Александра Фролова,
Керчь.
***
Носки да чулки стирают поздней осенью на улице.
Пахнет сыростью.
Сыростью с легкими, серыми пятнами сладкими.
По тетради с линейным листиком,
пробегают фразы и реплики
глупы да бездарные.
И может,
если бы слов было достаточно
убивать только фразами,
убивать окончательно;
я б как муху прихлопнула
чувства мои подсолнухи,
и навек я бы оставила
чаек да берег в воздухе.
Чтобы море соленое, светлое
вмиг закончилось.
Чтобы слово "море"
из лексикона вычеркнуть.
Чтобы моей основной заботою
было тебя выплюнуть.
Чтобы вечер тянул линии
на белых рубашках черным посохом.
Чтобы у порога лежали лилии
белые, черные и не тронуты.
Чтобы смерть Бродского влажная
меня ничуть не тревожила.
Чтобы смерть Кобейна
мне ни капли не мяла рожу.
Чтоб стальной моя стала уверенность,
и я вышла из горящего синего севера.
Чтоб сильней была, чем Рождественский
писал о любви рекрута.
Чтоб я вновь отрезала
сказки о нас печальные.
Где мое фортепьяно?
Пальцы по бемолям бегут отчаянно.
Где мои кеды?
Ноги упали с переполненных подлостью,
зеркалами да окопами ...
с дорог заезженных...
Я выйду из пороха,
стану сильнее прежнего.
Я стану настолько сильною,
что не сломят меня сталинки.
Стану как ты гранитною,
и стоять будем в парке заново.
И стоять будем долго да медленно,
очень жгуче, колюче, холодно.
Я по сторону левую
ну а ты, по правую сторону.
А овалы лиц будут преданы
чистому льдистому инею.
Мокрой, хрустящей тряпкой
иней смахнут, вывихнут.
И станут ходить прохожие
и говорить как велено:
"Эти двое давно простужены
и как мы теперь серые… "
***
Закрываю крышку фортепьяно.
Концерт окончен,
как и время представления.
Удивительно,
но на мгновение,
мне казалось, ноктюрн не прервется.
Встревожены зрители.
С середины концерта,
крышка хлопнула, прямо на кисть.
Не имеет значения, кто и зачем собрались.
Мой ноктюрн слишком многое связывал.
Застрелись.
Он связывал разные личности.
Говорят,
равномерное натяжение, - тире -
сохранение и обьектив.
Что возможно.
Моя тропа пройдена.
Мой ноктюрн оборвал завершение.
Наша нить непременно дернулась,
при моем желании взвешивать.
Мой полет бесконечный －конченый.
Мое море конечно иссушено.
Он пришел, как я знаю с пророчества.
Мои руки крышкой укушены.
Я смиряюсь с провальною пьесою.
И спровальным ноктюрном,
с газетами.
Фонари,
солнцесплетение,
понимание и решения,
что конечные действия вызвали
столь банальное завершение.
Что из зала доносятся возгласы
о-
бо-го-творении,
но из всех кто услышал эмоции,
лишь рояль оставался в забвении.
И его столь звенящие струны,
оставались к ноктюрну глухи.