Беседу вела Наталья Рубанова
«Рецепт молодости прост – нужно любить», – считает Борис Гриненко. Его книга «Признание в любви», вышедшая в «Эксмо», – человеческий документ, не отпускающий читателя до последней строки. Говорим с автором о книге памяти, книге любви, книге жизни и смерти: смерти, которой, возможно, и впрямь нет, если жива любовь. А это так.
– «Смерть не событие, смерть не переживается», – писал когда-то Витгенштейн. А что для вас эта категория? Да, будем говорить о смерти, хотя тема табуируется, как табуируются и темы старости, болезни, инвалидности. В этом социуме, как ни крути у виска, не любят обсуждать некие телесные моменты, приводящие некую персону к некой условной кремации или к существованию вне привычного формата – футляра. Всё сосредоточено на ином игровом поле, хотя исход банально един – на планетке Земля обречён каждый.
– Можно ли пережить смерть любимой, особенно если разница в возрасте у нас семнадцать с лишним лет? Я старше. Впрочем, почему лишних? Нам они, эти годы, нисколечко не мешали. Рецепт молодости прост – нужно любить. А главное, чтобы тебя любили.
– Каждый, исключений нет, травмирован своим рождением: нелепый термин «литература травмы» вызывает усмешку – нет здоровых, есть недообследованные. К доктору, пациент! А к какому жанру вы можете отнести своё «Признание в любви» и как шла работа над книгой? Когда автор понял, что не может её не писать?
– Когда Иры не стало. Она отдала мне двадцать пять лет жизни и саму жизнь. А я не сказал ей спасибо. Я не успел. В траурные дни друзья и знакомые говорили Ире слова благодарности. А как сказать моё опоздавшее спасибо? Тут и появилась мысль о книге. Я должен оставить память о любимой. Здесь я отвечаю... перед собой, а это самое главное. И самое трудное. Вдобавок вспомнил Ахматову: «Кто стать звенящими поможет ещё не сказанным словам?»
– Трогательный образ Ирины выписан реалистично: вам удалось избежать ненужного мелодраматизма, хотя тема онкологии подталкивает многих авторов к надрыву. Вновь встаёт вопрос о «литературе травмы», которой нет: каждый по умолчанию травмирован существованием в трёхмерке, не более… не согласны?
– Да, с одной стороны, есть обычный день. Нарвал я иван-чай. Ира делает из этого праздник для души, она говорит: «Лето, лето, иван-чай, хорошо душе – согрета, а не только чай. Сердце радуется взгляду, гром небесный нипочём, всё так просто – ты же рядом; и не просто – в этом всё». Вечер, замечаю, что луна над Ириной головой как нимб. Она подтверждает: «Что главное в судьбе? – Увидеть у любимой нимб, как дар божественный тебе!» С другой стороны – гибель друзей: «случайно» упал вертолёт. Когда теряешь близких, только тогда и понимаешь, как быстротечна жизнь.
– Но насколько невероятно для человека, пережившего роковую болезнь и смерть возлюбленной, писать книгу, ей посвящённую? Как сочетаются «горячий» житейский материал и необходимое для создания художественного текста отстранение от материала и его преодоление?
– О нашей жизни, где было с избытком приключений и встреч с известными людьми, хотела написать Ира. У неё, что называется, язык подвешен. Но ей не дали. Отстранение? «Над вымыслом слезами обольюсь». А если это случилось с любимым человеком? Больницы, ошибки врачей, борьба за жизнь... В храме я просил Бога отдать мне Ирину болезнь и взять меня. Теперь сижу за компьютером, времени не замечаю, часто не различаю букв на клавиатуре и на экране – слёзы. Это «репортаж с петлёй на шее». Измерил давление… Успею ли закончить? Врач настаивает – брось, займись здоровьем: плохо с сердцем, похудел на шестнадцать килограммов, мышцы ушли. Монитор стал для меня окном – не в мир, а в нашу прошлую жизнь, вот только слёзы боли мешают её разглядеть. За этим занятием испортилось зрение. В клинике меняю хрусталики: «Вам куда смотреть, вдаль или вблизи?» – вдали меня уже не ждут. А житейский материал получился через шесть лет, работу ведь не бросишь: подошла и моя, пропущенная, очередь в больницу. Пришлось ещё заглядывать на литературные курсы. Я же не писал «художественное»! Ограничивался околонаучными текстами, строчил, как говорил друг Саша, «то, что знал, но больше то, чего не знал».
