам,
я лишь своим дыханием и слышу, –
то отдалю, то вновь к себе приближу,
и заберу дыханьем, и отдам.
Комедии трагедий или драм, –
солгу, сказав: отпущенных мне свыше,–
не то чтоб громче и не то чтоб тише,
а делят радость с горем пополам.
Взойду ли там, где мой же прах рассеют,
где никого уже не узнают,
где только наши души и умеют
найти себе неведомый приют?
Вне замыслов, вне суетных программ
иду по нестираемым следам.
5
Иду по нестираемым следам,
которых на земле как будто нету.
Они, как свет, мерцающий по свету, –
и здесь ещё, хотя уже и там,
где облака сливаются в туман,
где я внимаю Божьему совету,
предпочитаю заповедь завету,
а отповедь – всегда самообман.
Но слышу: выговаривает высь
в заоблачной и недоступной сини:
«Не силою желаний ты гордись,
а властью укрощающей над ними.
Поймёшь ли, что судьба твоя творима
дорогами, не знающими Рима?..»
6
Дорогами, не знающими Рима,
хоть сказано, что все к нему ведут,
увы, не все идущие идут, –
для каждого своя – неповторима
дорога, где берёза и рябина
ласкающие тени отдают,
и кажется, что только нас и ждут,
чтоб подтвердить: Отчизна –
не чужбина.
Да, нет обезотчизненных дорог,
хоть каждая в самой себе таится…
А ведь и я собой не пренебрёг, –
мне от себя нигде не отдалиться.
Живёт во мне ещё неотделимо
паломника душа иль пилигрима.
7
Паломника душа иль пилигрима
покоя и в покое не даёт, –
вдруг даль, вдруг ширь,
вдруг высь её берёт,
да так, что лишь терпимости
терпима.
Всё не поймёт: любима – не любима,
собою отдаёт или берёт,
живит весь мир иль всё наоборот –
и миром всем душа моя живима.
В лице моём не чувствует лица,
ещё и тем, и тем ещё повинна,
что хочет всё до полного конца, –
не хочет ничего наполовину,
И там, где гомон переходит в гам,
ведёт меня к зовущим небесам.
8
Ведёт меня к зовущим небесам,
где даже даль и та уже вне дали,
где облака и те лететь устали –
и отдают сияние слезам.
О чём они – глазами иль глазам
из просветлённой радостной печали
сказали мне? Иль всё же промолчали?
Туманно мыслям, совести туман.
Душа моя сегодня безрассветна, –
я лет своих ещё не осознал, –
лишь верою в бессмертие бессмертна.
«Бессмертна вера», – ветер просиял.
И вот я здесь, где медленно куда-то
пастух (иль пастырь?) подгоняет стадо.
9
Пастух (иль пастырь?) подгоняет стадо.
Посторонился, пропуская пыль…
А я подумал: небыль – тоже быль,
да и уход уже не без возврата.
На мир коровы смотрят виновато,
по-человечьи каждый взгляд спросил:
«Неужто надо тратить столько сил
на то, что и само уже гораздо?..»
Молитвенно терпение коров, –
о воздух спотыкаются, толпятся…
Но сколько в них невысказанных слов
услышать можно, если постараться!
И взглядом я от взглядов отвернусь.
«Ну вот и паства», – грустно улыбнусь.
10
«Ну вот и паства»,– грустно улыбнусь, –
им храмом – луг, а сами – прихожане.
По выдержке, терпению – славяне…
Кощунствую? Кощунствую! И пусть.
Я сам себе теперь, наверно, снюсь, –
сам от себя на дальнем расстоянье,
на той, туманно видимой поляне,
где даже воздух – тоже, тоже грусть.
Где мне лишь большим думалось
о меньшем,
где я умел и юностью стареть,
где и во мне традиции умерших
не могут и не смогут умереть.
Ну вот уже словам дыханье радо.
Пыль пережду… И мне б оттуда надо.
11
Пыль пережду… И мне б оттуда надо, –
приход уходу лучше предпочесть…
Вновь нету и того, что вроде есть.
Иду и даже думаю – попятно.
Вдруг жалости обидчивой досадно.
И можно ль всё потеряно иметь,
да так, чтоб клеветой не стала лесть?
Простор в просторе вижу безоградно.
Как поздно осознание тревожит:
бесстрастно мог бесстрастное творить.
Душа счастливой быть уже не сможет,
когда трусливой согласится жить.
Что ж, думаю, как будто бы винюсь:
«А я – туда, откуда не вернусь…»?
12
А я – туда, откуда не вернусь,
куда б ни шёл, иду, иду угрюмо,
где тишина могилящего трюма,
в которой и душой не разогнусь.
Согбен, хоть сам согбенных
сторонюсь, –
как жалостно об этом вдруг подумал
под шелестом, под шорохом,
под шумом,
где каждым шагом ускоряю пульс.
Туда, туда, хотя чего бы ради?
Рождённому иного нет пути…
Я только заглянул в моё безвзглядье,
а вот уже и взгляда не найти.
И свой ли это грех так искупаю?
Всё выше по своим шагам ступаю.
13
Всё выше по своим шагам ступаю, –
от шага вновь отталкиваю шаг,
а сам ещё не оттолкнусь никак, –
всё землю от себя не отпускаю.
А может, и её приподнимаю?
Вот поднял косогор, теперь – овраг…
Меж дней иду ещё иль всё же в днях,
которые на смерть я обрекаю?
Нет-нет, не я их, а они меня
лишают вновь идущего полёта…
Ни утра просиявшего, ни дня,
а только тень кого-то иль чего-то.
Вновь пустоту ногами обнимаю
и ничего в себе не понимаю.
14
И ничего в себе не понимаю, –
ни тайны и ни таинства уже,
ещё межи не чувствую в меже,
её, не отдалившись, отдаляю.
Я знаю только то, что я не знаю?
Солгал Сократ, – всезнание в душе,
а не в забывшем знания ханже...
Всю жизнь я только душу постигаю.
Хоть где она – я так и не пойму:
во мне самом иль впрямь
во всей Вселенной?
Ей – это всё или она – всему?
Пленит сама или пребудет пленной?
И всё-таки, и всё-таки придам
сонетное дыхание словам.
15
Сонетное дыхание словам
я придаю уже непостижимо,
а суть звучанья пропускаю мимо, –
в нём то, что выдыхаю по слогам.
Иду по нестираемым следам
дорогами, не знающими Рима, –
паломника душа иль пилигрима
ведёт меня к зовущим небесам.
Пастух (иль пастырь?) подгоняет стадо.
«Ну вот и паства», – грустно улыбнусь.
Пыль пережду… И мне б оттуда надо,
а я – туда, откуда не вернусь.
Всё выше по своим шагам ступаю
и ничего в себе не понимаю.
Поздравляем нашего постоянного автора Изяслава Котлярова с 80-летием и желаем крепкого здоровья и творческих радостей!
Изяслав Котляров
Родился в 1938 году в городе Чаусы Могилёвской области (Беларусь). Окончил факультет журналистики Белорусского госуниверситета. Состоял в Союзе писателей СССР. Сейчас – в Союзе писателей Беларуси и Союзе российских писателей. С 1966 года живёт в городе Светлогорске Гомельской области, почётным гражданином которого является. Работал в районной газете, директором картинной галереи «Традиция». Перевёл на русский язык стихи многих белорусских поэтов, пишет статьи об изобразительном искусстве. Автор повести «Побег из детства» и более 20 поэтических книг.