– Для вас «Признание в любви» является человеческим документом или всё же художественным высказыванием? Всегда иронизирую над затёртыми словечками «произведение», «писатель», «творчество», но тут уж первое слово уместно, не так ли? Произведение, ибо произведено же.
– Для меня – документ, собор памяти. Для читателя – произведение. Книга должна убедить его посмотреть на себя. Не в зеркало в ванной или в коридоре, когда прихорашиваешься. А в зеркало жизни. Посмотреть не глазами – сердцем. Радует ли твой подарок того, с кем живёшь? Этот подарок – ты сам. Подарок парадоксальный. Чем больше ты отдаёшь, тем больше остаётся. Закон сохранения не действует на возвышенную материю – любовь. Это замечательно! Но не каждый замечает, а напрасно. Отдавая, становишься богаче. Если, конечно, есть что отдавать… без этого «что» у любимой нет жизни – ты для неё всё. Тебя нет – ничего нет. Любовь как воздух: ты спешишь к любимой, чтобы она могла дышать. Когда она просыпается и тянет к тебе руки, она тянет их к своему счастью. Цветаева знает… «Жизнь: распахнутая радость поздороваться с утра». Друг хотел предложить свои камни для собора памяти. У него длинные пальцы пианиста: когда держит понравившуюся девушку за талию, то играет ими вальс Мендельсона. Звоню ему Восьмого марта, он ест: «Поздравь жену с праздником. Скажи, что для неё есть подарок. – Какой? – Ты. – Кх-кх… чуть не подавился. – Лишь бы не она. – Всё шутишь? – Самая сильная шутка – это над собой».
– Критики пишут о кинематографичности вашего текста – уже в первой главе главный герой не понимает, приземлится ли его самолёт. Сценарный приём, который автор прожил-прописал без всякого приёма. Кстати, один из самолётов, на котором и Рубановой посчастливилось, никак не мог в адскую метель приземлиться в Шереметьево: маленький ад, но у вас история куда жёстче. Читатель сразу погружается в пространство, где…
– Где узнаёт, что страх делает всех похожими, на одно лицо, и как ведут себя люди, когда им остались минуты жизни. Поймёт, что нельзя жить будущим, откладывая на завтра не только свои чувства, но и саму жизнь. Так не бывает. Жизнь – это именно сегодня, завтра может не наступить.
– Вы описываете в том числе свои поездки – античный театр в греческом Эпидавре, высокогорный храм в Петре, Барселону, Париж, Венецию и прочие прелестнейшие прелести, на которые хоть раз стоит взглянуть. Все эти путешествия, окрашенные любовью героев, вдохновляют, если читающий способен сколько-то чувствовать. А что стало для персонажей условной точкой сингулярности, в которой соединяются все времена и пространства?
– Точек было много. Парижское кафе, где Хемингуэй писал «Фиесту», а Ира обещала написать книгу про наш «Праздник, который всегда с тобой». Я спрашивал: «Хэм носил его в себе тридцать лет. Ты столько же будешь?» Венчание в храме первого века в Петре. А в японском храме Ицукусима удалось вплыть в тории и суметь остаться в мире богов. В Греции Ире вручили подарок за бесстрашие на пожаре, а в Тунисе мы убежали от благодарственных подарков владельца мастерской украшений, когда Ира спасла жизнь его сыну. Были ещё мои слёзы в Венеции (у гида тоже), слёзы гордости за любимую, слёзы радости. Но главная точка – когда Ира ушла – мы ушли вдвоём. Вместо меня остался другой человек, который обо мне знает, но не всё. Он говорит: «Человек живёт, пока помнит, и продолжает жить с нами, пока его помнят, – и добавляет: – что имеет значение, а что нет, понимаешь потом».
– Смерти нет? Станиславский с пресловутым «Не верю!» – там, за углом…
– Те, кто прочитал «Признание в любви», сказали: «Верю» – они плакали над последними страницами. Литредактор романа отозвалась так: «Книга потрясающая». А писательница Эльвира Барякина подчеркнула, что «по таким книгам наши потомки будут изучать историю эпохи».
«ЛГ»-ДОСЬЕ
Борис Александрович Гриненко родился в 1942 году в Оренбургской области, живёт в Санкт-Петербурге. Кандидат технических наук. Выступал на конференциях, писал научные статьи. Соавтор монографии «Управление производством новых изделий» («Наука», 1980). Работает в сфере IT, занимается цифровой обработкой звука для автомобилей и слуховых аппаратов. Автор книг «Ирина» («Реноме», 2018), «Исповедь» («Геликон Плюс», 2020), «Признание в любви» («Эксмо», 2024).